Станислав Родионов - Диско-бар
— К твоим родителям.
Парень мотнул головой с внезапным облегчением:
— Нету их.
Это облегчение понравилось инспектору — переживал, воришка. Петельников молча разглядывал бледное острое лицо, мелкозубую виноватую улыбку и глаза, готовые забегать.
— Может быть, пустишь в дом?
Парень нехотя отступил. Инспектор вошёл в переднюю, заставленную велосипедом, чемоданом, какими-то бачками… Несвежий запах обдал его. Петельников хотел было протиснуться в комнату, но хозяин повёл на кухню.
Давно не крашенные стены вроде бы покрыла паутина. Мутные стёкла не пропускали свет подступающей ночи. На газовой плите мучными червями белела обронённая лапша. Пахло луком, уксусом и прелой листвой.
— Юра, где родители?
— Мать пошла к сеструхе.
— А отец?
Юра замялся, пряча взгляд в тёмной стене.
— Что, пошёл к братухе?
— Спит.
— Так рано?
— Гости были.
И тогда инспектор осознал ещё один едкий запах, пришедший из комнаты.
— Пьян, что ли?
— Гости были, — повторил Юра.
Инспектор вздохнул, подошёл к окну, приоткрыл его и вздохнул ещё раз, уже поступившим воздухом.
— Ну, а ты? — спросил он, усаживаясь на табуретку.
— Что я?
— Ты же будешь токарем, мастеровым человеком… Почему же не купишь краски, не возьмёшь тряпку и всё не вымоешь и не выкрасишь?
Юра усмехнулся прожжённо, словно на табуретку вместо инспектора сел первоклашка, рискнувший дать ему совет.
— А предок пивом обольёт или сигаретой запалит, да?
— Пьёт?
— Как все.
— Хулиганит?
— Он весёлый.
Инспектор поморщился — эти выпивохи были опаснее явных пьяниц: пьяница отвращал от водки уже своим видом, а выпивоха мог прельстить подростка лёгкой и весёлой жизнью. Вроде бы древние римляне показывали мальчишкам сильно пьяных рабов, чтобы вызвать отвращение к алкоголю на всю жизнь. И никогда не показывали подвыпивших. Рассказать про древних римлян этому Юре, который до совершеннолетия научился прожжённо улыбаться?
— Да ты сядь.
Парень заправил рубаху и сел напротив, сжавшись, как испуганный серый кролик. Белёсая чёлка сбилась набок, точно хотела съехать с головы. Узкие глаза смотрели на инспектора, но казалось, что они скошены на угол кухни.
— Юра, вот ты снял колесо и продал… Деньги тебе зачем?
— Как и всем.
— Всем на разное.
— Мужикам-то на одно…
— И на что мужикам?
— На пузырёк.
— Ты что ж, пропил их?
— Ага.
— С отцом, что ли?
— Зачем… С девчонками.
— Что ж это за девчонки, которых надо поить?
— Не поить, а угощать. В кафе, в баре… Не им же платить.
— И чем угощаешь?
— Сухонькое, коктейли…
— Пьёшь, выходит?
— И поп пьёт, коли чёрт поднесёт, — ухмыльнулся Юра чужим, видимо, отцовым словам.
Инспектор плотно сидел на шаткой табуретке и откровенным взглядом жёг парня. Тот не выдержал, нервно заёрзав.
Неужели это то самое яблочко, которое недалеко падает от яблони? Неужели у наследственности такая неотвратимая сила? Но какая к чёрту наследственность, когда в комнате живым примером храпит пьяный папаша… Инспектор давно уяснил простую истину, проверенную им сотней житейских примеров: не у всех плохих родителей дети становятся преступниками, но преступниками становятся дети обязательно плохих родителей.
— Тебе через неделю будет восемнадцать. Взрослый. Неужели тянет на алкогольную дорожку?
— Я норму знаю.
— Неужели не слыхал о вреде спиртного?
Юра распрямился, словно последние слова инспектора высвободили его тело.
— Я даже лектора, трепача, слушал.
— Как это трепача?
— Водка противная, вредная, аморальная… Врёт ведь?
— Нет, не врёт.
— Тогда зачем пьют? И вы её пьёте. Скажете, нет?
Инспектор её не пил. По торжественным случаям смаковал рюмки две-три хорошего коньяка, да иногда, за компанию, выпивал сухого. Но откровенный разговор был сейчас дороже правды.
— Рюмку-вторую иногда выпью.
— А зачем? Противная ведь…
Петельников замешкался. Чёрт его знает, зачем он выпивал эти случайные рюмки и бокалы… И ждущие глаза паренька толкнули на откровенный ответ:
— Не знаю, Юра.
— А я знаю. Эти зануды не говорят о кайфе. Приятное балдение-то играет?
Приятное балдение играло. Пожалуй, в лекциях и брошюрах редко говорилось о первомоментной стадии опьянения, ради которого люди употребляли вино не одно тысячелетие, — о том состоянии, когда радостный и воспаривший дух человеческий мог прикоснуться ко всему желаемому, чего трезвому и на ум не приходило.
— Играет, — согласился инспектор.
Юра откровенно радовался лёгкой победе над работником милиции. Петельников тоже улыбнулся — теперь он знал думы этого повеселевшего паренька.
— И как, Юра, часто играет в тебе приятное балдение?
— Раза три в неделю.
— Через день, значит?
— Так ведь немножко, сухонького…
— Какая между нами разница-то, Юра… Ты выпиваешь три раза в неделю, а я три раза в году. Я мужчина, а ты юноша. Я при случае, а ты специально. Я на заработанные, а ты на ворованные. Усёк?
— Ну и что? — тускло отозвался он.
— Я скажу что — сопьёшься.
— Батя каждый день поддаёт и не спился.
— Спился, Юра.
— Откуда вы знаете? Его не видели…
— Вижу. В квартире грязь и запустение. Сын бледен и хиловат. Сын выпивает. Сын совершил уголовное преступление на почве алкоголя.
— Не на почве.
Юра опять притих на стуле серым кроликом, догадавшись, что никакой победы не было. И сразу пропал интерес к разговору.
Теперь Петельникова не так беспокоила кража автомобильного колеса, как убеждённый интерес парня к спиртному. У инспектора были в запасе десятки историй про алкоголиков. Но слова, слова… Он знал бессилье слов, бесед и нравоучений, — ребят воспитывают поступками, примером их надо воспитывать. Как там делали римляне…
— Юра, завтра вечером свободен?
— Ага.
— Я тебе покажу людей, которые начинали с рюмочки сухонького.
7
Леденцов проснулся. Жалюзи цедили непонятный свет — ночной ли, дневной ли… Будильник показывал два часа — ночи ли, дня ли… И он стал решать — сегодня ещё сегодня или уже завтра? Но шумная жизнь на улице убедила, что он проспал с двенадцати ночи до двух дня.
Вчерашний случай инспектор выбросил из головы, как не стоящий внимания. Видимо, разругались приятели. Клетчаторубашечный получил нокаут, очухался и потихоньку, удалился. А Наташа не пришла. Что за нравы у студенток — назначить свидание и не прийти! Впрочем, могла прийти, увидеть драку, испугаться и убежать.
Леденцов вскочил, поднял жалюзи и пошлёпал к трюмо. В нём он увидел мускулистый торс, накачанный почти ежедневными упражнениями, — вот только ноги тонковаты, надо поприседать со штангой; увидел белую кожу, которую не брало ни одно солнце, даже среднеазиатское, — рыжие сгорят, но не загорят; увидел почти красные, почти огненные волосы, которые вздыбились от подушки, — не голова, а пионерский костёр, хоть картошку пеки; увидел светлое лицо с рассыпанными веснушками, коротким прямым носом и глазами светло-коричневыми — тоже рыжими; увидел короткие трусики, модные, по белому полю зелёный горошек… Инспектор недовольно переступил с ноги на ногу, ибо тип в трюмо ему не понравился. Цветаст, как женщина. Белое, красное, зелёное… Вот капитана Петельникова на ринге приятно смотреть — загорел, сух, черноволос. Леденцов скорчил рожу и сказал тому, в трюмо:
— Худая корова ещё не газель.
Он вернулся в свою комнату и нажал кнопку магнитофона. Диско-ритм ворвался сильно и зовуще. Леденцов вздрогнул, словно его прошил озноб, постоял бездыханно, к чему-то готовясь, — и вдруг сорвался в непонятном танце, похожем сразу на гопак, вальс и бег с барьерами. Он метался, рыжея головой везде, одновременно, и казалось, что углы комнаты лижет огонь. Постепенно его танец выровнялся, слился с ритмом музыки и потёк в стиле диско почти красиво, будь Леденцов в подобающей одежде.
Музыка истощилась. Инспектор схватил гантели. Длинный час он жал их, работал с эспандером, делал упражнения по системе йогов, стоял на голове, ходил по комнате на руках… И когда его кожа стала красной, как и волосы, он тяжело вздохнул и пошёл в ванную — на руках…
Потом он ел в любимой кухне, сверяя свои действия с запиской, оставленной матерью:
«Сперва налей… Потом подогрей… Не забудь положить… А сверху посыпь…»
Леденцов допил кофе, вымыл за собой посуду, потуже запахнул мягкий халат и пошёл к себе. И удивился — пятый час. Его выходной день безбожно иссякал. Он торопливо сел за стол и обозрел горы зарубежного детектива.
Доклад писался больше месяца. Почти всё было прочитано, изучено и выписано. Перед ним лежал план главок, в которые уместится весь собранный материал. Он ещё раз просмотрел их. «Сыщик — супермен». «Преступник — гнилозубый злодей». «Героиня — секс-бомба». «Трупы, кольты, доллары и виски». «Кого защищает супермен?»
