Иван Бодунов - Записки следователя
Поехали в учреждение, в котором должен был быть Козлов. Он, оказывается, был, и не только был — завербовался на три года на север и договор подписал и получил подъемные. Большую сумму. На севере ставки очень высокие, и аванс давали большой. А то трудно люди на север едут. Условия там тяжелые. С фотографией Козлова пройми по всему пути, от учреждения, где был убитый, до его дома. Заходили во все чайные, во все пивные. Показывали фотографию, но буфетчики и официанты уверяли в один голос, что такой человек не заходил. По словам жены, врагов у ее мужа не было, друзей тоже не было. На севере были друзья, а здесь нет. Что же, он год всего в Петрограде и пожил. Запросили тот северный город, где жил убитый. Оказалось, что все друзья Козлова продолжают там работать и никто из них в июне в отпуск не ездил.
Итак, следствие зашло, как говорится, в тупик, и только один Васильев упрямо продолжал свое бесконечное путешествие по Чиковым. Он обошел уже семьдесят семь человек с этой фамилией. И все это были люди, не вызывавшие никаких подозрений. Все это был трудовой народ, и обо всех даже соседи отзывались хорошо. Вечером, обследовав семьдесят седьмого Чикова, Васильев, еле волоча ноги, пришел домой и лег спать. Впервые у него мелькнула мысль: может быть, бросить эту чиковщину? Но он был человек упрямый и решил, что раз он уже обошел семьдесят семь Чиковых, то обойдет и всех двести восемнадцать.
Утром он проснулся в пять утра, быстро выпил стакан чаю, побрился и отправился в поход. Семьдесят восьмой Чиков жил на Сытной улице. В большом каменном доме нумерация квартир была перепутана, и где находится нужная квартира, понять было невозможно. Васильев решил зайти в домоуправление, потому что хотя было самое время дворнику убирать двор, но дворника нигде не было видно.
По совести говоря, застать в такую рань кого-нибудь в домоуправлении Васильев тоже не надеялся. В седьмом часу до начала рабочего дня еще далеко. Но Васильеву повезло. В маленьком полуподвальном помещении за столом, над которым висела торжественная надпись «Управдом», сидел молодой, здоровый человек в рубашке с расстегнутым воротом и просматривал какие-то бумаги. Очевидно, он пришел поработать пораньше, когда никто не мешает.
— Где восемнадцатая квартира?—спросил Васильев.
— А кто вам нужен в восемнадцатой квартире? — ответил вопросом управдом.
— Чиков.
— Я и есть Чиков.
Васильев растерялся. Вся его конспирация рушилась. Уже нельзя было, придумав какую-нибудь историю, расспросить дворника или соседей. Хотя это было против всяких правил ведения следствия, Васильев решил, раз уж он так налетел, действовать в открытую. Он вынул и показал свое служебное удостоверение.
По-видимому, оно Чикова ничуть не испугало.
— Слушаю вас,— спокойно сказал он.
— Скажите, пожалуйста, какие вы выписываете газеты?
— Как вам сказать,—улыбнулся управдом,—мы, собственно говоря, вдвоем с моим заместителем выписываем две газеты. Я «Петроградскую правду», а он «Красную газету». Это формально. А фактически мы выписали обе газеты на контору и каждую читаем оба. Зарплата, знаете, невелика, приходится экономить.
Очень приятное было лицо у управдома. Открытое, веселое. Неужели он мог убить человека, спрятать в корзину труп? Не верилось Васильеву.
— Вот видите, только что принесли. Одна мне, вот и написано Чикову, а другая Дмитриеву. Это мой заместитель.
Васильев даже вздрогнул, так это было неожиданно. Сочетание двух фамилий — Чикова и Дмитриева. Надо же, чтобы так повезло! Он помолчал, потому что думал, что если сейчас заговорит, то голос его выдаст волнение.
— А за двенадцатое июня газета у вас сохранилась?— спросил наконец он.
— А я за двенадцатое июня ее не видел, я четырнадцатого вернулся из отпуска. Жил у родных в деревне Псковской губернии.
— Значит, за двенадцатое газеты получил Дмитриев?
— Да, когда один в отпуску, другой получает обе газеты.
— Понятно,— сказал Васильев.
Он видел, что Чикова удивляют его вопросы. Почему угрозыску нужно знать, какие он выписывает газеты и где газета за двенадцатое июня? Но Чиков был человек дисциплинированный и отвечал точно. Вряд ли он врал насчет отпуска — это ведь проверить легче легкого. Если даже предположить, что Чиков был очень хитрый преступник, тем более он не стал бы врать. Ложь сама по себе усилила бы подозрение.
— А ваш заместитель скоро, наверное, придет?
— Нет, не придет. Он теперь в отпуску. Вот мне и приходится за двоих отдуваться.
— И давно он в отпуску?
— Я приехал четырнадцатого, он не то пятнадцатого, не то шестнадцатого ушел. У него родные в деревне Затуленье, это от Токсова двенадцать километров. Вот он к ним и поехал рыбу удить.
Снова все рушилось. Убийство было совершено семнадцатого или восемнадцатого. Восемнадцатого в камеру хранения была сдана корзина. Если Дмитриев уехал шестнадцатого... Хотя в отпуск он мог уйти шестнадцатого и на день-два задержаться в городе.
Васильев взял адрес Дмитриева и отправился по этому адресу.
В домоуправлении подтвердили, что Дмитриев уехал в отпуск. Жил он в отдельной квартире, и никаких соседей у него не было.
Васильев уже собирался уходить, когда управдом вдруг окликнул его и сказал:
— Живет тут, впрочем, у него какой-то родственник, но не прописан, мы уж решили ему внушение сделать. Непорядок.
ГОРБАЧЕВ ХОДИТ ПО ЧАЙНЫМ
Васильев поднялся по лестнице шестиэтажного дома. Квартира Дмитриева была на четвертом этаже. Васильев остановился на пятом и стал ждать. Выходили люди из квартир пятого этажа, смотрели подозрительно. Васильев делал вид, будто он ждет кого-то, кто живет на шестом.' Для жильцов шестого этажа, Васильев, видимо, поджидал задержавшегося спутника из квартиры пятого этажа.
Только часа через полтора стукнула дверь квартиры Дмитриева. Васильев наклонился над перилами. Вышел немолодой человек с двумя кошелками, тщательно закрытыми сверху газетами. Иван Васильевич выждал, пока он спустился, и отправился за ним.
Васильев уже выяснил у дворника, что фамилия таинственного Дмитриевского жильца Горбачев, что он брат жены Дмитриева, считается жителем Луги, но торчит все время в Петрограде. Шел Горбачев не торопясь. Кошелки, видимо, были тяжелые, Горбачев нес их с трудом. Васильев обогнал его, обернулся. Горбачеву было, по-видимому, под сорок. Может быть, и меньше. Его, вероятно, старили мешки под глазами, нездоровая пухлость лица, словом очевидные признаки неумеренного пьянства.
Васильев перешел на другую сторону улицы и продолжал следить. Горбачев остановился у чайной и, открыв дверь ногой — обе руки у него были заняты,— вошел внутрь.
Вошел в чайную и Васильев. Он остановился у вывешенного на стене меню и стал, казалось, внимательно читать перечень нехитрых яств, предлагаемых посетителю хозяином чайной. М. М. Крутиков с почтением извещал, что в чайном его заведении можно получить, кроме чаю, ситный и колбасу, баранки и сыр производства сырного завода Федюхина. Нехитрый был набор, и стоило все недорого, но чайная, по-видимому, процветала. Бойкие молодцы в передниках, наверное ярославские, потому что испокон веку в петербургских трактирах и чайных служили половыми ярославские мужики, разносили на расписных подносах фаянсовые чайники парами — один поменьше, для заварки, другой побольше, для кипятка,— получали медные копейки и долго кланялись и благодарили. Почти ни на одном столе не увидел Васильев ни чайной колбасы, ни федюхинского сыра, ни даже баранок. К чаю посетители брали полфунта ситничка и бесплатно солили его или мазали горчицей.
Горбачев прямо прошел к буфетной стойке, за которой стоял, очевидно, сам Крутиков, полный высокий человек с толстыми выпяченными губами. Крутиков чуть заметно кивнул, а Горбачев вынул из кошелки что-то завернутое в газету, так что почти и не угадывалась форма бутылки.
Потом Горбачев наклонился над стойкой, и Крутиков отсчитал ему деньги. Сколько, Васильев не видел.
Горбачев вышел из чайной, пройдя мимо Васильева, все еще изучавшего украшенное виньетками меню, и не обратил на него внимания. Следом за ним вышел из чайной и Васильев. Еще через два квартала помещалась чайная Ивана Дубинина. И туда вошел Горбачев, и там пошептался с хозяином, и там оставил за стойкой нечто завернутое в газету, и там получил деньги.
Дальше следить уже не имело смысла. Все было и так ясно. В то время государство не выпускало водку. Водка была запрещена к продаже. Самогоноварение наказывалось строго, и все-таки самогон гнали и в деревнях и в городах, продавали на рынках из-под полы и в чайных, наливая его в чайники. Итак, зять Дмитриева Горбачев, живя в отдельной квартире, гнал самогон и снабжал им чайные. Не на чайной колбасе и федюхинском сыре наживались владельцы чайных, а на самом обыкновенном, строго запрещенном к производству и продаже самогоне.
