Сергей Асанов - Ведьма
До площадки оставалось три ступеньки. Суслопаров преодолел их не без труда. Пожалуй, так он никогда в своей жизни не боялся, даже когда в относительно молодые годы пытался пронести через заводскую проходную рулон позолоченных проводов и коробку таких же драгоценных клемм. Петр Иванович восходил сейчас на свою персональную Голгофу и приготовился платить по счетам. Жаль вот только завещания не оставил и не успел досмотреть «Бригаду».
Две ступеньки.
Одна ступенька.
Площадка.
Чавканье стало уже совсем ужасающим, оно заслонило собой все…
Суслопаров приблизился к шипиловской квартире. Дверь была двойная. Внутренняя, как оказалось, была распахнута настежь, но наружная лишь приоткрылась сантиметров на десять – пятнадцать. Кто-то загораживал узкую полоску света, ритмично двигаясь в такт отвратительному чавканью. Суслопаров протянул правую руку к двери, левой все так же нежно прижимая к груди нарезной батон.
– Да, милый, иди… – донесся из квартиры вкрадчивый хрип Агнессы.
Автобус стоял на месте. Водитель покинул свое место, громко хлопнув дверцей, и уже минут пять ничего не происходило. То есть абсолютно ничего.
– Чего сидим? Кого ждем? – попробовала пошутить Валя, но ее никто не поддержал.
Все так и остались сидеть на своих местах, почти не двигаясь и не подавая никаких других признаков активности. Рустам Имранович сидел в правом углу, прикрыв глаза рукой, поэтому было не очень понятно, спит он или нет. Колдун Иванов крутил в руке мундштук, уставившись куда-то прямо перед собой, Людмила Кремер, судя по звуку, перевернула страницу своей книжки (неужели она еще может что-то читать?!). Ощущение было такое, словно пассажирский поезд остановился на ночном полустанке, где никто не собирался выходить, отличие заключалось только в отсутствии храпа, запаха несвежих носков и приглушенных голосов бабушек, торгующих на перроне остывшими пирожками.
«Поезд дальше не пойдет, – подумал Михаил, – машинист завел его в тупик. Здрасьте, приехали…»
Он незаметно прислонился к окну и отогнул краешек кожаной драпировки, чтобы выглянуть наружу. Да, они действительно приехали на место. Скорее всего все сейчас и решится.
По спине побежали мурашки.
Михаил чуть привстал, посмотрел вперед поверх спинок кресел. Людмила Кремер теперь тоже смотрела на него, не мигая и как будто без всякого выражения, но Миша все понял без слов. Он едва заметно кивнул. И получил кивок в ответ.
Парень с видеокамерой тоже подобрался. Последние десять минут пути (а ехал автобус не меньше получаса, петляя по городу и даже выехав за его пределы) оператор отдыхал, лениво изучая пассажиров, время от времени прикладывая руку к наушнику и прислушиваясь к тому, что ему говорили из аппаратной по рации, но теперь он аккуратно включил камеру и нацелил ее на Михаила.
Черт возьми, никак не могу привыкнуть к тому, что мы все время должны быть на виду, как униформисты на манеже во время работы клоуна. На артиста в таких случаях внимания почти не обращают, зрителям интересно, какой номер готовится дальше. Если рабочие отгибают ковер по краям – жди лошадиные бега, если расставляют табуретки – наверняка на манеж выскочат какие-нибудь пуделя или кошки-мартышки… Детишки ерзают в предвкушении зрелища, а несчастный клоун отчаянно пытается привлечь внимание к себе, и ни черта у него не получается, потому что он сегодня не жрал с утра, потому что вчера слишком много принял на грудь, и в пасти у него как в мусорном баке, и в башке – мечты о самоубийстве… Тьфу, блин, все! Хватит молоть эту чепуху.
Интересно только, кто сегодня клоун?
– Нас кто-нибудь выпустит отсюда? – подал голос взволнованный колдун Иванов. – Или нас обязательно каждый раз вот так консервировать?
Ему ответил один из «старосветских помещиков»:
– Вячеслав, вы сами напросились на это шоу.
– Знаю. И уже жалею об этом.
– Чего так траурно?
Парень махнул рукой:
– Да нервы уже не те. Сидишь, дергаешься все время, а ради чего?.. Ладно, не обращайте внимания, мне просто курить охота. Я, когда работаю, всегда много курю, а тут из машины никак не вылезти.
– Терпите, казак.
– Стараюсь.
Разговор на этом закончился, и в салоне снова воцарилась ватная тишина. Михаил вздохнул, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Пальцами левой руки коснулся виска, начал делать круговые движения.
Цветные пятна перед глазами постепенно растаяли, и вскоре опустилась черная непроницаемая мгла, как задник на театральной сцене. По руке вниз поползло тепло. Еще через мгновение Михаил уже не слышал никаких звуков окружающего мира, не чувствовал запахов – его куда-то затягивало, он словно утекал вместе с водой в сливное отверстие ванны. Сначала затянуло ноги, потом туловище, руки, голова немного барахталась на поверхности, а потом – мерзкий хрюкающий звук и… пустота. Настораживающая, пугающая, торжественная, грозящая перерасти в ураган чувств и эмоций. Так обычно случалось – так оно произойдет и на этот раз.
Словом, началось, ё-мое…
…Хорошо, что он родился мальчиком. Такого количества заморочек, едва ли не ежедневно отравляющих жизнь существам женского пола, он бы не выдержал.
Чего стоят одни только критические дни, в которые хочется вцепиться кому-нибудь в лицо когтями, потому что жизнь кажется поганой, солнце кажется слишком желтым, небо – мерзко синим, мама постоянно гудит над ухом, кино по телевизору – говно, одноклассники – говно… Словом, жизнь вообще сплошное говно, и хочется поскорее нажать кнопку слива в бачке, чтобы больше не воняло. Ох, а в животе и голове что творится, это просто невозможно описать, это можно только почувствовать. Знали бы вы, что делают с некоторыми особами эти чертовы критические дни…
Хорошо, что не приходилось придирчиво разглядывать себя в зеркало каждое утро, измеряя величину грудей и размер ореолов вокруг сосков, а потом проклинать сочные прыщи на лбу; хорошо, что не приходилось ежедневно впрыгивать на весы, с ужасом ожидая увидеть непотребные цифры, и отказывать себе в сладостях и прочих плотских удовольствиях. Хорошо, хорошо, хорошо… Хотя, конечно, и у пацанов своих тараканов хватает, но быть девчонкой, особенно отличницей, мечтающей о мальчишках в перерывах между биологическими семинарами и слетами юных историков? Нет, спасибо.
Вот ее потолок, абсолютно белый был когда-то, но теперь с серым налетом времени. Посередине потолка от стены к окну проходит широкая канавка – щель между плитами. Папа собирался поклеить потолок декоративной пенопластовой плиткой, но руки у него все никак не доходят… Они у него не до чего не доходят уже много лет, и этому есть объяснение, весьма отличное от того, которое дает мама: папа не раздолбай и не растяпа, он умеет работать, когда есть настроение, – просто настроения давно нет, руки опустились и ничего не хотят делать в этом доме. Это, наверное, не трагедия, но это грустно…
Папа, папа, бедный папа, ты не вылезешь из шкапа, ты повешен нашей мамой между платьем и пижамой…
Вот та самая тетрадь – обычная сорокавосьмилистовая, без картинок и фотографий звезд, розовая в полоску. Таинственная розовая тетрадь, которую ты открываешь с трепетом и даже каким-то нездоровым вожделением, открываешь каждый вечер, едва родители угомонятся (отец ляжет спать в спальне, укрывшись одеялом с головой, а мама, пожалуй, еще посидит перед сном на кухне, почитает журнал – и вот так каждый вечер). Обычный девичий дневник, каких миллионы, но ты пишешь туда не все, что взбредет тебе в голову или осядет в душе. О нет, ты не доверяешь даже ему, своему розовому в полоску другу, которого прячешь за двумя рядами депрессивных классиков и чрезмерно оптимистичных современников. Самое сокровенное ты все-таки оставляешь себе, хранишь в самом дальнем уголке своего сердца, до которого порой сама боишься добраться. Загадочная отличница и красавица, умеющая писать лучшие сочинения в школе за все время ее существования… Несчастная девочка.
Расскажи мне, как это вышло. Не стесняйся, ничего страшного с тобой не сделают. Уже не сделают, уже почти все, скоро ты выйдешь на свободу. Ну, расскажешь?..
Да, я вижу и слышу: огни дискотеки, шум, гам, табачный дым, разъедающий носоглотку, запах пива, смех, пьяная ругань. Но тебе хорошо, потому что ты здесь едва ли не впервые, тебе здесь все нравится и со всем не хочется куда-то торопиться, тем более что на сцене пляшут и поют эти два милых парня, как их там… А, Стасик и Дениска. Кажется, они тебе нравятся, хотя ты и не в восторге от попсы вообще и от российской в частности. Для тебя это даже не столько концерт, сколько глоточек свежего воздуха, когда ты словно весь вечер торчишь на кухне, в которой на чугунной сковороде пекутся блины, начинаешь задыхаться и вдруг высовываешь носик в слегка приоткрытую форточку… Да, ты чувствуешь именно это, и я тебя прекрасно понимаю. Честно, честно, я тебя понимаю, можешь даже не сомневаться на этот счет, потому что я твой друг, хоть ты меня и не знаешь… Ну ничего, скоро мы с тобой познакомимся поближе, а теперь давай рассказывай дальше, я должен понять, как тебе помочь. Это очень важно… Что? Что ты говоришь?..
