Ольга Некрасова - Свои продают дороже
— Только не сейчас, — вяло возразила Татьяна. Она падала от усталости.
— Понимаю, что момент неподходящий, но я его не выбирал. Завтра может быть поздно! — В голосе звучал напор, так похожий на змейский, что Татьяне стало интересно.
— Да что у вас, не пожар же!
— Если бы пожар… Это не телефонный разговор, Татьяна Петровна. Извините, надо было сразу представиться: мое имя вам ничего не скажет, важно то, что ваш муж скончался у меня на руках.
— Вы Есаулов? — спросила Татьяна.
Повисла непонятная пауза, как будто. Обладатель стертого голоса забыл свое имя.
— Нет, Шишкин Никита Васильевич, — наконец сказал он. — Раз вы тут упомянули Есаулова, нам тем более необходимо встретиться.
ОТМЕРИВ ДОЗУ ОТКРОВЕННОСТИ
Выходите же, обвинители мои, и разглашайте это с кровель, вместо того чтобы шептаться на ухо и нахально лгать, говоря об этом на ухо.
Б. ПАСКАЛЬ. Письма к провинциалу— А вы говорите, пожар, — вздохнул Шишкин. Он только что рассказал Татьяне о второй жизни Змея и сидел, мялся. — Можно закурить?
— Конечно. Мне будет приятно.
На глазах у потрясенной Татьяны Шишкин достал такую же, как у Змея, трубочку с коротким прямым черенком и нагреб из пакетика любимого Змеем голландского табака. Пальцы у него тоже были змейские — короткие и сильные. Если и голосом будет подделываться, значит, нарочно, решила Татьяна. Но Шишкин заговорил своим голосом — стертым, похожим на тысячи других:
— Пожар-то сразу видно, а тут вроде бомбы: лежит и тикает, а часы завел покойник, и теперь никто не знает, когда рванет. Тот, кому доверены компроматы, может ни о чем таком не подозревать. Просто получил инструкции на случай смерти Владимира Ивановича: вскрыть конверт или уничтожить конверт, а может, в прокуратуру послать.
Татьяна то верила Шишкину, то не верила. Какие там компроматы — фотокарточки с волосатыми ягодицами Сохадзе? И потом, как Змею удавалось все скрывать даже от нее, даже после смерти…
— Безымянный! — охнула Татьяна.
Шишкин сделал стойку:
— Безымянный — кличка? Откуда вы знаете?
— Я только прошлой ночью начала догадываться.
Даже нет, получила возможность погнаться. Нашла рукопись: «Отход после приема-передачи денег» и все такое прочее. Думала, наброски к роману, но какие-то странные.
Она спохватилась и замолчала. Каким бы ни был при жизни сочинитель Кадышев, а мертвые сраму не имут…
Ой, а вдруг Шишкин начнет ее шантажировать?! Или по бескорыстной подлости разыщет компроматы и отнесет в газету, чтобы похоронить всех: и жертвы Змея, и самого Змея, и ее, наследницу Змея?! Ничего себе будут заголовочки: «Криминальный капитал Кадышева»! «Наследство шантажиста»!
— Нет, — сказал Шишкин.
— Что «нет»?
— То, что вы подумали, — нет. У меня точно так же, как и у вас, нет причин добиваться истины любой ценой.
— Ну да, у Змея же был на вас компромат, — согласилась Татьяна.
— На лицо, которое я представляю, — уточнил Шишкин. — Но у меня есть и личные мотивы. Или скорее политические, хотя какой я политик… Не знаю, насколько это близко вам, но Владимир Иванович наверняка бы меня понял. Вы не заметили, что пресса подустала ругать тоталитарное прошлое? Смешно писать о бриллиантах Гали Брежневой, когда никого не удивишь кражей алюминиевого комбината. Пишут о тайных операциях, о том, как судьбы мира решались в Кремле. Даже когда с неприязнью пишут, за этим видно уважение. Всем очевидно, что тогдашний бардак — просто цветочки по сравнению с нынешним, хотя бы потому, что это был бардак в сверхдержаве. А молодежь того бардака вовсе не помнит, зато хочет жить в сильной стране. Она презирает поколение пенсионеров, которые прогадили страну, а теперь ходят флагами махать. У молодых своя легенда о Великой Империи; им не хватает героев, а Владимир Иванович Кадышев, Морской Змей, — и есть герой Империи, супермен советских времен, которому все давалось: и служба, и слава, и деньги…
Татьяна терпеть не могла, когда мало чего достигшие в жизни люди заводят разговоры о политике. Приподымаются в собственных глазах, а цена таким разговорам — даже не грош, а минус грош, потому что время у тебя отнимают. У нее муж не похороненный, она вторую ночь не спит, а этот Шишкин…
А этот Шишкин вдруг сказал:
— Здесь на самом деле политика высочайшего, стратегического уровня, то бишь идеология, без которой прикладная политика обречена на провал…
Татьяна опустила глаза: мысли читает, подлец!
— ..Вы можете этого не осознавать, потому что смотрели на Кадышева вблизи, — продолжал Шишкин. — Для вас он был капризный старик с геморроем, а народ будет помнить Морского Змея. Не политиков обгадившихся, а человека действия, героя, символ Империи. Так неужели я, полжизни прослужив Империи, стану разрушать этот символ? Нет, пускай Морской Змей остается легендой. Надеюсь, у вас хватит рассудительности здесь подчистить? Уничтожьте все, что может бросить На него тень, не откладывайте, потому что у таких материалов часто вырастают ноги. И начните с рукописи о Безымянном.
— Да, конечно. Хотите, сожжем ее вместе? — Татьяна засыпала сидя и была готова на что угодно, лишь бы Шишкин поскорее отстал.
— Зачем же, я вам доверяю, — проявил тактичность Шишкин. — Надеюсь, что и вы мне доверяете.
— Опять вы за свое! — вскинулась Татьяна. — Сказано вам было: я понятия не имею, где эти документы — Знаю. Вы думаете, почему я все так откровенно рассказал? Я даже знаю день, когда Владимир Иванович перенес эти документы из сейфа в тайник. Вы тогда лежали в госпитале, — сообщил Шишкин.
— Меня это не касается, — на всякий случай заявила Татьяна, хотя прекрасно понимала: касается, и еще как!
Шишкин сипнул трубочкой (ей отчетливо послышалось: «Хи-хи») и полез в карман. На свет появилась ксерокопия бумажки, от руки исписанной цифрами.
— Это забыл здесь тот самый Есаулов — Есаул, попросту говоря, бандитский пахан. Не знаю, насколько вы посвящены в финансовые дела Владимира Ивановича, а вот Есаулу точно известны и официальные, и неофициальные доходы от издания его романов.
Татьяна окончательно проснулась.
— Откуда?!
— Не то, что вы подумали. Не Сохадзе, а его главбух.
Тривиальная история: припугнули женщину, что похитят сына, а в милицию обращаться ей нельзя, она же по уши завязана в обороте черного нала… И вам я бы не советовал обращаться. Скоро Есаул начнет вас шантажировать.
Если вы заявите и, не дай бог, его задержат, он утопит вас вместе с собой. Эти циферки он знает на память. — Шишкин помахал исписанным листком. — Без малого полмиллиона долларов дохода, укрытого от налогов. Дело передадут налоговикам или в УБЭП, наследство ваше арестуют и начнут распылять на атомы, не говоря уже о том, что пресса кинется полоскать имя Кадышева. А ведь вам еще в права вступать, вам деньги нужны. Осознаете вы это или нет, но, чтобы много получить, надо сначала много потратить — Это я понимаю, — вставила Татьяна. — Еще не похоронила, а уже кругом в долгах.
— ..Так что Есаул будет диктовать свои условия, а вам и пожаловаться некому. Как говорится, позиция номер один: партнер сверху. — Шишкин закашлялся. — Простите. Все время с мужиками, отвыкаю от женского общества.
Если он подделывался под Змея, то, надо признать, мастерски. И шуточка про позицию, и даже извинение были в духе сочинителя Кадышева (тот говаривал: «Дичаем без баб-с»).
— Итак, разрешить ситуацию законным путем вы не можете. Незаконным… Первым делом вам приходит мысль о брате.
Опять Шишкин как в воду глядел! Татьяна решила, что надо бы с ним поосторожнее, а сама уже снова покачивалась на волнах шишкинского стертого голоса.
— Не сомневаюсь, что ваш брат с двумя-тремя сослуживцами мокрого места не оставят от Есаула и братвы.
Но потом-то что? Мало подстрелить плохого парня, нужно доказать в суде, что ты не приехал на стрелку, а гулял с автоматом, который нашел случайно и нес сдавать в милицию, что парень был плохой, что угрожал твоей жизни, что все форточки были закрыты и тебе некуда было бежать. Или надо уметь не попадаться. Ни тому, ни другому ваш брат не обучен, поэтому скорее всего сядет. И вы вместе с ним как заказчица. Разрушите его жизнь и свою построить не сумеете! — Шишкин уютно пыхнул трубочкой и этак по-домашнему добавил:
— Нет-нет, Таня, предоставьте нарушать законы тем, кто в них разбирается.
— То есть вам, — с трудом выпуталась из чар шишкинского голоса Татьяна. — А в обмен вы потребуете компроматы.
— Не все, а только на лицо, которое я представляю, — уточнил Шишкин. — А остальные я бы горячо порекомендовал вам уничтожить. Таким наследством тоже надо уметь распорядиться, и обучаются этому не год и не два.
Владимир Иванович, как я сейчас понимаю, был не только профессиональным диверсантом, но и, скажем так, контрразведчиком. И тем не менее под конец жизни на него вышли с двух сторон: я и Есаул. Эти компроматы фактически убили его. Если бы дело не кончилось сердечным приступом, то могло и до пули дойти.
