Наталья Анишина - Австралийская улика
Григорий, презрительно хмыкнув, нажал на газ, и они тронулись с места.
Сидя на полу за спинкой сиденья, Рита услышала скрежет открываемых ворот, затем, судя по тому, как машина набрала скорость, поняла, что они выехали на шоссе. Ей ничего не оставалось делать, как продолжать скрывать своё присутствие.
- Я на три дня должен уехать. У нас мало сырья. Нужно съездить, договориться с партнёрами о доставке, - сказал Григорий. - Деньги возьму с собой, они мне нужны.
Марта молчала. Внезапно машина сбавила ход.
- Простимся с тобой? Ты готова? - спросил Григорий спутницу.
Она ответила ему приглушенным смехом:
- Гриша, ты неподражаем! Неужели прямо здесь? На дороге?
- Зачем на дороге? Мы свернём в сторону, подальше от любопытных глаз, - ответил Григорий, и Рита почувствовала, что машина сделала поворот, свернула с шоссе и поехала по бездорожью, - и остановимся вот здесь, - продолжал говорить Григорий, - смотри, как хорошо вокруг! Вот, у этих кустов черёмухи мы притормозим. Любуйся, какая природа! Дыши свежим воздухом, всё для тебя!
Сердце Риты забилось со скоростью работающей на полную мощность центрифуги. В голове вихревым потоком пронеслись воспоминания. Она моментально вспомнила, что Григорий любил заниматься сексом в машине. В эти секунды она почувствовала, как чувство жара переполнило весь её организм. Ей стало трудно дышать. Мысли лихорадочно работали. Что только не пронеслось у неё в голове в эти мгновения!
«Боже, только не это! Экстрим по-русски! Может, вылезти из укрытия? Нельзя! Что же делать?» - отчаянно думала она. - «Сейчас они откинут спинки сидений!»
Машина остановилась. Рита изменила позу. Чтобы остаться незамеченной, ей пришлось лечь на пол. Спинки передних сидений плавно опустились над ней.
Послышались звуки поцелуев и нежные слова предварительных ласк. От страха быть обнаруженной Рита замерла и едва дышала.
Любовная возня сопровождалась аккомпанементом скрипучих пружин сидений. Затем на какое-то мгновенье воцарилась тишина, после которой спинки передних сидений вновь заняли вертикальное положение и, спустя некоторое время, машина снова продолжила свой путь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Милютин снова в больнице
Чернов, обнаружив пропажу «Золотого фонендоскопа», первым делом вызвал на допрос санитарку Тамару. Та уверяла его, что абсолютно ничего не знает, когда убирала в кабинете, никакого фонендоскопа не видела. Сегодня рано утром, как обычно, она сделала уборку и закрыла кабинет на ключ.
Приехавшие по вызову Чернова два молоденьких сыщика осмотрели место преступления, и не найдя следов взлома, пришли к выводу, что искать похитителя нужно среди сотрудников. Допросили санитарку Тамару, та искренно оправдывалась перед ними, что она ни сном, ни духом ничегошеньки не знала о существовании «Золотого фонендоскопа», что за пятнадцать лет работы в больнице никогда и ничего из кабинетов, в которых она прибирала, не пропадало.
Тогда молодые «пинкертоны» принялись опрашивать всех, кто дежурил в больнице накануне.
- Я ничего не знаю, я была (или был) всю смену на своём рабочем посту. У меня есть свидетели, что я безотлучно находилась в своём отделении, - примерно, такие ответы на вопросы слышали сыщики.
Чернов не мог точно припомнить, когда он видел «Золотой фонендоскоп» в последний раз. Он неуверенно говорил, что видел коробочку позавчера, а вчера она, вроде бы, не попадалась ему на глаза. То вдруг принимался уверять оперов, что вчера он явственно видел её на полке в шкафу. Не найдя ни одной зацепки в поиске фонендоскопа, менты удалились, так ничего не выяснив, а Чернов был просто взбешён от злости. Торжественное собрание сорвалось.
Все старания Чернова оказались напрасными. Теперь, когда нет в живых этого выскочки и «народного целителя» (так про себя в душе он называл Ястребова) «Золотой фонендоскоп» вполне можно было бы вручить Тронской Марии Теодоровне, дочери главного врача больницы. Пусть она ещё молода и стаж работы у неё не так велик, но эта старательная и умная врач вполне заслуживает награды.
Для этого он заблаговременно провёл подготовительную работу со всеми членами авторитетного жюри, и никто не имел против его кандидатуры. Правда, один врач высказал свои контраргументы против его протеже, назвав такой поступок со стороны Чернова неприкрытым подхалимажем перед главным врачом. Но один голос ничего не значил. А у Чернова, действительно, кончался контракт, и от того, подпишет ли главный с ним дальнейшее соглашение, многое зависит в его жизни.
Чернов «сел на телефон» и обзвонил все отделения больницы с вестью о том, что торжественное собрание отменяется.
Рассерженный, он углубился в отчёты.
Если кто думает, что в медицине нет отчётностей, тот глубоко заблуждается. Раньше, когда Чернов работал простым ординатором, он тоже так думал, но, окунувшись в административную работу, с ужасом обнаружил, что в медицине приходится ломать голову над отчётами не меньше, чем в статистическом учреждении или в каком-нибудь солидном банке.
Самое тяжелое в отчётах - показатель количества умерших больных. К нему требовалось особое приложение в виде объяснительной по каждому факту смерти.
В последнее время число умерших неизменно росло и портило все остальные показатели. Те люди, перед кем приходилось отчитываться, были ужасно придирчивы и высокомерны. Их не волновало, почему и отчего растёт показатель летальности, им нужно было, чтобы он равнялся нулю. Они не вникали в причины роста смертности, на все аргументированные доводы по фактам смерти больных чиновники говорили одно:
- Вы не умеете работать.
Эта фраза звучала приговором профессиональной непригодности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как добиться в отчётах низкого показателя летальности – целиком и полностью проблема Чернова. Поскольку он не в силах был бороться в одиночку с запущенными случаями болезни (людей страдающими тяжелыми формами заболеваний, становилось с каждым годом всё больше и больше, и на это были свои объективные причины), они и составляли основной показатель летальности; Чернов зорко следил за тем, чтобы «неперспективные» больные, то есть те, кто в буквальном смысле «дышит на ладан», кому не в силах медицина помочь, были выписаны домой, под надзор родственников.
Этот неписаный закон неукоснительно выполнялся в стенах больницы.
Ни в коем случае врачей и Чернова нельзя было упрекать в чёрствости и бездушии, жизнь заставляла медиков служить двум ипостасям: больному и администрации.
Администрация - это те же чиновники, у них уши наглухо закрыты, души задрапированы служебными инструкциями и положениями, а мозг не воспринимает оправданий отчитывающегося врача. Есть показания для госпитализации больных, есть установленные сроки пребывания больного на больничной койке. Врач обязан выполнять приказы и постановления. Но жизнь, со всей своей непредсказуемостью и поворотами, никогда не подстраивалась под инструкции чиновников.
Показатель летальности с постоянной назойливостью фигурировал в квартальных и годовых отчётах больницы, мало того, он с каждым годом продолжал расти, и в этом отношении «медвежью» услугу больнице делала «скорая помощь». В ночные часы в больницу попадали самые тяжелые и «неперспективные» больные.
Сердобольные граждане, обнаружив на улице, в парке под скамьёй или в подвале подъезда умирающего бомжа или бича, немедленно вызывали «скорую помощь», на которой несчастных неизменно доставляли в больницу. Состояние здоровья у таких людей было разрушено до основания, болезни запущены, медицина оказывалась бессильной, люди погибали в стенах больницы. С этим ничего поделать было нельзя: для бичей и бомжей специальной больницы в городе не было. Растущие показатели смертности сводили на нет старания врачей. Никто не хотел терять небольшую надбавку к мизерной заработной плате за какой-либо прокол в работе. Введённое администрацией новшество «штрафные» баллы за «проколы» в работе, заставляло врачей быть предельно осмотрительными и в сложной обстановке принимать такие решения, чтобы защитить себя перед прокурором, всё необходимое сделать для больного, при этом не раздражать и не гневить начальство.
Чернов изучал данные квартального отчёта, которые принесли из отделения медицинской статистики. Однако мысли его были далеки от выведенных показателей. Он сожалел о том, что в повседневной текучке не успел написать диссертацию. Очень обидно. Материала для работы - непочатый край, на любую тему. Молодые врачи, пришедшие с институтской скамьи, не теряют времени даром, успевают сочетать практическую работу с научной, они беспокоятся о будущем, а он, Чернов, проработав двадцать с лишним лет в больнице, так и не успел написать ни одной научной статьи.
