Юрий Кузнецов - Холодная сталь
– Чего тебе? – недовольно спросила она, увидев, что он двинулся по берегу в сторону от лодки.
– Подойди на два слова.
– Ну, куда ты идешь?
– Вот глупая! – засмеялся Клин. – Может, я тебя обнять хочу. Может, соскучился.
– Кончились объятья, – равнодушно сказала Нюра.
– Это что значит? – прикинулся встревоженным Клин. – Меня побоку, что ли?
А сам все дальше от лодки отходил и повернул за деревья.
– Я не пойду дальше, – остановилась Нюра.
– Не будем же при людях выяснять отношения!
– А нечего выяснять.
– Что-то я тебя, женщина, не пойму. Как это нечего? Вроде, недавно были мужем и женой.
– Не были мы мужем и женой, не ври.
– Ну, подойди. Объясни толком – что случилось? Какой комар тебя укусил? Не нужен я тебе больше?
– Не нужен, Николай.
– А прежде нужен был?
– Другого не было.
– А то бы с другим?
– Ну, если не противный…
– Вот ты какая!
– Да не обзывай ты меня. Какая! Такая вот. Я от тебя, Николай, ничего не хочу более. Я дитя хотела родить. А без мужчины они не рождаются – дети-то. Вот почему спала с тобой. А теперь зачала – и все между нами, кончено! Цель-то у меня была одна.
– Беременная, что ли? – опешил Клин.
– Да уж так, – улыбнулась Нюра.
– И ребенка решила сохранить?
– А зачем же мне надо было зачинать? Отцовские чувства не вспыхнули в душе Клина.
Хорошо хоть глупая баба все выложила. Клину еще только ребенка не хватало!
– Да ты не пугайся, – сказала с презрением Нюра. – Ты нам не нужен будешь.
Это она так теперь говорит, а потом хомутом повисла бы на шее! Потом от нее не отбиться было бы.
– Чего расстроился? – спросила весело Нюра.
– Как это я расстроился? Я рад.
– Так вот и поверила.
– Честное слово! Золотце ты мое!
Он шагнул к ней. Она была так удивлена его реакции, что стояла вкопанной. Он обнял ее и поцеловал, то есть закрыл ей рот, а нож воткнул снизу вверх под сердце.
Клин тут же оттолкнул ее, чтобы не испачкаться кровью. Даже не вскрикнула. Рухнула на землю и лежала тихая.
Клин вытер мхом нож и спрятал на место. Чуть погодя, он вернулся к лодке.
– А где Нюра? – спросила Людмила Петровна. Клин раскашлялся, потому что не подумал, что сказать. Да и не его дело думать, на это есть шеф.
– Пошла? – спросил спокойно Драков. Клин кивнул, продолжая кашлять.
– Куда пошла? – спросила Людмила Петровна.
– Да в деревню, – ответил небрежно Драков.
– Зачем это?
– Мы же забыли расспросить, где Тильтимская дорога. Я думал, Клин знает.
– Чего же Клин не пошел?
– Она местная, лучше поймет. Из этих же мест вроде. Да что ты беспокоишься? Сколько мы проехали. Всего ничего. Тут ходьбы-то полчаса. Есть о чем говорить.
Людмила Петровна успокоилась. Да и не могла она ни о чем плохом подумать.
– Тут место такое-то не то, – недовольно сказал Драков. – Сушняка даже нет. Поднимемся чуть и разложим костер. Надо перекусить.
– Ей же дальше идти будет? – возмутилась Людмила Петровна.
– Да мы немного только проедем.
Драков и в самом деле хотел сделать остановку. Подождать чуток. Потом сказать, что она, Нюра, может ждать выше по реке, где ее пересекает Тильтимская дорога. Тут, мол, никак не разминемся. А там видно будет…
«Я был уверен, что они проедут мимо, но они поднялись по реке еще на метров пятьсот и пристали к берегу.
Смотрю, разложили костер.
Людмила Петровна вышла из лодки. Драков усадил ее на камень, подкатив ближе к костру. Камней тут хватало. Начинались предгорья Урала.
Клин двинулся в лес собирать сучья.
Я тоже поднялся. Ну, вот и пришел час расплаты. Я проверил, на поясе ли наручники.
Пошел. Двигался бесшумно.
Клин никого не опасался, и поэтому ходил по лесу так шумно, словно слон. Он и впрямь собирал сушняк. Я подождал, пока он наберет охапку, чтобы руки были заняты.
Только тогда я достал пистолет и сказал тихо:
– Здорово, Клин!
Надо было видеть его лицо!
– Стой и не шевелись, – молвил я.
– Чума, я не виноват, – залепетал Клин, чуть придя в себя. – Я тут сторона, подневольный человек. Сам же знаешь.
– Знаю, Клин, знаю, успокойся.
– Я для тебя все сделаю, Чума. Только скажи.
– И шефа пришьешь?
– А кто он нам, Чума? Он нам чужой. Мы с тобой одного поля…
– Ягодки?
– Как братаны.
– Может, ты и ягодка, да волчья.
– Ты на меня, Чума, не вали. Шеф сказал, что ты нас встретишь на конечном пункте. Спроси хозяйку.
– Что за конечный пункт?
– Он не объяснил. Но это правда.
– О конечном пункте он толковал Людмиле Петровне.
– И мне тоже.
– И ты считал, что я жив?
– А как же, Чума!
– Чего ж так перепугался, как увидел?
– Не признал сразу.
– Чего ж хозяина пришить решил?
– Я такого не говорил.
– Говорил, Клин.
– Со страху, может.
И тут, откуда ни возьмись, выскочил на полянку, на которой мы стояли и мирно беседовали, заяц. Ну, косой! Чуть ты меня не подвел! Я глянул на него. И этого мига было достаточно, чтобы Клин сбросил сушняк и выхватил пистолет.
Я его немножко опередил.
Я не хотел видеть, как падает он, хватаясь руками за воздух. Не нашел он опоры.
Я смотрел, как улепетывает заяц. Будет о чем рассказывать, как двое охотников напали на него, но он их перехитрил.
Ладно, беги, заяц. А ты, Клин, лежи. Я человек православный, но хоронить тебя не буду. Не буду предавать тебя земле. Сообщу местной милиции. Это сделаю, обещаю. Если тебя раньше волки не слопают. Так ведь отравятся!
Лежи, Клин, я пошел к твоему шефу!
Я вышел к костру так, чтобы Людмила Петровна не сразу увидела меня. Драков раздувал костер, который стал угасать.
Услышав мои шаги, он спросил:
– Чего стрелял? Может, зайца принес? Займись костром.
– Зачем тебе костер, Драков? – сказал я. – Ни к чему он тебе.
Он стоял на коленях и лицо его стало белым, когда он увидел меня. Может, показалось, что мерещится.
Карабин лежал в двух метрах от него возле рюкзака.
– Это я, Драков, – сказал я. – Скажи мне – здравствуй!
Людмила Петровна обернулась и лицо ее вспыхнуло радостью.
– Это конечный пункт! – воскликнула она. – А я ждала, ждала… Все едем, едем…
Она увидела в руке у меня пистолет, потом перевела взгляд на искореженного страхом Дракова и радость ее потухла.
– Что происходит? – произнесла она тихо и позвала меня: – Володя!
– Я не мог сказать тебе раньше, – проговорил я, не спуская взгляда с Дракова. – Не получалось никак. Но этот человек, что был твоим мужем, настоящий преступник. Это самое нежное, что о нем можно сказать. Он многих убил.
Людмила Петровна немо смотрела на Дракова. Потом перевела взгляд на меня.
– Это правда?
– Мент проклятый! – прошипел Драков.
– Не усложняй свою жизнь, – сказал я. – Ты прекрасно знаешь, что государство тебя осудит за твои дела. Но у меня к тебе личный счет. Не забывай об этом.
– Боже мой, – шептала Людмила Петровна. – Я чувствовала, чувствовала…
– Это он приказал убить меня много лет назад, – сказал я спокойно.
– Я догадывалась, – шептала бедная Людмила Петровна.
– Сегодня слово за мной, Драков. Ты снова хотел убить меня. Я чувствую, на земле нам тесно.
Вспышка бессильной злобы, охватившая Дракова, прошла. Голова, видимо, начала соображать.
– Он говорит правду, Людмила, – сказал Драков. – Я его ни о чем не прошу. Но я тебя умоляю, я стою перед тобой на коленях… ради сына… ради моей любви к тебе… упроси его… чтоб отпустил… Ты будешь с ним. Значит, такая судьба. Я дам развод. Я вас озолочу. Вы не будете знать никаких забот. Только упроси его, чтобы он отпустил меня сейчас. Тут в портфеле все. Я дам доверенность.
– Перестань, Драков, – поморщился я. – Что ты плетешь?..
Но он оказался хитрей меня и на этот раз. Он говорил не мне, а ей, зная ее доверчивый характер.
– Людмила, прошу… умоляю… Зачем тебе моя жизнь?
– Володя, – стала подниматься с камня Людмила Петровна, – зачем тебе его жизнь? Он дает мне свободу.
– Сиди на месте, Люда! – крикнул я. Но она уже поднялась и пошла ко мне.
– Я буду свободна.
– Люда, не ходи! Назад! Что ж она сделала, милая!?
Я не мог метнуться влево, тогда бы она сразу закрыла на какой-то миг Дракова. А справа было дерево, и я уперся в него плечом.
– Не ходи! – крикнул я в отчаянии.
Она сделала еще шаг и закрыла собой Дракова от меня. Он воспользовался этим мигом, метнулся к лежавшему в двух метрах карабину и стал стрелять.
Я видел миг, когда Люда распахнула глаза, не понимая, что же случилось, почему она больше не может идти ко мне, почему падает.
Я прижался к земле и стремительно перекатился за дерево.
Драков выпустил все пули, самообладание оставило его.
И когда карабин смолк, я поднялся.
Драков повалился на землю и стал биться в истерике. У меня было одно желание – пустить все пули из обоймы в его лысеющую голову.
