Владимир Колычев - Тревожит память былую рану
– Шеф-поваром на поезде?.. На поезде он вас и завез в Москву?
– На поезде?! Может, и на поезде... Да не важно как!.. Из-за него я в публичном доме оказалась... Там самый настоящий притон...
– Где там?
– Ну, где меня держали...
До Вероники дошло, что в подробности лучше не вдаваться... Ладно, если Лайма убьет ее. А если снова вернет в свой притон? Это уже во сто крат хуже... Она хотела к маме, она хотела домой. А Егора и Лайму пусть покарает Бог!..
– А где тебя держали?
– Да не важно... Я не помню...
– Ты должна написать заявление и подробно все изложить. Тогда мы накажем этого подлеца по всей строгости закона.
– У меня руки дрожат, не могу писать...
– Ничего, успокоишься.
– И в голову ничего не лезет... Я потом, можно?
А потом появилась мама. Бледная как полотно, растрепанная, но такая родная.
– Ника, девочка моя!..
– Мама!
– Что они с тобой, сволочи, сделали? – обнимая дочь, стонала мама.
– Я хочу домой.
– Поедем, поедем, обязательно поедем...
– Увези меня отсюда! Ну, пожалуйста!
Следователь попытался поговорить с ней, но Вероника упрямо тянула ее за руку. Она хотела уехать отсюда, спрятаться где-нибудь от всех, кто мог снова швырнуть ее в трясину зла...
Глава 30
Лайма нервно барабанила пальцами по кожаной обивке руля. Надо же такому случиться – везла овцу на заклание, и вдруг менты. А ведь она всерьез собиралась засыпать колодец, из которого только что напилась. Хороша Ника, но пора было с ней кончать. Завезти в лес поглубже, затянуть на шее удавочку покрепче, и светлая память сладкой девочке...
Но ничего, не все еще потеряно. Лайма смогла проследить, куда патруль дорожно-постовой службы доставил Нику. Дождалась, когда подъедет серебристый «Лексус», из которого вышла немолодая уже, но хорошо сохранившаяся женщина – очень даже симпатичная с хорошей фигурой. Она была чем-то сильно взволнована, и Лайма догадалась, чем. Женщина приехала на встречу с пропавшей дочерью.
Лайма не знала мать Ники в лицо, но по ее поведению, можно было догадаться, что это Инга. Да и номера на «Лексусе» новосибирские...
Минут через двадцать женщина показалась снова, на этот раз в обнимку с Никой. Вслед за ними вышел полноватый парень. Походка вразвалку, движения не совсем четкие, но уверенные. Видно, что человек работал здесь.
Он что-то говорил Инге, как будто пытался ее в чем-то убедить, но женщина упрямо мотала головой. А Ника и вовсе ни на что не реагировала. Прижалась к матери, дрожит как цуцик. В глазах страх – перед судьбой и ближайшим будущим. Скоро закончится действие героина, и у нее начнется ломка. Но ничего, Лайма избавит ее от мучений. Выследит, подкрадется и нанесет удар. Ей это не впервой...
– Убью суку!
Инга помогла дочери сесть в машину, заняла место за рулем, выехала на проспект.
– И эту тоже! – пригрозила вслух Лайма, устремляясь за ними.
Егор говорил, что вместе с Ингой снимал квартиру, но где, не сказал. Возможно, женщина там и жила, пока искала Нику. И сейчас она, возможно, едет туда. Должна же она привести дочь в чувство перед дальней дорогой. Или наркоты раздобыть, чтобы та не загнулась в пути. Или в наркологию пристроить... А ехать придется на машине, не бросать же ее здесь. В любом случае, ночевать они будут в Москве, а ночь, как известно, лучшее время для нападения – или, как минимум, для подготовки к нему.
Инга спешила, ехала быстро, искусно перестраиваясь из ряда в ряд. Но для Лаймы это не проблема: она тоже умела обгонять. Ну а с разгоном вообще без проблем – сто километров за пять секунд...
Лайма шла по прямой, когда в бок машины вдруг что-то гулко стукнулась. В боковое зеркало она увидела черный «БМВ», шедший впритирку с ее правым бортом. Из машины махали рукой, требуя остановиться.
– Уроды! – сквозь зубы, процедила девушка и прибавила газу.
Но далеко уехать не удалось. Красный цвет светофора сам по себе не мог служить препятствием, но на перекрестке образовался затор: машины медленно накатывались на центр слева, справа, нагромождались, останавливались. А «БМВ» тут как тут.
– Твою за ногу!
Она уже поняла, что разборок не миновать. Но ни это ее напрягало. Дело в том, что «Лексус» безнадежно ушел вперед, и вряд ли она сможет его нагнать. Проклятая Москва с ее гиблыми пробками...
Из «БМВ» выскочили два парня в кожаных куртках. Один совсем молодой, другой постарше, лет двадцать семь-двадцать восемь. Первый резкий, нахрапистый, плотного сложения, неказистый на вид. Бритая голова с конической макушкой, жидкие белесые брови, злые бесцветные глазки, нос как слива, уши лопухами. Зато его напарник радовал глаз. Высокий, статный, модельная прическа – волосок к волосу, черные густые брови, темно-синие глаза, идеально ровный нос, развитые скулы, модная небритость. Он не пытался принять устрашающий вид, но спокойная грозовая туча в его глазах вот-вот, казалось, разверзнется.
– Слышь, подруга, ты где права покупала? – агрессивно спросил бритоголовый.
– Где покупала, там уже нет.
Лайма смотрела прямо ему в глаза – непоколебимо, немигающе. И это смутило паренька. Но тот продолжал наезжать.
– Ты нам зеркало снесла!.. Там у тебя царапина! Пошли, покажу!
Паренек стремительно обогнул машину девушки с правого борта. Сейчас он чиркнет по крылу наждачкой, и будет потертость – свидетельство контакта.
– Коснешься машины – убью! – негромко, но хлестко предупредила Лайма.
Как будто бичом щелкнула. Бритоголовый на тумбу не запрыгнул и лапки не поднял, но руки от машины убрал.
– Что ты сказала? – вскинулся он.
Но в глазах уже сомнение. А на ту ли он наехал?
Лайма скользнула по нему презрительным взглядом, но с интересом посмотрела на его напарника.
– Вы, парни, наверное, только начинаете? – с язвительной насмешкой спросила она.
– В смысле, начинаем? – спросил чернявый.
Голос густой, глубокий, с приятной хрипотцой. Лайма ощутила, как по спине теплой томительной волной пробежали мурашки.
– В смысле, кто плохо начинает, тот плохо кончает... А ты можешь кончить прямо сейчас, – леденящим взглядом обдала его Лайма.
– Это ты о чем? – напрягся парень.
– О том, что из-за вас я упустила добычу.
– Какую добычу? – вздернулся бритоголовый.
– Заткнись! – даже не глянув на него, бросила Лайма.
И парень затих – верный признак, что испугался.
– А ты знай, что нельзя наезжать на женщин в дорогих машинах. Потому что у них могут оказаться могущественные покровители. Которые могут оторвать яйца и тебе, и твоей крыше... Да и нет у вас крыши. Залетные вы...
– Кто тебе такое сказал? – оскорбленно протянул бритоголовый.
– Сама вижу... Нет у вас опыта...
– Много ты знаешь, – сердито посмотрел на девушку чернявый.
– Знаю, – с ухмылкой ответила Лайма.
– И кто у тебя покровитель? – спросил бритоголовый.
– А сама себе крутая... Ладно, раз уж вы мне помешали, спешить мне, в общем-то, некуда. Так что можно по бокалу пива... За ваш счет. Это вместо штрафа.
– Ну, если по бокалу, то можно, – взглядом заигрывающего человека посмотрел на Лайму чернявый.
Его, как оказалось, звали Никитой. У бритоголового была кличка – Перец. За рулем старенького «БМВ» обнаружился еще и третий браток. Вадик. Долговязый, рыхлолицый, длиннорукий, молчаливый.
В летнем кафе посреди липовой аллеи было шумно: народ сновал туда-сюда, дети бегали-кричали. Но спокойно. Менты и проблемы где-то далеко-далеко.
– Давно подставами промышляете? – с интересом глядя на Никиту, спросила Лайма.
– Ты же сама сказала, что недавно, – насмешливо отозвался он.
Ей нравилось, что парень раздевает ее глазами – неторопливо, степенно, будто смакуя процесс снятия одежды.
– Ну а конкретно?
– Да вторую неделю уже...
– И как успехи?
– Да так себе...
– Крыша есть?
– Зачем?
– Нарветесь по-крупному, башку открутят.
– Ну, есть у меня тут один друг, в авторитете. Мы с ним срок мотали, корешились, все такое. Если что, он меня прикроет...
– Знаешь, сколько здесь таких в авторитете?
– Ну, если честно, я на Фокса не очень полагаюсь, – пожал плечами Никита. – Больше сам на себя, если вдруг что, сами ответку дадим...
– Есть чем?
– Найдем... А ты кто такая? Все вопросы задаешь, а про себя ни слова...
– Ну почему ни слова? Сказала же, крутая, – насмешливо сказал Перец.
– Правильно сказала, чилийский ты мой, – саркастически глянула на парня Лайма.
– Почему чилийский? – не понял парень.
– Да потому что болгарский перец – сладкий, а чилийский – горький... Это хорошо, что ты горький, мне нравится...
– Да? Может, мы замутим с тобой, ну раз такое дело? – осклабился Перец.
– Ты же не хочешь, чтобы я назвала тебя Стручком? – язвительно улыбнулась Лайма.
– Э-э... не надо, – стушевался парень.
– Тогда не надо со мной мутить, ладно?
– Ну, я же так сказал...
– Лучше молчи. За умного сойдешь.
– Гы! – ощерился Вадик.
– Тачка у тебя не хилая, – издалека зашел на повторный круг Никита.
![Владимир Рыбин - Включите вашу память [=Если разбудить память]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
