Валерий Барабашов - Золотая паутина
Битюцкий взял фотографию смуглой, поросшей мелким черным волосом лапищей, глянул.
— Конечно! Это Женька… как его… Галошин.
— Калошин, — поправил Русанов.
— Ну, один черт, — гулко засмеялся Битюцкий.— Что Калошин, что Галошин. Все равно на ноги надевать.
— А где вы с ним и при каких обстоятельствах познакомились?
Битюцкий с удивлением посмотрел на Русанова.
— Слушай, Виктор Иванович, ты что, допрашиваешь меня? Так бы и сказал. А то приглашаешь вроде бы по-дружески, а тут такие сюрпризы устраиваешь. Нехорошо.
Улыбнулся и Виктор Иванович.
— Да ну, какие допросы, Альберт Семенович! Действительно дружеская беседа. Надо кое-что уточнить.
— Ладно, хорошо. Дело есть дело. Надо только поскорее, — Битюцкий снова завернул рукав кителя, но на часы не посмотрел.
«Нервничает, — отметил про себя Виктор Иванович. — Но в целом держится хорошо, даже отлично. Ладно, поехали дальше».
— Так вы говорите, Альберт Семенович, знали Калошина…
— Слушай, Виктор Иванович, мне что, тоже «выкать»? Не далее как позавчера мы с тобой, кажись, были на «ты»?
— Как вам удобнее, Альберт Семенович. Я лично такие разговоры, — Виктор Иванович выделил голосом это слово, — предпочитаю вести официально. Помогает.
— «Вы» так «вы», — охотно согласился Битюцкий. Сел на стуле в вольную позу, ногу закинул на ногу, черные его сапоги блестели. — Калошина этого я знаю… точнее, знал; мне сказали, что он уехал из Придонска.
— Кто сказал?
— Да рыбаки и сказали, Виктор Иванович. Мы ведь с Женькой на рыбалке познакомились. Позапрошлой, наверное, зимой сидели тут у нас, на льду водохранилища. Потом на Усманке встречались. Ну, выпивали, про жизнь толковали, не без этого, — Битюцкий широко развел руками. — Рыбаки все равны. Он меня Альбертом звал, я его — Женькой. Там чины не признают.
— Хорошо, — кивнул Русапов. — А как вы думаете, Альберт Семенович, почему Елена Владимировна участвует в нашей беседе?
Битюцкий переменил позу, в глазах его блеснули тревожные искры. Но он прекрасно владел собой.
— Елена Владимировна может присутствовать в этом разговоре только по одной причине: она когда-то меняла паспорт Калошину. Так, Виктор Иванович?
— Абсолютно точно! Но вы-то откуда об этом знаете?
— Да я же ее просил об этом.
— Вот, я же вам говорила, Виктор Иванович! — взволнованно подалась Жигульская вперед. — И написала чистую правду.
— О-о, она уже и написала! Ах ты доносчица этакая! — Битюцкий шутливо погрозил Жигульской.
— Значит, вы подтверждаете тот факт, что звонили Жигульской с просьбой заменить, точнее, выдать Калошину-Криушину паспорт? — строго спросил Русанов.
— Кому-кому? Криушину? Не знаю никакого Криушина, Виктор Иванович, ты… Вы что-то путаете.
— Это вы меня с Еленой Владимировной пытаетесь запутать, — Виктор Иванович устало потер переносицу. Вежливый этот разговор дается все же непросто, и главное — из него мало что пока проясняется.
— Да никто тут никого не путает, Виктор Иванович! — лицо Битюцкого побурело, а в глазах появился гнев. — Женьку Калошина я знал, это верно. Он как-то сказал мне, что потерял паспорт, на речке где-то утопил… Там еще у него какие-то документы были. Ну и попросил меня: Альберт Семенович, помоги, чтоб без особой волокиты и нервотрепки, а? Штраф я уплачу… Так я Жигульской и сказал. Так, Елена Владимировна? — повернулся он всем корпусом к начальнику паспортного стола.
— Да, примерно так, — подтвердила женщина.— Только вы при этом прибавили, Альберт Семенович, что хорошо знаете этого человека и паспорт ему нужно выдать сегодня же.
— Правильно. Его куда-то в командировку посылали, билет уже был на руках. Да, я звонил, Виктор Иванович, просил Жигульскую. Ну и что дальше-то? По какому поводу сыр-бор?
— Дело в том, что Калошин вовсе не Калошин, а некий Криушин, я уже говорил эту фамилию. А Криушин погиб. И вдруг выяснилось, что жил он по поддельному паспорту.
— А-а… — протянул Битюцкий. — В таком случае вот с нее и спрашивайте. А мне здесь делать больше нечего.
Он решительно поднялся. Встал и Русанов. Подписал пропуск Битюцкому, сказал вошедшему Кубасову, чтобы проводил Альберта Семеновича. А Жигульскую попросил задержаться на несколько минут.
— До свидания, — попрощался Битюцкий с самым невозмутимым и даже оскорбленным видом, не глянул на Жигульскую и ни слова ей больше не сказал.
Шел по коридору, посмеивался: о смерти Криушина он теперь знает, а раньше конечно же знал, что парню надо смыться из города. И действительно, там, на рыбалке, за очередной бутылкой, Криушин попросил его о новом паспорте: дескать, сделай доброе дело человеку, Альберт Семенович. Власть у тебя большая, помоги. А я отблагодарю. И там же отдал Битюцкому десять тысяч рублей. Никто этого не видел и видеть не мог. Сидели они в тихом месте на реке, за камышами, удили, мирно попивали водочку и толковали о делах. Он, Битюцкий, сказал тогда: я позвоню одной бабенке, она мне обязана, она должна помочь. Только один «кусок» ей нужно будет отстегнуть.
— Да хоть два! — весело и беззаботно согласился Криушин. — Был бы паспорт, а все остальное приложится.
Он и приложил к липовой справке тысячу рублей, и Жигульская взяла. А раз взяла, да еще госбезопасности призналась — ну и отвечай теперь сама за все, идиотка! А он, Битюцкий, в этой истории — чист. Русанов это прекрасно понял, потому и отпустил. Эдька же никогда теперь ничего не расскажет. Что там с ним в Москве случилось — не так и важно.
Битюцкий вышел из здания, радостно вдохнул теплый, попахивающий бензином городской воздух, мысленно похвалил себя: «Вот так надо дела делать, Альберт Семенович!»
И зашагал в свое управление.
Глава девятнадцатая
Спустя неделю Битюцкому позвонила Долматова. Сказала, что не забыла о своем приглашении. Она сейчас дома одна, муж в командировке, у них стрельбы на полигоне, будет не скоро. Накупила мяса, приготовит жаркое, припасла и рыбки, есть хорошее марочное вино…
— Ладно, приду. Сегодня, — бросил Битюцкий и поскорее положил трубку. Говорить по телефону о таких вещах рискованно, тем более что Долматова ни черта, видно, не смыслит в конспирации, шпарит открытым текстом — и про отсутствующего мужа, и про выпивку-закуску. Разве такие дела так делаются?! Нужно сказать ей, чтобы в следующий раз, если будет звонить, говорила бы как-нибудь позаковыристее, чтобы только им двоим и было понятно, о чем речь.
Долматова звонила перед обедом, Битюцкий уже проголодался, собирался как раз идти в буфет, и потому сообщение о возможном вкусном ужине, жареном мясе и редкой рыбке вызвало у него здоровый аппетит: уж что-что, а выпить и поесть он был не дурак.
И все же Альберт Семенович колебался — идти или не идти. То, что дал согласие, еще ни о чем не говорило и ни к чему его не обязывало — пообещал и не пришел. Занят оказался, передумал — мало ли что? Объяснять Долматовой он ничего не обязан. Да и не к родне в гости собрался — к преступнице, как бы чего не вышло… Но поразмыслил и успокоился. Бутыли и мешок с деталями все еще были у него, он отвез вещественные доказательства преступления к себе в гараж. А у Долматовой, разумеется, болела душа, потому она искала контакта с ним. Скорее всего, будет просить его вернуть мешок и кислоту, ну а он посмотрит, как говорится, на ее поведение. То, что она позвонила в тот момент, когда мужа не было дома, и прямо об этом сказала, тоже о чем-то говорит. Да, ради спасения собственной шкуры на все пойдешь, все отдашь. Деньги — деньгами, а улики тоже бы нужно изъять. Что же касается возможных неожиданностей со стороны Долматовой, то Альберт Семенович об этом подумал, но тут же и отогнал эту мысль — она не посмеет. Бабенка эта у него на крепком крючке, а он со своей стороны знает, как себя вести, не мальчик. Поедет в форме, официально, для «проведения профилактической беседы». Может, и посидит с Долматовой за столом, не исключено: работники милиции тоже люди и ничто человеческое им не чуждо. К тому же — вон какое время на дворе: административно-командные методы руководства, а значит и перевоспитания преступников, осуждены общественностью, следовательно, нужно искать новые формы работы. Определенный риск для него конечно же есть, но это все больше с точки зрения морали. Но без риска жизнь пресная, все большие начальники по-своему рискуют на своих должностях, потому что принимают, должны принимать ответственные решения. В отношении Долматовой он такое решение тоже принял — не сажать ее, дилетантку, в тюрьму, то есть сделал для человека доброе дело. Ну а если она и решила его отблагодарить, то кто в наши дни отказывается от благодарности?! И сегодня — он ведь по проявлял никакой инициативы! — сама позвонила, сама позвала. Послушаем, что будет говорить, что станет просить. А там видно будет.
