«Пассажир» из Сан-Франциско - Бальчев Анатолий
— А я вчера бросила в море целую горсть…
Он достал из кармана медальон — тяжелый, не очень элегантный, похоже, старинный, и протянул ей.
— Это очень редкая штука. Поверьте мне, с легендой. Если когда-нибудь встретимся — расскажу.
— Правда, расскажете? Значит, встретимся…
Наташа повертела в руках подарок, потом привстала на цыпочки, на мгновение коснулась губами губ Фила и исчезла в вестибюле отеля.
— Значит, встретимся, — шептала она, глотая слезы, взбегая по лестнице.
Кажется, похожий медальон она видела в затерянной лавке дешевых подделок под старину на окраине городка, куда они с Темой как-то забрели.
Самолет опоздал. С чартерными рейсами подобное часто случается. Пришлось провести в зале ожидания почти пять часов. Она вся извелась, а про Тему и говорить не приходится. Хорошо хоть в Шереметьево их пропустили быстро — спасибо Борис Семенычу, постарался. И машину прислал встретить — тоже приятно.
Тема прямо в машине и заснул, так что до квартиры пришлось тащить и его, и чемоданы. Правда, шофер помог, взял на себя часть ноши. Тема проснулся только на пороге, когда Наташа отомкнула дверь, от дикого грохота музыки, доносящейся из гостиной. Она охнула, кое-как примостила сползающего с табуретки мальчика в крохотной прихожей, а сама протиснулась выключать телевизор. В гостиной царил бардак — вперемежку с пустыми бутылками были разбросаны какие-то вещи, книги, кассеты. На столе — гора объедков и немытой посуды, на диване кто-то спал.
Вернее, понятно кто. Непонятно, как это ему удавалось.
— Мама! — захныкал Тема из прихожей, испугавшись, по-видимому, внезапно навалившейся оглушительной тишины.
Она отложила разборки на потом — побежала его укладывать, мыть, переодевать, не забыв при этом поцеловать на ночь. Или на утро. Потому что, когда, в конце концов, добралась до гостиной, за окном уже светало. А когда она распахнула настежь балконную дверь, чтобы избавиться от этого застоявшегося запаха перегара и никотина, с улицы донеслось безмятежное чириканье птиц.
Даже птичка божия не знала ни заботы… ни…
Она подошла к спящему и сдернула плед, стала резко трясти его:
— Стас! А ну, вставай! Вставай, гад! Вставай, кому говорю!
Наконец лежавший открыл глаза, со стоном присел и даже попробовал изобразить радость на лице.
— Ой, Наташка… Ты уже приехала? А я тебя завтра ждал… Постой, а какое сегодня число?
Стас еще явно не оклемался. Был он худ, мал ростом, с жидкой бородкой и претензией на некую интеллигентскую избранность, которая за семь лет жизни с Наташей так никак и не проявилась. Сейчас, глядя на его лихорадочно блестящие ввалившиеся глаза и всклокоченные волосы, она ничего, кроме отвращения, не испытывала. И где были ее глаза?! Но сейчас это уже праздный вопрос.
— Ты что, уже совсем?!.
Она долго подыскивала слово помягче, потому что в голове вертелся исключительно матерный лексикон. На нее это было даже не похоже.
— Опять свинарник развел?! Это называется «поживу тихонько»?!
— Ладно, Наташка, не кричи… Сейчас я все уберу, — затянул Стас свою извечную волынку и даже сделал вид, что тянется к тарелкам на предмет их дальнейшего мытья. Но она-то прекрасно знала, что это обычная похмельная показуха, синдром неизгладимой вины перед ней и ребенком. В первую очередь, разумеется, перед ребенком. Вон, вспомнила она, Тема до сих пор не научился плавать!
Наташа с силой оттолкнула его руку.
— Не надо! — она представила, что ей еще минимум полчаса придется дышать его перегаром.
— Убирать надо было раньше! А сейчас убирайся сам!
— Хорошо, хорошо, как скажешь… А где Темка?
— Спит Темка!… Неужели тебя это еще волнует?
Господи, он даже не обиделся! А принялся натягивать на себя какую-то линялую футболку, потом старый вытянутый свитер, приговаривая:
— Только не кричи. Сына разбудишь…
Лучше бы он этого не говорил. И хотя, глядя на вдрызг опустившегося Стаса, у Наташи сердце кровью обливалось, ее понесло.
— Ах, он о сыне забеспокоился! — голос Наташа все-таки понизила. Трудно кричать шепотом во весь голос, но ей это удивительным образом удалось. — А что ты для него сделал? Появляешься раз в год, наобещаешь, и с концами.
— У меня такой период…
Стас опустил голову, пытаясь завязать трясущимися руками шнурки на кроссовках. Те не слушались. Он плюнул и просто заправил их внутрь.
— Период — это когда месячные. А у тебя это хроника. Ты же бомж! Тебя из театра выперли, в кино тоже перестали снимать…
— Скоро все изменится, — встрял Стас. — Велешко новый сериал запускает…
— Ага, специально для тебя, — теперь в ее голосе явно слышалась нескрываемая издевка.
— Вот тогда я тебе все отдам. Кстати, сколько я тебе должен?
Он спросил, как можно пренебрежительнее. Вроде как о такой мелочовке и говорить нечего.
— Ты должен исчезнуть из моей жизни!
Она-то знала, что за душой у него нет ни гроша. И знала, что за этим последует.
— Как скажешь, — покорно согласился Стас. И она поймала его взгляд, заискивающий и просительный. — Можно мне какие-нибудь командировочные?
— Могу только дать отступные! — с горечью и безнадегой сказала Наташа и полезла в кошелек. — Вот, — протянула ему двадцати- и пяти долларовые купюры. — Будешь должен ровно сто.
И схватилась за голову:
— Вот дура я?!
— Наташка, да ты святая! — не согласился с ней враз повеселевший Стас. — Можно мне один телефонный звонок?
— Значит, так: я иду в ванную, прихожу — тебя уже нет!
Он потянулся к трубке, Наташа обреченно взглянула на него и вышла из комнаты.
— Алло, Марк-Антон? — зашептал Стас в трубку, опасливо оглядываясь на дверь. — А есть ли у Вас что-нибудь «интересненькое»?
— О-жи-да-ю… — послышался голос в трубке.
— Все-все-все, я выступаю…
Возвращаться в трудовые будни вовсе не хотелось. Конечно, на Кипре тоже была работа. С небольшой только разницей между свободным посещением международной конференции и обязательной ежедневной рутиной «от» и «до» на боевом посту.
Первым делом, конечно, надо отметиться у начальства.
Наташа постучала в дверь кабинета Волкова, и, не дожидаясь приглашения, что уже навеивало определенные мысли у некоторых, открыла дверь.
— Можно?
В ответ она услышала распевное:
— Ко-неч-но…
Борис Семенович Волков, начальник отдела по борьбе с контрабандой одного из крупнейших московских аэропортов, встретил свою сотрудницу теплой улыбкой. Поднялся из-за стола, расцеловал в обе щеки, усадил в кресло, налил кофе из шумящей в углу кофеварки.
— Правда — не капуччино, но чем богаты…
По всему было видно, что он действительно рад.
Отчет о командировке много времени не занял — с чего, вдруг?! — потом Наташа уже просто рассказывала о своих впечатлениях, показывала фотографии.
— Да, погуляли, — Волков неожиданно нахмурился, глядя на одну из фотографий. — А это кто? Личность, вроде, знакомая…
— А, это…
Наташа вдруг не к месту смутилась, что не ускользнуло от начальственного взгляда:
— Случайно познакомились… Фил Маковский… Наш, но живет в Америке…
— Наш, говоришь… — Волков вгляделся в фотографию еще внимательнее.
— Я его на конференции видела, в холле крутился, а потом он на море Темку из воды выудил. Когда его от берега отнесло…
— Вот и посылай вас на конференцию…
Какое-то время молодая женщина молчала, заново припоминая странное южное знакомство… правда, на курортный роман это не тянуло. Воспоминания были приятными, хотя и путанными, настораживающими. Здесь, в Москве, все это казалось баловством, к реальной жизни отношения не имеющим. Но если это был всего-навсего мираж. то какой смысл что-то утаивать? Обман зрения. И чувств. Она и сама об этом догадывалась. Ведь догадывалась же?
— Так странно ухаживал… Теперь уж и не пойму, на кого глаз положил: на меня или на таможню…
Волков еще раз глянул на фотографию, потом, более пристально — на Наташу. Сказал тихо:
