Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору
Усевшись в «Волгу», Кряжин, Пащенко и Пермяков двинулись вслед за «Мерседесом» директора и вскоре подъехали к огромному строению, напоминающему снаружи ангар для самолета «Конкорд». Самолета в нем не оказалось, зато при помощи того количества цемента, что был упакован в мешки и уложен на поддоны, можно было замесить раствор и еще раз залить Чернобыльскую станцию.
– А400, – пояснил Харин тихим и сиплым голосом. – Семьсот семьдесят тонн.
– Когда и в каком количестве планировалась следующая отправка материалов на Кавказ? – уточнил Иван Дмитриевич, впечатленный масштабами производства.
– Послезавтра в Махачкалу через Челябинск и Волгоград должны быть отправлены сто двадцать тонн. Две тысячи четыреста мешков по заказу Госкомстроя.
– По той же цене?
Харин кивнул и полез в карман за платком. Температура на складе была не низкой и не высокой, нормальной, влажность в норме, предназначенной для данного вида материалов, поэтому жест исполнительного директора Кряжин расценил как последствие очередного давления на сердце.
– Итого – тридцать шесть тысяч рублей криминальной прибыли, верно? – улыбнувшись, он подошел к Харину вплотную и завис над ним, как монументальный фонарный столб. – А если высчитать прибыль с продажи государству всего цемента, что здесь находится, ущерб казне составит сто шестьдесят одну тысячу пятьсот рублей.
Пащенко хранил спокойствие, Пермяков опять нахмурился, Харин выжидал. Цифры на всех подействовали по-разному. А Кряжин продолжал ходить по складу и рассматривать поддоны.
– Я сегодня всю ночь думал, Вадим Андреевич, – остановившись возле прокурора, Иван Дмитриевич кусал губы и был напряжен, как в бою, – над тем, что вчера нам говорили и писали Рылин и Каргалин. Сорок процентов, тридцать процентов... Кладовщик! Вооружитесь калькулятором, будьте добры. И высчитайте мне долю в сорок процентов от тридцати шести тысяч рублей.
– Четырнадцать тысяч четыреста рублей, ноль копеек.
Пащенко и Пермяков начали понимать, что происходит, и разница была лишь в том, что первый по-прежнему хранил покой, а второй стал проявлять признаки внешнего беспокойства.
– Я как вспомню про вексель в двести сорок миллионов, который находился в портфеле депутата Оресьева, меня в дрожь бросает, – сообщил Кряжин Вадиму Андреевичу. – А один из руководителей Госкомстроя Тылик рискует здоровьем и свободой за четырнадцать тысяч четыреста рублей? Какой жадный тип, вы не находите, Вадим Андреевич? Интересно, сколько ему нужно предложить, чтобы он взорвал земной шар? Двадцать тысяч рублей?
Харин не выдержал и стал искать по карманам что-то важное. Этим драгоценным для него предметом в эту минуту стал стеклянный стаканчик с нитроглицерином. Щелкнув в полной тишине склада крышкой, он, уже никого не стесняясь, стал рассасывать таблетку, как хулиган, укравший в гастрономе леденец.
Иван Дмитриевич отправил кладовщика к заводоуправлению, то бишь – подальше, и экскурсия продолжилась. Странно было видеть эту картину: впереди шел следователь Генеральной прокуратуры, следом исполнительный директор завода, позади двигались Пащенко и Пермяков. Колонна напоминала расстрельную, и узнать в ней приговоренного ничего не стоило.
В воздухе пахло специфическим, едва уловимым запахом цементной пыли и почему-то мазутом.
– Где та партия? – спросил Кряжин, резко останавливаясь и разворачиваясь к Харину. – Та, что должна быть послезавтра отправлена в Чечню?
Харину становилось плохо на глазах. Иван Дмитриевич все чаще смотрел на его губы и убеждался, что они сохнут все сильнее и к мгновению его последнего вопроса уже превратились в жерла пересохшего колодца в Каракумах. Первый признак наступающего инсульта.
– Позвоните в «Скорую», – попросил Кряжин Пермякова. – Пусть ее встретят у въезда на территорию завода. Встретят и направят сюда. А мы пока, Владимир Павлович, предпримем меры первой медицинской помощи. Во-первых, присядем.
Харину было наплевать на этику, он опустился на покрытый пылью бумажный мешок прямо в брюках от Понти. Пиджак ему, по всей видимости, тоже мешал, потому что он его стянул, как свитер, через голову. Кажется, кризис был близок.
– Где партия цемента? – настойчиво повторил Кряжин.
– Имейте совесть...
– Вы взываете к моей совести? – удивился «важняк». – Полагаете, что я зашел на этот склад, чтобы насобирать материал для своей больной фантазии?
Он тоже скинул пиджак. Только ему было не наплевать, и он аккуратно повесил его на один из выступов поддона, поставленного на попа́.
– Эти мешки? Эти? – он показывал пальцем наугад, стараясь привлечь внимание Харина.
Тот реагировать отказывался, и тогда Иван Дмитриевич привлек его внимание к себе. Присев перед ним на корточки, он вынул из кармана рубашки сигареты и сунул одну из них себе в зубы.
– Харин, вы на краю гибели. Я даже не физиологическую смерть в виду имею. За каждой поставкой стоит ваша подпись. И я знаю, что вы переживаете не по поводу мошенничества размером в четырнадцать тысяч рублей. Даже если учесть, что вы перегоняете на беспошлинных поездах чужой товар и тем зарабатываете на хлеб, ваше сердце не билось бы сейчас с такими перебоями.
– Вы читали, что писал Оресьев в Генеральную прокуратуру? – в разговоре пока участвовал один Кряжин, и эту невыгоду он решил развить в преимущество. – Читали, уверен. Я знаю о реакции завода на его заявление. В послании Павла Федоровича упоминается о том, как некоторые мудрые политики зарабатывают на войне колоссальные состояния. И даже упоминались, представьте, фамилии.Некто Пеструхин, некто Ежов. Знакомые лица? Думаю, что более чем знакомые. Павел Федорович обвинял их в финансировании террористов на Кавказе, а те, в свою очередь, демонстрировали перед Генеральной прокуратурой компромат на него. И, надо сказать, толковый компромат.
Пащенко устал и тоже сел на мешок напротив. Через минуту его примеру последовал и Пермяков. Молчание продолжалось, Харин молчал, в тишине ангара говорил лишь Кряжин.
– Есть проверенная прокурорская мудрость, господин Харин. Не придавай значения тому, что живые пишут о мертвых, внимательно вчитывайся в то, что о живых писали мертвые. И сейчас я с уверенностью могу сказать, что причину смерти Павла Федоровича Оресьева я нашел гораздо быстрее, чем организаторов и исполнителей его убийства. Но разгадка этого – лишь миг между прошлым и будущим. Так где о н о?!
Кряжин вскочил, заставив Пермякова вздрогнуть, а Пащенко лишь вяло хлопнуть ресницами, и снова завис над Хариным.
– Где оно, Владимир Павлович? Здесь? – подойдя к фигурно выложенной стойке мешков, он ударил по ней кулаком. Из-под руки вырвалось облако серой пыли и осыпало рукав его голубой рубашки. – Или здесь?
Пылью окрасился его второй рукав, но теперь, чтобы убедиться в этом, Пащенко и Пермякову пришлось повернуть головы – Кряжин находился уже в другом углу ангара.
– Мне плохо... – прошептал Харин.
Отряхнув рукава, Кряжин внезапно успокоился и махнул рукой Пермякову – на улице искали дверь в ангар и никак не могли найти. Врачи и кто-то из прокуратуры, судя по разговору.
– Владимир Павлович, – сказал Иван Дмитриевич, – материал об избрании вам меры пресечения уже сегодня поступит в суд. Больное сердце и адвокаты не помогут. Ведь вас поместят в специализированную тюрьму. Для больных. Там у вас будет предостаточно времени, чтобы подумать о моем интересе к мешкам. Окажу вам услугу: я буду ждать ваших правдивых показаний до обеда завтрашнего дня. А сейчас склад будет опечатан.
Июнь заканчивался, и сибирский климат обещал в середине лета настоящее пекло. Кряжин смотрел на небо и с жалостью думал о Вадиме Андреевиче и Пермякове, которым придется здесь остаться.
– Ты правду говорил? – спросил Пащенко, едва «Волга» выехала за ворота. – Ты знаешь причину смерти Оресьева на самом деле или это проговорка?
Кряжин покачал головой.
– Я знаю наверняка. Но у меня нет главного. Исполнителей его убийства. Тот случай, когда логика остается на заднем плане развивающихся событий. Обычно есть исполнители, – посмотрев по сторонам, Иван Дмитриевич вдруг вспомнил. – Где Харин проживает, ты говорил?
– На Крылова, в центре. В двадцати минутах ходьбы от твоей гостиницы.
Кряжин покачал головой. Что-то в его планах срасталось, и терновский прокурор имел возможность в этом убедиться. Лицо «важняка» из Москвы светилось каким-то странным огнем и было загадочно, как никогда.
– Вадим, дай команду, чтобы этот склад не охранялся.
– Охранялся – ты хотел сказать? – удивился Пащенко.
– Я не оговорился, – отрезал Кряжин. – У склада не должно быть ни одного мента. Они должны быть за забором завода и с внешней стороны заводоуправления. Но в одном из цехов, откуда видно склад, через полчаса уже должна сидеть толковая группа оперов и не высовывать носа. Не жалей ментов, если нужно, объясни начальнику вашего УВД позицию по этому вопросу Генеральной прокуратуры. А сейчас знаешь что?... Ты меня накормить обещал?
