Павел Шестаков - Через лабиринт. Два дня в Дагезане
— Не достучались?
— Нет. Возможно, он в хижине.
— Пойдете?
— Придется.
— Я с вами.
Мазин удивленно посмотрел, как архитектор натягивает на голову берет.
В комнате Игорю Николаевичу казалось, что на дворе еще светло, на самом деле ночь давно наступила. Самозваный снегопад кончился, ветер угнал последние, ненужные тучи, и луна, скрывавшаяся в горах, появилась над ущельем, огромная, тяжелая, круглая, провисшая, как переспевший апельсин, готовый сорваться с пригнувшейся к земле ветки. Она-то и освещала все вокруг.
— Сколько ненужной красоты, — сказал Кушнарев, оглядываясь.
Весь горизонт над черной, зубчатой стеной гор светился неодолимым лунным пламенем. Зато напротив скалы, которые отражали поток этого удивительного, живописного света, припорошенные застывшим на несколько ночных часов хрупким и неглубоким летним снегом, подсекали белизной совсем другое небо. Не пуская туда свет, они возвращали его, обрушивали целиком в долину. В этой стороне небо было ровнее и глубже. В высоте его, стесняясь своего ничтожества в присутствии такого гигантского, напоенного энергией светильника — луны, мерцали небольшие ледышки-звездочки. Невозможно было поверить, что это многоцветное импрессионистское чудо возникло на том же месте, где несколько часов назад не было ничего, кроме вымокшего насквозь серого тумана.
По голубому скрипучему снегу шагалось легко и быстро. Мазин первым заметил, что дверь хижины открыта. «Жарко ему, что ли? Перетопил, наверно». Но дыма над трубой не было.
— Валерий! — позвал Игорь Николаевич.
Никто не отозвался. Кушнарев смотрел в сторону. Мазин шагнул через порог.
В комнате было пусто. Печь погасла, видимо, недавно. Ощутимо слышался запах дыма, хотя заслонка в трубе была выдвинута до предела. На койке, как и днем, царил хаос — подушка смята, одеяло перекошено. Зато разбитое пулей стекло успели замелить прибитой к раме фанеркой. Мазин перевел взгляд на стол и увидел бутылку с водкой. Рядом стояли два пластмассовых стаканчика, но никакой закуски. Пить не начинали. Тускло мерцала керосиновая лампа.
— Очередная загадка! — развел он руками. — Где же Валерий?
— Следовало бы зайти к Марине Викторовне.
— Пожалуй. А почему он не потушил лампу?
— Рассеянность, волнение, влияние алкоголя.
— Предположим, хотя бутылка полная. Любопытно, с кем он собирался ее опустошить?
Мазин передвинул по столу стаканчики.
— Вы видели такую примитивную посуду у Калугиных?
— Не приходилось.
— Типичный ширпотреб. Мечта любителя раздавить бутылочку на троих. Может быть, Валерий пригласил гостя и побежал на угол за колбасой. Вас не шокирует мой юмор, Алексей Фомич? Мы слишком долго беседовали всерьез.
— С вашего позволения я выйду на воздух. Здесь угарно.
Собственно, Мазину в хижине оставаться тоже было незачем. Не ждать же гостя. Лучше поискать хозяина. У печки стояло ведро со щепками для растопки. Поверх щепок валялась еще одна бутылка, на этот раз пустая. Днем ее не было. Игорь Николаевич взял бутылку за горлышко и поднес к носу. Несмотря на насморк, ошибиться было трудно. Пили недавно. Но Мазин не успел оценить новую находку.
— Игорь Николаевич! — послышался голос Кушнарева. — Здесь…
— Иду, Алексей Фомич.
После накаленных переговоров оба стремились быть подчеркнуто вежливыми.
— Обратите внимание!
Кушнарев вытянул руку в сторону реки. От хижины по узкому лугу до самого берега виднелись следы.
— Вот так открытие! — воскликнул Мазин.
— Интересно? — спросил Кушнарев, сомневаясь.
В следах не было ничего криминального, ни капель крови рядом, ни примет того, что владелец рифленых подошв тащил какой-то подозрительный предмет. Поразило Мазина направление следов. Они вели не к тропе, и не мимо пруда в сторону дороги, а прямо туда, где луг обрывался над речкой крутым откосом. Игорь Николаевич двинулся рядом, стараясь не затоптать след. Он был далек от скоропалительных предположений, но тревога уже появилась, шевельнулась, засосала в груди. У обрыва он остановился. Следы прерывались, будто человек пошел дальше, полетел по воздуху. Но он не мог полететь, он мог только упасть.
Игорь Николаевич наклонился над обрывом. Внизу катилась вода, пенилась, натыкаясь на изогнутый берег, поворачивала и убегала через лес, вниз по ущелью. Она не бурлила, да и было ее гораздо меньше, чем днем, но сейчас, ночью, темный поток пугал, отталкивал. Мазин осмотрел берег метр за метром. И не увидел ничего, кроме воды и камней.
Кушнарев тоже пересек луг.
— Куда же он девался?
— Мысли приходят мрачные. Обратного следа нет.
— Сумасшедший парень!
И Сосновский считал Валерия способным на отчаянное решение. Если они правы, нужно искать труп. Труп пораженного ужасом, сломленного, убившего себя преступника? Или очередной жертвы?
— Придется спуститься и поискать по течению.
Архитектор покачал головой.
— Не рано ли мы его похоронили, Игорь Николаевич? Человек молодой, полный сил. Задиристый, не меланхолик. Такие не склонны к самоубийству.
В словах Кушнарева слышалась разумная мысль. Вина Валерия не доказана, и самоубийство не больше чем гипотеза.
— Однако пройтись по речке, не замочив ног, ему не удалось бы.
Мазин еще раз оглядел «пейзаж в лунном свете». Что-то изменилось во втором плане. Со стороны леса двигалась неожиданная фигура.
— О-го-го! Игорь!
— Борис Михайлович, — узнал Кушнарев Сосновского.
— Я ищу тебя по всему поселку, — сказал запыхавшийся Борис.
— А мы ищем Валерия.
— Зачем?
— Чтобы узнать, как он переправляется через горные реки.
Сосновский вытаращил глаза.
— Да он сейчас через собственную кровать не переправится. Набрался как бегемот.
— Валерий?
— Кто ж еще!
— Где он?
— Дома. В спальне.
— Ты уверен?
— Еще бы. Он обложил меня такой руганью…
— Убедительно, — заметил Кушнарев.
— Реальнее, чем мистика со следами, — согласился Мазин с облегчением.
— Какими следами?
— Видишь? Уперлись в обрыв. А мы — в следы. Что скажешь?
— На самом берегу снега нет. Он спустился и вернулся берегом.
— Просто, как колумбово яйцо. Хотя спускаться крутовато, да и зачем?
— Спросишь у этого психа сам. Я с ним больше не имею никакого дела.
— Так обругал?
— Было…
— Через дверь обругал?
— Игорь, не поддавайся лунному гипнозу. Я видел его, даже пощупать мог, но чересчур несло сивухой. Парень так проспиртовался, что возле него курить опасно. Хоть табличку на трех языках вешай: «Ноу смокинг!»
— Почему он ушел из хижины? Он был здесь недавно.
— Я знаю. Он сказал.
— Что?
— Полностью процитировать не могу, но, исключив нецензурные выражения, приблизительно так: убирайтесь, прокурор, я не в настроении и сильно пьян. И готов отстаивать свое одиночество вплоть до применения физической силы. В хижине мне… забыл точные слова… Смысл — не нравится. Поэтому он пришел домой, и из спальни его никто не вытащит.
— Ясно. Побеседовать с ним не удастся. Остаемся на точке замерзания. Зачем ты искал меня?
— Не понимаешь? Нырнул и исчез. Я беспокоился о тебе.
— Борис, я тронут. Предлагаю вернуться маршрутом Валерия. Пойдемте вдоль речки.
Мазин не хитрил, он не собирался осматривать берег. И он не знал, что увидят они всего в ста метрах от места, где оборвались следы, ему и в голову не приходило, кого они увидят.
На отмели под обрывом в напряженной позе изготовившегося к старту бегуна лежал человек. Голова его находилась в реке, шапку снесло, и почти успокоившаяся вода скользила по редко поросшему черепу, а согнутая нога в новом резиновом сапоге ярко блестела в лунном свете. Другая нога, разутая, в носке домашней вязки, зацепилась за выступивший из песка камень.
Секунду или минуту все молчали.
— Демьяныч? — спросил Сосновский.
Мазин спустился по скользкому склону, придерживаясь за обнаженные, мокрые и холодные корни. Непромерзшая глина предательски уходила из-под ног, но он не упал. Он подошел к трупу и глянул в его лицо. На отмели лежал мертвый пасечник.
Следом скатился Борис и остановился, стряхивая комья грязи с колена.
— Я ошеломлен, Игорь… Кто его сюда?.. Как?..
Мазни не ответил. Все, что с трудом выкапывал он из хаотического нагромождения несопоставимых фактов, оказалось ненужным, ошибочным. Он испытывал чувство человека, сбитого с ног неотразимым ударом, хотя и стоял, и внешне спокойно рассматривал залитый холодным, издевательским светом труп, похожий на перевернутую скульптуру спортсмена, какие любили устанавливать в парках культуры двадцать-тридцать лет назад.
«Предположим, он пришел в хижину повидать Валерия. Не застал его… Пошел и бросился в реку? Глупо. Пойти и броситься в реку мог любой, кроме Демьяныча. И бросить в реку могли любого, кроме него! Так ты думал. И вот смотри, пожалуйста. Он лежит рядом. Мертвый!»
