Хьелль Даль - Четвертый под подозрением
— Почему ты думаешь о них даже сейчас?
— Сам удивляюсь.
Оба снова замолчали. Элла передала микрофон Луи Армстронгу. Туве присела рядом с Гунарстранной на диван и положила голову ему на плечо. Так они и сидели в полумраке. Когда на улице из-за угла выворачивали машины, лучи фар скользили желтыми прямоугольниками по потолку. А Луи Армстронг дул в свою трубу.
Глава 39
Все было похоже на декорацию к второсортному фильму. Был вечер. Стройная черноволосая женщина, трогательно балансируя на высоких каблуках, вышла из кованых металлических ворот и подошла к низкой спортивной машине. Ее силуэт был четко виден издали в свете уличного фонаря. Она села в машину. Мягко, но решительно хлопнула дверца. Взревел мотор, и машина, похожая на большого сытого хищника, тронулась с места. Фрёлик провожал взглядом красные задние фонари. Времени у него полно. Главное — не спешить. Он осторожно открыл калитку и по дорожке, посыпанной галечником, вышел на лужайку. В доме залаяла собака. Он невозмутимо шагал дальше. Присел под старой яблоней, выжидая. В окне первого этажа мелькнула тень. Кто-то вглядывался в темноту. Собака все заливалась. Наконец тень отошла от окна. Вскоре затихла и собака. Франк Фрёлик задумался, вспоминая нервного поджарого сеттера.
«Что, собственно, я здесь забыл и зачем, скорчившись, сижу в темноте под деревом?»
Он проморгался — глаза были сухими. Сейчас уже поздно сомневаться и выискивать в своем плане ошибки.
Мороз крепчал; пахло снегом. На черном небе не было ни звезд, ни луны. Фрёлик ждал на своем посту, как будто выслеживал лося: сидел неподвижно, ловя любые признаки движения. Через час в подвальном окошке зажегся свет. Фрёлик посмотрел на часы и отмерил себе срок: семь минут. Свет в окошке не гас. Вскоре осветилось еще одно подвальное окошко. Прошло четыре минуты. Больше в доме свет нигде не горел. Пять минут… Минутная стрелка в очередной раз поползла по кругу. Фрёлик задышал чаще. Шесть минут… Он выпрямился. Ему приходилось сдерживать себя, чтобы не броситься вперед и не выбить дверь. Семь минут. Все! Он в три прыжка пересек лужайку, взбежал по ступенькам и три раза позвонил. Снова залаял пес. Фрёлик бросился вниз с крыльца. Спрятался за углом, на веранде, стараясь не шуметь, и снова посмотрел на часы. Приказал себе расслабиться и глубоко дышать. Пес положил передние лапы на подоконник и оскалился. За прозрачной занавеской были видны красные десны и белые клыки.
Фрёлик услышал шаги, человек поднимался из подвала. Раздался мужской голос, обрушившийся на пса, но тот продолжал неистово лаять. Фрёлик дождался, пока откроется парадная дверь. Когда свет от двери упал на противоположную сторону лужайки, он выбил ногой стеклянную дверь веранды и под звон осколков услышал, как выругался хозяин. Пес подбежал и тяпнул его за ногу. Фрёлик пнул его, сеттер, скуля и визжа, отлетел прочь. Он ворвался в дом и увидел хозяина, который двигался навстречу из прихожей. Не говоря ни слова, Фрёлик врезал ему кулаком по физиономии. Потом замахнулся и ударил еще раз. Нарвесен упал. Фрёлик перекатил его на живот, наступил на спину коленом и потянулся за синтетическими шнурами, висевшими у него на поясе. Пес снова бросился на него. Он лаял, рычал и пытался укусить его за бок. Фрёлик пихнул его кулаком, и пес упал на пол. Потом он связал Нарвесену руки шнурами и встал. Пора позаботиться о сеттере. Когда пес снова бросился на него, Фрёлик перехватил его на лету и так крепко зажал ему морду, что тот запищал, едва не задохнувшись. Фрёлик выпустил пса, тот безжизненно упал на пол. Попробовал встать, но задние лапы разъезжались. Поджав хвост и скуля, сеттер пополз под стол.
Фрёлик огляделся. Нарвесен пока не опасен. Он стоял на коленях со связанными за спиной руками и изрыгал ругательства, но Фрёлик его не слышал. В камине горел огонь. С потолка свисала большая хрустальная люстра. Гостиная была обставлена массивной, добротной мебелью, на стенах висели картины.
«Зачем я это делаю?» — спросил себя Фрёлик.
Он подбежал к входной двери, которую Нарвесен оставил открытой, захлопнул ее и повернул ключ в замке. Поднялся по лестнице на второй этаж. Нарвесен продолжал вопить. Не обращая на него внимания, Фрёлик начал распахивать одну дверь за другой. Ванная… Спальня… Кабинет! Выдвинул по одному ящики письменного стола. Они оказались набиты бумагами. Закрыв ящики, Фрёлик сдавленно хохотнул. Вернулся к лестнице, сверху посмотрел на Нарвесена и подумал: «Не сбежал, но и не погнался за мной. Значит, на втором этаже ничего нет».
Он спустился на первый этаж. Нарвесен сидел на полу. Глаза его горели ликующим, торжествующим огнем. Фрёлик проследил за его взглядом. Дверь!
Как только он приблизился к ней, Нарвесен снова разразился площадной бранью.
За дверью была еще одна лестница, которая вела в подвал. Фрёлик спустился по ней и оказался в неотделанном, с серыми бетонными стенами и полом подвале. Пахло сыростью. В дальнем углу жужжал морозильник. Фрёлик подошел к нему и увидел проем, ведущий в соседнее помещение. Там Нарвесен устроил винный погреб. В толстых стеновых нишах хранились бутылки — по паре сотен в каждой нише. Он зашагал дальше и очутился в бойлерной. Почти всю противоположную от входа стену занимал громадный стальной котел. Напротив стоял другой котел, современный. От него во все стороны расходились трубы. Фрёлик вытер пот со лба. Услышав тихие звуки скрипок, пошел дальше. Взревел бойлер, сработал автомат, зажглась газовая горелка. Впереди показался довольно низкий проем. Фрёлик пригнулся, переступил порог и оказался в уютной маленькой комнате. Посередине стояло дорогое итальянское кресло-трансформер. Из миниатюрного музыкального центра лилась музыка. Моцарт? Бар с напитками. На столике сбоку от кресла — полбутылки коньяка «Камю» и один бокал. А перед креслом — сейф с открытой дверцей. Увидев в сейфе картину, Франк Фрёлик нагнулся.
— Не трогай!
Фрёлик выпрямился. Голос Нарвесена звучал резко и четко. Он как будто проснулся. Фрёлик повернулся. Инге Нарвесен стоял на пороге; руки у него были по-прежнему связаны за спиной, лицо в крови. Фрёлик вынул картину из сейфа.
— Положи на место!
— Почему?
Они посмотрели друг на друга.
— Тебе конец, — прошипел Нарвесен. — После сегодняшнего тебе конец!
— Я уже догадался, что ты мстительный, — ответил Фрёлик. — Но ты перегнул палку. Сильно себе навредил — поджег мой загородный дом. Так что теперь моя очередь.
Нарвесен прислонился к стене, его лицо оказалось в тени. Фрёлик видел только прищуренные глаза. Он принялся рассматривать картину. Она оказалась больше, чем ему представлялось. Полотно вставили в довольно массивную и широкую раму.
— А ну, шагай наверх! — приказал он, показывая на лестницу. — Apres vous![9]
— Сначала поставь картину на место!
— Здесь распоряжаюсь я.
— Ты что, еще не понял? Ты ничто. Завтра тебя выкинут с работы. Ты полицейский? Я не шучу.
Фрёлик на миг зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что Нарвесен, набычившись, пошел на него. Фрёлик снова зажмурился. Рука словно сама собой взлетела вверх…
— А ну, пошел!
Нарвесен отлетел к стене. Фрёлик схватил бутылку коньяка и замахнулся ею. Нарвесен стих.
— Осторожнее с картиной!
— Давай наверх!
Нарвесен, спотыкаясь, стал подниматься; ему трудно было идти по лестнице с руками, связанными за спиной. Он ударился плечом о стену и чуть не упал.
— Шевелись!
Оказавшись в гостиной, они встали по разные стороны камина. Дыхание у Фрёлика было прерывистым. Он снова зажмурился, отгоняя кровавую пелену. В руках он сжимал деревянный прямоугольник, массивную позолоченную раму, в которую была вставлена небольшая картина. Женщина в шали держала на руках толстого кудрявого младенца. «Значит, вот она какая!» Фрёлик приказал себе правильно дышать: вдох, выдох, глубже… Нарвесен настороженно смотрел на него. «Он не знает, каково мое психическое состояние». Собственный голос показался Фрёлику чужим:
— Вот не думал, что такая большая штуковина поместится в банковскую ячейку.
— Там она лежала без рамы… Пожалуйста, осторожнее, я только что ее вставил.
— Картина красивая, но неужели она стоит пять миллионов?
— Пять миллионов за такую картину — ничто. Пустяк. Многие знатоки с радостью отдадут в десять раз больше, лишь бы в их коллекции появилось нечто подобное.
— Почему?
Нарвесен замялся. Посмотрел на картину, на выбитую стеклянную дверь, ведущую на веранду, снова на картину, затем на Фрёлика.
«Дыши глубже, выдох… вдох…»
— Все произведения искусства… — начал Нарвесен и плотно сжал губы, когда Фрёлик поднял картину к свету.
