Данил Корецкий - Меч Немезиды
— Слышу, — сообщил Жердь напряженно ожидающей братве. — Еле-еле, но слышно…
Он поочередно набрал номера Скуластого, Гвоздя и Шкипера. Тиходонская земля отозвалась «Муркой», «Гоп-стопом» и «Колымой»…
— Ясно! — Жердь встал, без особого успеха почистил колени, вытер платком правую половину лица и набрал номер Дяди. — Сейчас сделаешь голос нашего старшего! — приказал он Емельяну, указав под ноги. — Я тебе скажу, что говорить…
Емельян хлюпнул разбитым носом, взял телефон и прижал к здоровому уху.
— Что не встречаете, в натуре? Сколько можно на вокзале сидеть? — голос Григорьева прозвучал так натурально, что братки вздрогнули.
Караваев на другом конце провода оторопел.
— Пан?! На каком вокзале? Что за херня? Куда вы пропали? — Усиленный динамиком громкой связи голос Дяди отчетливо разносился между голых черных деревьев. В нем отчетливо читались растерянность и непонимание.
— Да убили нас всех в Тиходонске. В земле лежим…
— Как убили?! Ты что, дури обкурился?!
Жердь забрал телефон:
— Как я говорил, так и убили. Они и в поезд не садились. А тебя один клоун обманул, который голоса подделывает. Сейчас я его казнить буду…
Не прерывая разговора, Жердь извлек из кармана куртки пистолет и прострелил Ермолаю голову. Пуля прошла навылет, Муравей, выругавшись, шарахнулся в сторону. Труп упал на рыхлую землю лицом вниз.
— Ты чего, совсем?! — заорал Муравей. Лицо его было забрызгано кровью. — Чуть меня не пришил!
— Да ничего, все нормально, — сказал Жердь в трубку. — Так чего нам делать?
Громкую связь он отключил, но по последовавшему ответу все поняли, какую команду дал Караваев.
— Харэ. Пустим им кровь и вернемся, — сказал Жердь.
* * *— …Не все крестовые походы можно назвать удачными: во втором и пятом цели не были достигнуты, третий закончился не возвращением Иерусалима, а договором с султаном Салах-ад-дином о свободном проходе христиан к святым местам…
— Разве такой договор считается неудачей, Муса Мусаевич? — спросил Сербинов — рыжий долговязый парень с выраженными веснушками. Учился он, в основном, на «тройки», но сейчас тема его заинтересовала. — Раз договорились, значит, цель достигнута!
— Верно, Володя, — учитель доброжелательно улыбнулся. Это был высокий симпатичный мужчина лет сорока пяти, с гладко зачесанными волосами цвета вороньего крыла и смуглым лицом. — Но переговоры — это хлеб дипломатов, а не военачальников…
— Когда за спиной большое войско — договариваться легче! — гоготнул Витька Земляков, вытянув длинные ноги на середину прохода.
— Я буду дипломатом, — сказал Сербинов. — Лучше договариваться, чем воевать. По крайне мере не убьют!
Класс рассмеялся.
— В седьмом походе войско крестоносцев было взято в плен и освобождено за выкуп, — продолжил Муса Мусаевич. — Тут действительно пришлось поработать дипломатам.
— Что же это за войско такое? — усмехнулся маленький черноглазый Исмаилов. — Если целиком попало в плен? Что это за вояки?
Муса Мусаевич вздохнул и потрепал мальчика по голове:
— Не спеши с выводами, Али! В жизни всякое бывает. Особенно когда идет война… Иногда целесообразней сдаться, чтобы спасти жизни солдат.
Али несогласно покачал головой:
— Мой папа говорит: «Никогда не станет героем тот, кто думает о последствиях!» Надо ввязаться в бой и биться до конца!
Учитель перестал улыбаться:
— Когда подрастешь, мы с тобой поговорим на эту тему…
Прозвеневший звонок прервал дискуссию. Девятиклассники зашумели, захлопали крышками парт и принялись собирать вещи. Несколько ребят и три девочки окружили учителя:
— Муса Мусаевич, а кружок сегодня будет?
— Конечно, обязательно, — кивнул тот.
В это время распахнулась дверь и в класс вошли два крепких мужчины с решительными лицами. Хотя они были в обычной гражданской одежде, манеры и внешний вид выдавали причастность к серьезным структурам правоохраны. Сзади с испуганным видом стояла директриса.
— Муса Мусаевич Асламбеков? — жестко спросил тот, кто шел впереди.
Хотя никакой вины за собой учитель истории не чувствовал, у него взмокрела спина.
— Да, — севшим голосом ответил он. — А… А что случилось?
— Иса Мусаевич Асламбеков ваш брат? — не менее жестко спросил второй вошедший.
— Да… Но мы давно не поддерживаем с ним отношений… Он что-то натворил?
— Вам придется проехать с нами, — тоном, не терпящим возражений, сообщил первый.
Муса Мусаевич ощутил, что вокруг возникла прозрачная, но прочная стена, которая вмиг отгородила его от родной школы, девятого «Б», в котором он был классным руководителем, от всего привычного уклада жизни и устоявшегося ежедневного распорядка.
— Но я не могу… У меня занятия для отстающих и кружок…
Но его никто не слушал.
— Это ненадолго. К тому же кружок можно перенести на завтра. Одевайтесь!
— Но мне надо предупредить жену и детей…
— Ей сообщат. Одевайтесь.
Учителя вывели из школы и посадили в зеленый микроавтобус с черными военными номерами и шторками на окнах. За рулем напряженно ожидал прапорщик в камуфляжной форме. Микроавтобус резко рванул с места и сразу набрал скорость, молчаливые сопровождающие задернули шторки. Некоторое время Муса Мусаевич сидел молча, лихорадочно соображая, что такого мог натворить его непутевый братец. От Исы можно ожидать чего угодно, он уже дважды сидел в тюрьме, лежал в психбольнице… Но сейчас, судя по всему, он выкинул нечто из ряда вон выходящее. Во всяком случае, эти двое не похожи на обычных милиционеров…
— Вы, извините, откуда? — набравшись смелости, спросил Муса Мусаевич. — В смысле, из какого ведомства?
— Из Центра антитеррора, — коротко ответил один из сопровождающих. Или конвоиров?
— Куда вы меня везете? — Учитель был изрядно напуган. — И почему антитеррор?
Кровь стучала в висках, наверняка давление подскочило до ста шестидесяти. Он не мог вспомнить, захватил ли с собой нитроглицерин. А шарить в карманах не рискнул, чтобы страшные незнакомцы не подумали ничего лишнего.
Судя по характеру движения, микроавтобус выехал за город и несся по шоссе.
— Куда вы меня везете? — повторил учитель. — Что случилось?
— Сейчас все узнаешь! — грубо ответил второй сопровождающий. — Потерпи немного!
Терпеть пришлось сорок минут, и каждая показалась часом. Наконец, микроавтобус снизил скорость, сделал несколько поворотов и остановился. Дверь распахнулась, запахло степью.
— Выходим! — скомандовал первый сопровождающий. Он был более вежлив, чем второй.
Мужчины ловко выпрыгнули наружу, учитель неловко последовал за ними. Зеленый микроавтобус стоял в степи, на шоссейной развязке. Вокруг было много машин и людей — военных, милиционеров, штатских. Они стояли группами, многие с оружием на изготовку, нервно переговаривались, курили. Мимо прошли двое гражданских, на плечах у них лежали громоздкие ружья с сошками, как у ручного пулемета, который военрук Симонов показывал школьникам на уроках НВП.[14] Несколько человек смотрели в бинокли, Мусса тоже посмотрел в том направлении. Метрах в трехстах, на переброшенной через железнодорожные пути эстакаде стоял красный, забрызганный грязью «Икарус», от которого и исходило владевшее всеми напряжение и нервозность.
— Слушай меня, Иса, отпусти женщин и детей, — убедительно говорил в микрофон портативной рации широкоплечий мужчина в черной куртке, таких же джинсах и черной лыжной шапочке. — Будь человеком. У тебя же самого есть мать, есть родственники…
— Никого у меня нет, — зло огрызнулся голос из динамика. — Давайте миллион долларов и самолет, а то всех подниму на воздух!
Несмотря на металлический тембр, голос показался Мусе отдаленно знакомым. Но сейчас он не мог анализировать — чей это голос, да и вообще не мог ни на чем сосредоточиться. У него кружилась голова и прыгали мушки перед глазами — значит, давление поднялось до ста восьмидесяти… И он хотел только одного: чтобы его скорее отпустили и он вернулся в свой дом, к Розе и детям.
Первый сопровождающий подошел к широкоплечему с рацией и что-то пошептал на ухо. Тот кивнул и снова нажал кнопку передачи:
— Как это — никого нет? А твой брат Муса Мусаевич? Он здесь и хочет с тобой поговорить!
— Не собираюсь ни с кем разговаривать! Делайте, что я сказал, иначе пристрелю одну корову и выброшу ее вам!
— Не дури, Иса. Брат, родная кровь, он уже идет к тебе. Его глазами на тебя смотрит весь род Асламбековых!
Мужчина отключил рацию и повернулся к Мусе.
— Здравствуйте, Муса Мусаевич! — холодным официальным тоном сказал он. — Я генерал Иванов Петр Петрович…
Муса, конечно, не знал, что перед ним генерал Карпенко. Ему не положено было знать настоящее имя. Да оно его и не интересовало. Сейчас его вообще ничего не интересовало. Учитель находился в ступоре.
