Евгений Сухов - Питер да Москва – кровная вражда
– Снимите мешок. Посмотрим, как он выглядит.
Пацаны тотчас исполнили приказание, сбросив грязную холщовку на дубовый паркет. Они служили у Барона уже второй год и знакомы были со всеми его привычками – сейчас хозяин был явно не в духе, и парни старались действовать посноровистее. Назар ценил их за два важных качества – немногословие и безукоризненную исполнительность. И, само собой, за умение держать рот на замке.
Перед Бароном стоял Саня Воронов – погоняло Воронок.
– Ну, продолжим нашу беседу, дружище. Меня все время не покидает чувство, что ты все-таки чего-то недоговариваешь, – почти ласково заговорил Барон. У Назара была еще одна особенность – чем больше он злился, тем обворожительнее была его улыбка. Сейчас Кудрявцев словно задался целью поразить своего пленника обаянием.
Лицо у Воронка было разбито в кровь, разорванные губы опухли, щелочки глаз едва просматривались из-за синих мешков кровоподтеков.
– Ты напрасно на меня полкана спустил, Барон, я тебе рассказал все, как было, – с трудом разлепляя губы, простонал Саня.
– И все-таки я хочу услышать еще раз, дружище. Как же это ты лопухнулся на ровном месте? Они что, вытолкнули вас из машины?
– Я тебе уже все рассказал… – В глухом голосе Сани звучало глубокое уныние, помноженное на безразличие к собственной незавидной судьбе. Вздохнув глубоко, он продолжил: – Чиф пошел за сигаретами, а менты перехватили его на обратном пути.
– Любезный, а сам-то ты где в это время находился? Разве тебе платят не за то, чтобы ты был тенью хозяина и шел за ним даже в ад? Или тебя положили мордой на асфальт?
– Я не мог ничего поделать, потому что стоял под стволом!
– Ладно. Ну а куда заходил Чиф, с кем виделся – ты мне можешь сказать?
Воронок отрицательно покачал головой:
– Он никогда не рассказывал мне о делах. Это было не в его правилах. Но мне показалось, что в тот день он был чем-то озабочен.
– Голубчик, а разве вы не вместе ходили в контору? – продолжал улыбаться Назар Кудрявцев.
– Нет. Я всякий раз порывался с ним пойти, но он мне говорил, что в этом нет нужды… Мне приходилось дожидаться его в машине.
Барон глянул на рослых парней, стоящих немного позади Сани. Молодцы были выдрессированы на совесть и никогда не терзались угрызениями совести: по их лицам было видно, что они готовы сделать со своей очередной жертвой что угодно – живым затолкать в полыхающий камин, а то и порезать в тонкую лапшу.
Барон перевел взгляд на Саню Воронова. Судя по всему, он действительно ни о чем не ведал: его палачи умели работать и наверняка отыскали бы способ, чтобы выбить из узника даже ничтожнейшую информацию.
– Ты, Саня, прекрасно знаешь правила нашей игры. – В этот раз улыбка у Барона получилась веселой. – По твоей вине погиб вор, мой человек, а таких промахов мы не прощаем никому. Ты посмотри, что с ним сделали эти уроды! – Барон бросил на стол пачку фотографий.
Саня протянул дрожащую руку к веером рассыпавшимся на столе снимкам, но все и так было видно. Конечно же, это Чиф! Он лежал на каком-то пустыре, среди вороха тряпья и обрывков газет, ржавых консервных банок и разбитых бутылок. Невозможно было представить, что свой жизненный путь сильный, самоуверенный Чиф завершит не в роскошной спальне, под сердобольными взглядами близких, а на вонючей городской свалке, где единственными его соседями станут оголодавшие крысы. Глаза у законного были закрыты, будто он спал, вот только выбрал не самое удачное место для отдыха. Но Чиф спал вечным сном, о чем красноречиво свидетельствовала тонкая длинная рана, вспахавшая глотку…
Барон с интересом наблюдал за реакцией Воронка: его рука дернулась, будто от удара хлыста. Такое не отрепетируешь! Нет, определенно парень не догадывался, чем завершится вояж Чифа в Питер. Жаль его будет терять, но другого выхода нет. Если не он навел ментов на Чифа, то провинился уже тем, что не смог вырвать его из ментовской ловушки.
Языки пламени в камине весело подрагивали, они были такими же ярко-красными, как пролитая кровь. Созерцание пламени натолкнуло Барона на новые невеселые размышления.
– Не понравился пейзаж? – поинтересовался Барон. – Мне, знаешь ли, тоже очень не по душе эта картина.
– Послушай, Барон, – заныл Александр, – как тебе доказать, что я тут ни при чем…
– А доказывать ничего и не надо, дружище, – радостно объявил Барон, – для меня и так все ясно: ты не виноват. Отведите его вниз, – обратился он к молчаливым пацанам. – Пусть отдохнет!
Привидения в старинных замках – дело привычное. Чаще всего они появляются после полуночи и безликими светлыми тенями бродят по лестницам и коридорам.
Хозяева замков исстари относились уважительно к призракам еще и потому, что считали своих далеких предков безнадежными грешниками: ведь они были способны заживо замуровать в стену своего вассала только потому, что тому приглянулась его молоденькая красавица жена.
Назар Кудрявцев привидений не боялся, а потому смело забетонировал в своем подвале уже четыре трупа. Сашке Воронову предстояло стать пятым.
Глава 3
Толковище
Барон порылся в гардеробе и решил надеть свой выходной костюм в светло-серую полоску. К нему полагалась белая рубашка и галстук. Здесь Назар оказался в некотором затруднении – так было всегда при выборе этой детали туалета. Мужчины и женщины неизменно обращают внимание именно на галстук, а особенно на то, как он завязан. Назар остановил свой выбор на бежевом галстуке с крошечными гербами какого-то рыцарского ордена. Так тщательно он одевался в тех случаях, когда настроение было дрянь.
Неожиданно для самого себя он осознал, что из ровного душевного состояния его выбила именно гибель Чифа. К тому же ему предстояло непростое объяснение с Варягом, что тоже не прибавляло радости. Встреча со смотрящим России должна была состояться у Михалыча.
Назар подошел к огромному, почти под потолок, зеркалу. Его внешний вид был безукоризнен, продуман до малейших деталей. Очень элегантно смотрелся и бежевый платок, выглядывающий из верхнего кармана пиджака.
Барон посмотрел на часы: стрелки «Ролекса» показывали четырнадцать тридцать. Самое время. Опаздывать на встречу с Варягом не полагалось, впрочем, являться раньше назначенного времени также считалось дурным тоном.
Назар спустился во двор. Витек, водитель, уже дожидался возле «Мерседеса», лениво дымя дорогой сигарой. По вальяжным и неторопливым движениям его вполне можно было бы принять за владельца роскошного автомобиля. Вообще у всех холуев есть одна общая черта – перед непосвященными они любят выглядеть барами. На появление Барона слуга отреагировал мгновенно: отшвырнул подальше огрызок сигары и распахнул заднюю дверцу.
– Пожалуйста, Назар Викторович!
– Не напрягайся, – отмахнулся Барон, – я поеду один. – И провалился в мягкое удобное кресло.
Движок уже урчал, оставалось только переключить скорость и плавно надавить на газ. Барон нащупал педаль.
* * *Михалыч обитал в собственном доме, притаившемся на безлюдном островке в Серебряном Бору. Раз в месяц к этому особнячку подъезжал небольшой банковский грузовичок с бронированным кузовом. Дом Михалыча использовался как перевалочная база. Отсюда общаковские денежки уплывали за рубеж и перевоплощались в шикарные отели и бензозаправки, приносящие солидный доход, а также тоненькими ручейками растекались по многочисленным зонам для подогрева братвы и подкупа чиновников. В охране у Михалыча служили не бессловесные холуи, а доверенные люди московского сходняка. На них возлагалась охрана дома и общаковских денег. В случае надобности они могли проводить гостей не только до дверей, случалось – до могилы. Пацаны были преданы Михалычу, но если бы обнаружилось, что старик надумал покуситься на святая святых – общак, то и его незамедлительно прирезали бы, несмотря на христианское вероисповедание. В глубине души эти братки были язычниками, потому что являлись жрецами воровского идола.
Барон почувствовал себя очень неуютно под пристальными взглядами этих служителей культа. Они взирали на него так, как будто он пришел с единственным желанием отщипнуть из казны небольшой кусочек для личных нужд. И только когда ворота захлопнулись и охранники остались позади, он облегченно вздохнул. Михалыч оставался для многих загадкой. Он сделался законным еще в сталинские времена, впрочем, многим казалось, что он был вором еще до Рождества Христова и на многолюдных базарах потрошил карманы доверчивых назарян. Поговаривали, что в молодости Михалыч был очень дерзким и занозистым вором, бесшабашно грабил почтовые поезда, совершал налеты на сберкассы и при этом никогда не прятал лица под маскарадную маску. И в память об удалом прошлом на подбородке у Михалыча остался широкий кривой шрам. Правда, находились воры, которые утверждали, что получил он его в то время, когда был правой рукой в шайке у Матвея Лома. Все дело было в том, что Лом жил с воровкой Нинкой Лысухой, которая тайком делила свою любовь с красивым молодым подельником Лома. Однажды, заподозрив любовницу в измене, он явился в самый неподходящий момент, когда Михалыч гарцевал на обнаженной девице победителем. Спасаясь от хозяйского гнева, парень выпрыгнул со второго этажа и ободрал лицо о торчащий из стены крюк. Как бы там ни было, но смелости и лихости Михалычу было не занимать, и даже в старости его взгляд таил в себе что-то злодейское.
