Кирилл Казанцев - Убийство по-министерски
Я развернул сверток… Черновицкий, уже готовый подхватить купюры, которые должны были из него посыпаться, остолбенел… Я, признаться, тоже.
У меня в руках лежала толстая книга в твердой обложке ярко-красного цвета. Еще не теряя надежды, Михаил перевернул страницу. На нас смотрел сам Леонид Алексеевич Сыромятников, вернее, его портрет, изображенный на титульном листе по пояс. Великий тенор гордо откинул голову назад, руки скрестил на груди и смотрел на нас взглядом, полным превосходства.
«Выдающиеся голоса России, — было написано на титульном листе. А ниже шла следующая надпись: Леонид Алексеевич Сыромятников. Биография».
А еще пониже красовалось написанное от руки синими чернилами:
«На добрую память с искренней благодарностью. Л. А. Сыромятников».
К этому времени я уже осознал происходящее и громко расхохотался. Михаил, глядя то на меня, то на книгу, шумно вдыхал и выдыхал воздух. Потом буквально просверлил меня взглядом и проскрипел:
— Да уж, Синицын… Вот именно — используй по назначению…
Я, честно сказать, несильно расстроился, поскольку и не рассчитывал получить от старого скряги что-то более ценное. Я даже радовался, потому что мне доставило искреннее удовольствие понаблюдать за Черновицким и злющим Точилиным, который пронесся мимо нас со злополучной книгой в руках в сторону туалета.
Однако это был последний эпизод за день, который доставил мне что-то приятное, потому что последующие события надолго лишили меня способности смеяться…
Зазвонил сотовый, и я увидел, что звонит Ольга. Отвечать мне не хотелось, но я подумал, что это может быть связано с Катюхой, и не ошибся.
— Андрей… — Ольгин голос звучал глухо. — Приезжай… Кате плохо!
Наверное, я побледнел, потому что возвращавшийся из туалета Точилин взглянул на меня обеспокоенно. Впрочем, он и так был обеспокоен собственными проблемами. Мне же стало совершенно не до него и не до дурацких выходок певца Сыромятникова.
— Все понял, скоро буду, — проговорил я в трубку и отключил связь.
Я убрал телефон в карман и прямо из Управления отправился в больницу. Катюха и впрямь выглядела совсем неважно. Когда я увидел ее осунувшееся личико, то почувствовал нестерпимую жалость. Ольга сидела на стуле возле ее кровати и держала за руку. Медперсонала в палате не было.
— А где же врачи? — спросил я.
— Вышли. Разрешили мне побыть с ней наедине, только она почти не реагирует, — со слезами на глазах сообщила Ольга.
Я решительно отодвинул ее и подошел к Катюхе. Глаза ее были закрыты, дыхание прерывисто. Я покосился на тумбочку. На ней остались ампулы от вводимых препаратов. Повинуясь какому-то интуитивному чутью, может быть, помноженному на милицейский профессионализм, я быстро взял их и спрятал в карман.
— Зови врачей! — приказал я Ольге. — Быстро!
Та опрометью бросилась из палаты и вскоре вернулась вместе с незнакомой женщиной в медицинском костюме. Та посмотрела на Катюху и нахмурилась.
— Выйдите из палаты! — заявила она решительно.
— Я останусь! — сказал я.
— Выйдите! Вы только мешаете! — раздраженно повторила женщина и позвала медсестру.
Та выслушала торопливые рекомендации врача и быстро принялась ставить Катюхе систему. Я видел, что ее рука уже посинела от многочисленных инъекций, что на венках ее синие точки от игл, и щемящее чувство жалости наполнило меня.
— Слушайте… — Я надвинулся на врача. — Если с моей дочерью что-нибудь случится, я вас всех просто посажу! Имейте в виду!
К подобным угрозам я раньше никогда не прибегал, но сейчас состояние мое было просто на грани. Врач покосилась недовольно и сухо произнесла:
— Мы все делаем, как положено. Выйдите, прошу вас, если желаете добра дочери!
— Пойдем! — Ольга потянула меня за рукав.
Мы вышли из палаты. Я чувствовал, что голова у меня идет кругом. От ощущения собственного бессилия хотелось выть волком. Там, за дверью, лежала моя дочь, и ей было плохо, а я ничем, абсолютно ничем не мог помочь! Это было ужасное состояние. Я готов был наплевать на службу и все свои обязанности, даже если бы знал, что мне грозит увольнение. Но разум все-таки победил: я понял, что мое пребывание здесь все равно ничего не даст.
— Ты останешься? — спросил я Ольгу, и та кивнула.
— Я тоже, — сказал я, однако заведующая палатой интенсивной терапии запротестовала:
— Остаться разрешаем только кому-то одному! И то в качестве исключения! Да не смотрите вы на меня так! Вы все равно ничем не поможете, только мешать будете. Договоритесь: пусть до утра жена сидит, а потом вы ее смените. А то вместе упадете тут от недосыпа! Мне еще не хватало с вами возиться!
Конечно, в ее словах было рациональное зерно. И я, прислушавшись к голосу разума, согласился. Сколько раз потом я жалел о том, что позволил вот так выпроводить себя из палаты в тот момент! Хотя и понимал, что все равно ничем не мог помочь дочери…
— Я приеду в восемь утра, — сказал я Ольге.
Та кивнула и крепко сжала мою руку на прощание.
Дома я долго не мог уснуть, ворочался, и даже предыдущая бессонная ночь в квартире Астахова, поездка в Старорусский и целая череда дальнейших событий, отнявших у меня массу сил, не привели к полноценному сну. Я лишь периодически проваливался в какую-то пустоту, почти сразу выныривая из нее и вздрагивая. На душе было очень тревожно.
Под утро раздался резкий звук, я в который раз дернулся и резко сел на постели. Звонил телефон. Взяв его с тумбочки, я увидел имя «ОЛЬГА». Быстро нажав кнопку соединения, я услышал глухие рыдания.
— Что такое? — почувствовав неладное, вскричал я.
— Андрей… — сквозь рыдания говорила жена. — П-приезжай… Скорее!
— В чем дело? — уже в голос заорал я.
— Катя умерла… — выдавила Ольга, а дальше ее голос утонул в рыданиях.
…Холодея, я шагал к выходу, не чувствуя под собой ног. Выйдя на улицу, поднял руку, тормозя первую попавшуюся машину, на которой и поехал прямиком в больницу. Не обращая внимания на охранника, просто отшвырнул его в сторону и в три прыжка поднялся на второй этаж.
В коридоре, в том самом кресле у кадки с пальмой сидела Ольга. Рядом с ней суетилась молодая медсестра, которая совала Ольге под нос ватку. В коридоре витал запах нашатыря. Я подошел, и Ольга тотчас вскочила с кресла и буквально упала в мои руки. Я автоматически похлопал ее по плечу и повторил несколько раз:
— Где она? Где Катя?
— В морге, — еле слышно ответила жена.
Я отпустил ее и невольно облокотился о стену, так как чувствовал, что у меня слабеют ноги. По коридору в нашу сторону двигались какие-то фигуры. Словно сквозь пелену я различил лица Наталии Константиновны и хирурга, делавшего операцию моей Катюхе. Катюхе, которой больше нет…
Не помня себя, плохо соображая, что делаю, я шагнул вперед и с размаху впечатал кулак в лицо хирурга. Тот пошатнулся, Наталия Константиновна ахнула, медсестра завопила в голос… Я снова занес руку для повторного удара, но Наталия Константиновна вдруг повисла на ней, и я чуть было не ударил ее — кулак скользнул по щеке.
— Вика, принеси успокоительное, скорее! — закричала Наталия Константиновна, и медсестра метнулась куда-то в сторону.
Хирург тем временем поднялся и взялся за разбитую скулу. По губам его стекала кровь. Ольга подскочила с другой стороны, они вместе с Наталией Константиновной вцепились в меня мертвой хваткой, и обе возбужденно что-то кричали. Хирург продолжал стоять молча, глядя мне прямо в глаза. На лице его я не заметил страха. Он просто молча стоял и смотрел.
Я пытался вырваться и не обратил внимания на то, как Наталия Константиновна бросила взгляд поверх моей головы и кивнула. В следующий миг я почувствовал, как мне в бедро вонзилось что-то острое. Я дернулся, пытаясь вырваться, но медсестра уже ввела лекарство.
— Да вы что, совсем рехнулись? — заорал я.
— Андрей Владимирович, не волнуйтесь, это просто успокоительное! — быстро заговорила Наталия Константиновна, и я увидел, что у нее на глазах слезы. Она повернулась к хирургу и продолжила: — Станислав Михайлович, миленький, простите его, видите, он не в себе! Разрешите, я уведу его отсюда, мое дежурство как раз закончилось!
— Давай! — махнул рукой хирург.
Наталия Константиновна стала заглядывать мне в лицо и что-то убедительно говорить. Я плохо разбирал слова. Голова кружилась, а пол словно уходил из-под ног, качался, будто готовый провалиться. Наталия Константиновна тащила меня за руку в конец коридора. При других обстоятельствах я ни за что не позволил бы себя увести, но сейчас, под действием сильного успокоительного, совершенно лишился воли. Посему покорно дал Наталии Константиновне вывести меня на улицу. Дальше я уже ничего не помнил, потому что просто отрубился.
* * *Очнулся я в незнакомом месте на каком-то диване. Я лежал на нем в одежде, накрытый одеялом. В комнате был полумрак, неяркий свет издавала только маленькая настольная лампа. Я посмотрел в окно — была ночь. За столом, освещенным лампой, сидела незнакомая молодая женщина и что-то читала. Я завозился на диване, и она тотчас встрепенулась и подошла ко мне.
