Владимир Полудняков - Не убий: Повести; На ловца и зверь бежит: Рассказы
Арнаутский закрыл глаза и привалился к спинке стула. Впервые в жизни он почувствовал, как болит сердце. Прихватило так, что казалось — не отпустит. Несколько минут прерывисто дышал, пытаясь унять боль.
Сколько уголовных дел он уже провел, — наверное, около трех десятков. В их основе были разные события, от комических, когда обалдевший от перепоя Гурчин, задумавший украсть что-нибудь у соседки, по пьянке, через окно первого этажа, залез в собственную комнату и сам у себя украл покрывало и скатерть, до жутких трагедий, когда тридцатилетняя Кондакова ночью из ревности убила топором спящего мужа-красавца и, чтобы он никому не достался, разделала на пятьдесят кусочков. Она была признана судом невменяемой. Навидался и наслышался он за это время всякого. Но все это было страшной, но неизбежной спецификой профессии и не вызывало тяжелых потрясений. Иначе бы он не смог работать. А здесь, — здесь было другое. Здесь было личное. И справедливыми уже казались брошенные в отчаянии слова, которые ему приходилось слышать от других: «А если бы у вас убили жену, растерзали дочь, как бы вы себя чувствовали на нашем месте?! Защищаете бандитов…»
Он сделал глубокий вдох. В груди стало легче. Резко выпрямился. Глаза на фотографии притягивали. Он смотрел в них, смотрел и не мог оторваться, как тогда на вокзале и потом, на лесной дороге. Ему стало не по себе от того, что ждало его на следующих листах дела. В смятении он уговаривал себя, что не надо ворошить эту страшную историю. Незачем. Что, где и как произошло — для него понятно и так. Почему и кто — никто не знает, он тоже. Отчего же близкие, родные всегда хотят знать самые страшные подробности смерти, детали обстоятельств гибели? Ведь не от простого любопытства… И мучаются, и страдают, узнав. Но так же страдают, мучительно представляя себе, как встретил свою смерть родной человек, если он пропал или неизвестно, отчего погиб. И, пожалуй, в этой неопределенности ужас не меньший, чем в знании того, как все было на самом деле.
Стас ощущал нечто подобное. Девушка, так поразившая его тогда, вновь вернулась к нему всколыхнувшим его воспоминанием чистоты и светлости ее облика. Он уже знал, что не уйдет, пока не прочтет, не увидит все сам, лично, в этих казенных, сухих бумагах. Это нужно было ему, не ей. Он вдруг почувствовал, что Лена для него не чужой человек, что она — часть его жизни, хотя о причине этой близости, связи между ними он еще не догадывался. Тогда, восемь лет назад, лишь первые месяц, два он ощущал беспокойство, какую-то неуютность в душе, порывался даже искать Лену, но эти порывы поборол. А потом в течение всех этих лет не вспоминал ни Лену, ни тот август. Она даже ни разу не приснилась ему. Но оказалось, что в глубине, в подсознании, она всегда в нем жила, если одно лишь случайное упоминание о трагедии в Зеленогорске перевернуло все, заставило его с головой броситься в прошлое, начать поиски с неясным финалом.
Перед ним был текст протокола осмотра места происшествия от 16 августа 1988 года:
«…Труп девушки, на вид шестнадцати-семнадцати лет, обнаружен в одном километре от железнодорожного вокзала Зеленогорска справа от лесной дороги в 15-ти метрах от канавы. Тело лежит на спине, платье голубого цвета задрано до плеч, никакой другой одежды на теле нет. Нижнее белье на месте происшествия не найдено.
На теле, на руках, на ногах, на бедрах, груди имеются множественные ссадины и кровоподтеки от сдавливания тела руками (синяки). Ногти пальцев рук ободраны, с запекшейся кровью. На верхних веках глаз видны следы порезов.
Во влагалище воткнута острая гладкая коряга…»
Стас не мог читать дальше. Перехватило дыхание, помутилось в глазах, холодная судорога пробежала по спине. Он почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Арнаутский не мог потом вспомнить, сколько прошло времени, прежде чем он смог взять себя в руки и продолжить изучение дела. С ужасом он читал заключение судебно-медицинской экспертизы:
«…Разрывы внутренних органов, причиненные острым деревянным предметом… Проникающее ранение в склеру обоих глазных яблок, причиненных колюще-режущим предметом, каковым мог быть нож… В легких обнаружены частицы мха, земли… Смерть наступила от асфиксии, искусственного перекрытия дыхательных путей, вероятнее всего от вдавления лица в землю, покрытую мхом… Смерть наступила, примерно, за 22–24 часа до обнаружения трупа…»
Снова повторился спазм, не было сил читать дальше. Стас долго не мог прийти в себя, потом все же продолжил: обычные протоколы, акты, справки. Бесстрастные факты, изложенные твердым почерком следователя, позволяли предполагать, что преступление совершено либо сексуальным маньяком, либо кем-то, проживающим по близости. Оба эти предположения были тщательно исследованы. Поскольку аналогичных случаев ни до, ми после этого убийства в округе не было, версия о маньяке была отвергнута. В отношении местных жителей, как более вероятной версии, следствие предприняло самые энергичные меры.
Отдаленность места преступления от вокзала, глухое безлюдье, отсутствие автомобильной трассы говорили о том, что убийцей мог оказаться случайный человек, например, лицо, собирающее ягоды или грибы. С другой стороны, лесная дорога, ведущая к совхозу «Рассвет», отсутствие предметов одежды погибшей и каких-либо вещей насильника и убийцы подтверждало, что им мог быть тот, кто знал отходные пути и средства укрытия следов преступления. Жилой поселок достаточно большой, а вместе с дачниками количество народа в летнее время доходило до нескольких сотен. Местный народ разный, есть пьющие, есть и судимые, бывали конфликты с отдыхающей молодежью. Но, как правило, мелочевка: короткие, без увечий, драки из-за девушек да лихой кураж на танцульках, изредка налеты на сады, заканчивающиеся холостыми выстрелами в воздух недремлющих сторожей.
Лена Колоскова, скромная, застенчивая девушка, жила на даче у Комаровых со своей матерью. Отец ее, профессор вуза, бывал наездами, так как работал в приемной экзаменационной комиссии. К началу расследования дачники еще не разъехались, и оперативникам, участковому и следователю удалось опросить и допросить практически всех, кто знал и видел девушку в течение всего лета.
Установить удалось только один эпизод, давший основание для задержания подозреваемого. Лена лишь однажды побывала на танцах в клубе, было это в июне, то есть задолго до гибели. На танцах собралась вся сельская молодежь и городские. Лена танцевала очень редко, больше стояла в углу и смотрела, отказывая приглашающим юношам. Делала она это мягко, ссылаясь на духоту и усталость. Какой-то нетрезвый высокий парень взял ее за руку и пытался втащить в плотную толпу разгоряченных тел, но девушка решительно отказалась и сразу же ушла домой.
Никогда больше ее на танцах не видели. Лена потом не жаловалась, что ее кто-нибудь преследует.
Профессионалы быстро вычислили этого парня. Саранцев Сергей, двадцати лет, электромонтер, на выходные дни приезжал из Ленинграда к своему приятелю, Козаченко Ивану, трактористу совхоза. Они вместе служили в армии, а после демобилизации продолжали дружбу. В основном рыбачили, ходили в лес, иногда браконьерно охотились, выпивали. Участковый держал Козаченко на контроле, и тот старался не попадаться ему на глаза. Особых происшествий в поселке не было, так, в основном бытовуха. Хлопот немного. Зверское, дикое убийство Лены Колосковой потрясло всех. Не имея даже намека на предшествующие побудительные мотивы, невозможно было его ни объяснить, ни, тем более, раскрыть.
Саранцев — пока единственная зацепка, которая давала возможность вести расследование. В тот же день, 16 августа, провели обыск у Козаченко в поселке и у Саранцева в Ленинграде. У первого ничего подозрительного не оказалось, а у Саранцева нашли несколько ножей. В трещинке рукоятки одного из них эксперты обнаружили следы крови, по группе совпадающей с кровью потерпевшей. Саранцев пытался доказать, что он сам когда-то порезался этим ножом, но у него была вторая группа, а у Лены — первая. Анализ спермы подтвердил совпадение с группой Саранцева. Его арестовали. Через несколько дней нашли свидетеля.
Барташова Тамара тогда, в июне, услышала, как парень, с которым не хотела танцевать Лена, сказал ей: «Все равно будешь моей…» На опознании она пояснила, что Саранцев похож на того парня, высокого, с наглым взглядом. Осложнилась ситуация тем, что Саранцев заявил алиби: он, Козаченко и двоюродный брат Ивана, Виктор Сердюк, рыбачили на озере в трех километрах от места убийства. Они даже предъявили оперативнику выловленную в тот день свежую рыбу: плотву, окуньков, всего килограмма три. Ясно, что, если даже ловить рыбу в тех местах втроем, на такой улов уйдет не один и не два часа. Но при выходе на место для проверки их показаний приятели запутались и показывали различное место рыбалки. Это дало основание признать их объяснения недостоверными, а алиби фальшивым.
