Виктория Платова - Хрустальная ловушка
…Когда она проснулась, было почти темно, только над изголовьем широкой Инкиной кровати горел ночник. На него была наброшена косынка, которую Инка привезла из Ниццы, — предмет страстных мечтаний самой Ольги. Инка так и не уступила ей эту косынку, хотя Ольга готова была обменять на нее свое вечернее платье. Платье надевалось лишь однажды — на первую годовщину их свадьбы с Марком.
Ольга с трудом приходила в себя после сна: ее организм по-прежнему сопротивлялся снотворному — та же сухость во рту, то же легкое головокружение. Она даже не смогла сразу оторвать голову от подушки.
Легкие волны чужого разговора покачивали ее — надо же, Марк и Инка в состоянии мирно беседовать, должно быть, на время повального мора и чумы в городах Европы они заключили перемирие.
— Все в порядке. Он прилетит через несколько часов, — сказал Марк. — Он уже звонил из порта.
— Отлично, — в Инкином тихом голосе не было даже привкуса боли. — Стоило пострадать для того, чтобы выманить его из этого проклятого московского гнезда, ты прав…
— О ком это вы? — подала голос Ольга.
Марк сидел на кровати, в Инкиных ногах, — там же, где сидела она, перед тем, как заснуть; должно быть, Марк видит Инку в том же ракурсе — ракурсе обольстительной молодой женщины, страдания которой лишь придают ей дополнительный шарм. Услышав реплику жены, Марк вздрогнул от неожиданности.
— Ты проснулась, кара? — Через секунду он был уже возле кушетки. Травмированная Инка была тотчас же вероломно забыта.
— О твоем отце, Лелишна.
Ольга улыбнулась и закинула руки за голову: слава богу, Инка! Инка с ее обычным, чуть хрипловатым голосом, живая и невредимая; во всяком случае — живая.
Ольга вскочила с кушетки и бросилась к подруге.
— Как ты себя чувствуешь. Инка?
— Отвратительно. Надеюсь, что Игорь меня не бросит.
— С ума сошла! Что у тебя с ногами?
— Понятия не имею… Ничего не чувствую.
Ольга осторожно присела на краешек кровати и отогнула одеяло.
— Во всяком случае, внешне все выглядит нормально.
— А ты что, хотела бы, чтобы из ноги торчали обломки костей? Это порадовало бы твое любящее сердце?
— Во всяком случае, — вклинился Марк, — ты в состоянии плоско шутить. Это уже хорошо.
— Пошевели пальцами, — скомандовала Ольга, пристально разглядывая Инкины ноги: земский докторишко Артем Львович упаковал их в какие-то скобы (только при наличии буйной фантазии сооружение на Инкиных ногах можно было назвать жесткофиксирующими повязками). Штанины горнолыжного костюма были разорваны с обеих сторон: очевидно, в первый момент испуганные свидетели подумали о жестоких переломах.
На лице Инки отразилось страдание.
— Не могу.
И действительно, она не могла пошевелить пальцами, хотя и старалась сделать это. По мере того как Инка пыталась привести в чувство непослушные ноги, на ее лице отразилась вся гамма чувств — от призрачной надежды до мрачного отчаяния.
— Черт, черт, черт, — наконец с яростью выдохнула она. — Почему это все не случилось с тобой, Марик, душка?
— Я всегда знал, что ты трогательно ко мне относишься, — Марк подошел к Ольге и обнял ее за плечи, — но должен тебе сказать: мое здоровье, с точки зрения экономики страны и функционирования концерна твоего мужа, объективно важнее. И потом… Ты знаешь, что если человек ломает ноги, то это значит, что он просто идет не туда? И бог дудит ему об этом в иерихонскую трубу. Передает по семафорной азбуке.
— У меня что, сломаны ноги? — Прежде чем Инка успела испугаться, из уголка ее правого глаза выкатилась слезинка: ни дать ни взять Грета Гарбо в голливудском бестселлере «Дама с камелиями». Ольга всегда поражалась умению Инки так блистательно запечатлевать на кукольном личике любые эмоции, — Такое иногда случается с девочками, любящими играть в кегли по ночам. — Марк был странно беспощаден к несчастной Инке.
— Ну что ты! — поспешила утешить подругу Ольга. — Доктор сказал, что никаких особых повреждений не прощупывается.
— Доктор! — Инка презрительно скривилась. — Этот доктор не преминул облапать беспомощную женщину, находящуюся в шоке. Если бы не добровольные помощники, он бы меня просто изнасиловал… Те, правда, тоже плотоядно посматривали.
— И в итоге ты не досталась никому, — резюмировал Марк.
— Что произошло, Инка! Ты так нас всех напугала!
— Что произошло… Свалилась со склона, вот и все. Не увидела какой-то там чертов бугор… А очнулась от страшной боли в ногах. И еще спина…
— Да, жены-мироносицы, с вами не соскучишься. Ну, ничего, скоро прилетит Гудвин, великий и ужасный… Он-то быстро наведет здесь порядок.
— Ты все-таки позвонил отцу? — Ольга повернулась к мужу.
— Да, — Марк подобрался, — а что мне оставалось делать?
Его жена лежит в кровати с совершенно непонятными травмами. Медицинское обслуживание из рук вон… Думаешь, он бы одобрил, если бы мы скрыли от него этот прискорбный факт?
— Это ты настояла? — Ольга обратилась к Инке.
— Я понятия не имела.
— Решение принимал я, — твердо сказал Марк.
— Что ты сказал отцу?
— Правду. Что Инка свалилась со склона и, похоже, травмирована. Что необходимо перевезти ее вниз, но мы пока не имеем такой возможности.
— А он?
— Он уже звонил из аэропорта…
— Из Москвы?
— Нет, отсюда. Теперь он пытается договориться с малой авиацией, чтобы подняться в «Розу ветров».
Ольга кротко вздохнула. Все-таки ее отец — удивительный человек. И так же удивительна его любовь к легкомысленной Инке. Но сама Инка — она никогда не пыталась завоевать любовь отца и никогда не подстраивалась под него.
Она всегда оставалась собой — настоящая роскошь, которая может дать сто очков вперед любым бриллиантам от Тиффани. То ли дело Ольга: она полностью растворилась в муже, и теперь ее собственные электроны перемещались по орбитам вокруг атомов Марка… Интересно, совершил бы отец что-либо подобное, если бы дело касалось ее, Ольги? Ответа она не знала — его любовь к ней никогда не была безрассудной.
Она даже почувствовала легкую неприязнь к подруге — давно забытое чувство, относящееся к самому началу Инкиных отношений с отцом.
«Ты просто ревнуешь, Лелишна, — сказала ей тогда Инка. — Самым грубым физиологическим образом. Анатомическим, терапевтическим и хирургическим». Да, конечно, Ольга ревновала. Но это была только часть правды. Другая часть заключалась в том, что Ольга долго не могла привыкнуть к их браку: общее детство — с общими куклами, общими мальчиками с последней парты и общими секретами — сделало их сестрами. Получалось, что отец спал с ее сестрой и целовал ее сестру.
А это уже походило на инцест в представлении послушницы монастыря бенедиктинок, какой-нибудь будущей великомученицы Доротеи.
Со временем Ольга смирилась с их браком, но теперь, когда отец бросил все, чтобы быть рядом со своей несчастной женой, ревность вдруг подняла свою, казалось, навсегда отрубленную голову.
— Я ужасно по нему скучаю, — сказала Инка. — Но самое ужасное другое — он прилетит, а я в таком виде…
— Ничего, такой он будет любить тебя еще больше… Если, конечно, ничего серьезного с тобой не произошло и ты не собираешься остаток дней куковать в инвалидной коляске. И рассекать на ней аллеи Александровского сада.
— Я прошу тебя, Марк… — Ольга поморщилась: нельзя же быть таким беспощадным.
— У меня ничего не болит… И даже не ноет.
— Конечно, доктор же сделал тебе обезболивающий укол.
— Он уже приходил? — спросила Ольга.
— Два раза.
Два раза. Интересно, сколько же она спала?
— Похоже, я проспала все на свете…
— Ну, не все… Но на шесть часов ты все-таки нас покинула, кара…
Ольга поднялась с Инкиной кровати и подошла к широкому окну номера: гор не было видно, да и всего окружающего пейзажа тоже — все заволокла снежная пыль: штормовой прогноз принимал вполне реальные очертания. Ольга представила, как ее отец ищет самоубийц, готовых подняться в горы при такой погоде. И, пожалуй, он их найдет — он умеет быть убедительным, когда нужно.
— Не представляю, как он доберется, — неуверенно сказала Инка.
— Доберется, — успокоил ее Марк, — Игорь обязательно доберется.
Инка подтянулась и попыталась сесть. И тут же вскрикнула. Ольга бросилась к ней.
— Что?
— Я их совсем не чувствую… Я даже не могу спустить их с кровати. — Инка закусила губу.
— Не нужно никаких подвигов, дорогая, — попыталась утешить подругу Ольга. — Что сказал тебе доктор?
— Что у нее очаровательные глаза. И хорошая кожа, — ответил за Инку Марк. — И что она должна будет сообщить ему номер того «Плейбоя», который украсит своими персями и ланитами.
— Дурак, — бросила Инка. Было совершенно непонятно, к кому это относилось — к Артему Львовичу или к Марку, — подонок. Ничего, прилетит Игорь, он ему покажет…
