Картер Браун - Том 25. Полицейский и призрак
Судя по всему, Мэрфи искренне забавлялся:
— Меня поражает, что такой сообразительный коп, как вы, Уилер, не может разобраться в таком пустяке. Или вы уже позабыли про молодца, который выудил труп из озера?
— Про человека-невидимку? — фыркнул я. — Он рассказал вам все, что было ему известно, и затем испарился.
— Я отправил его в больницу на «скорой помощи», — пояснил Мэрфи. — Ему шестьдесят четыре года, он далеко не богатырь. То, что он вытащил из воды этот труп, не принесло пользы его сердцу.
Я одарил Полника ледяной улыбкой:
— Вы успели поговорить с ним до появления «скорой», сержант?
— Очень славный старикан, но дрожал с ног до головы, как осиновый лист, лейтенант. Зовут его Джордж Спунер. Он не сказал больше ничего, кроме того, что я вам уже передал.
— Это труп человека по имени Мэгнасон, которого никто не видел уже более года, но у его жены имеется дом на озере примерно в миле южнее данного места, — монотонно повторил я. — Полагаю, мне надо отправиться потолковать с нею.
Мэрфи восхищенно закивал головой:
— По утрам вы особенно быстро соображаете, Уилер!
— Мне нужна его жена, чтобы опознать тело, — ответил я без улыбки. — Когда вы предполагаете произвести вскрытие?
— Сегодня днем. — Он лениво зевнул. — Так что мне удастся еще немного поспать.
— Значит, я поручаю вам отправить тело в морг, — сказал я ему. — Могу поспорить, у вашей жены найдется разумный довод, вынуждающий вас мыть руки перед тем, как прыгнуть к ней под одеяло.
— Я должен быть всегда в боевой готовности, — Мэрфи наградил меня воистину сатанинской улыбкой, — в ожидании того великого дня, когда я помою наконец руки после вскрытия вашей персоны, Уилер.
— Вы хотите, чтобы я отправился с вами, лейтенант? — поспешно спросил Полник, чтобы прекратить эту словесную перестрелку.
— Не сейчас, — ответил я. — Поезжайте в больницу. Если старина Спунер в состоянии говорить, выясните все, что ему еще известно об Мэгнасоне и его жене.
— Хорошо, лейтенант! — Обезьяноподобный лоб Полника нахмурился от сознания возложенной на него ответственности. — Что еще?
— Когда возвратитесь, мы потолкуем в офисе, — сказал я устало. — И проверьте содержимое карманов покойника, прежде чем сюда прибудет мясной фургон.
— Я уже проверил.
— Что обнаружили?
— Ничего, лейтенант.
— Похоже, денек будет не из легких, — позлорадствовал Мэрфи.
Я вернулся к своему «остину», забрался в него и, сделав подковообразный поворот, проехал пару сотен ярдов по поросшим густой травой кочкам, пока не выбрался на шоссейную дорогу и не двинулся по ней в южном направлении. Потом, остановив машину, закурил. Озеро теперь выглядело совсем иначе: глубокое и чистое, оно заманчиво манило голубой водой, сверкающей в ярких солнечных лучах. Невдалеке возвышался один-единственный дом. Его белоснежные стены под голубоватой кровельной дранкой казались необычайно нарядными. Аккуратно подстриженная лужайка полого спускалась к пристани, где покачивалось на якоре небольшое суденышко.
Все это являло собой такую мирную картину раннего погожего утра, что я почувствовал нечто вроде угрызений совести при мысли, что мне придется нарушить эту иллюзию известием о неожиданной насильственной смерти. Впрочем, совсем немного философии, вкрапленной в сознание здесь и там, делают жизнь копа иногда и стоящей.
Секунд через десять я припарковал машину на ухоженной, покрытой гравием подъездной дорожке и прошел к парадному крыльцу. Где-то в глубине дома раздалось приглушенное позвякивание дверного звонка, и примерно через минуту распахнулась дверь. На пороге стоял верзила в махровом халате, обернутом вокруг могучего тела, и взирал на меня отнюдь не радушно. Спутанные темные волосы нависали на черные глаза, густые усы щетинились над сердито сжатыми губами и воинственно выдвинутым вперед подбородком.
— Какого дьявола надо вам среди ночи? — рявкнул он..
Я показал ему значок и представился:
— Лейтенант Уилер из конторы шерифа. Я бы хотел поговорить с миссис Мэгнасон.
— О чем?
— Кто вы? — в ответ холодно поинтересовался я. — Объект дружеских сплетен ее соседей?
— Я Пол Брайан, старый друг дома, приехал в гости. — Он упорно демонстрировал свое недовольство. — Она еще спит. Не мог бы я ее заменить?
— Сомневаюсь. Из озера вытащили труп приблизительно в миле отсюда, и в нем опознали ее мужа.
— Хэнка? — Он недоверчиво глазел на меня пару секунд, потом медленно покачал головой. — Что вам известно об этом, разрази вас гром?
— Весьма немного, — снизошел я. — Именно по этой причине я здесь.
— А я-то был уверен, что он где-то чертовски далеко, на другом конце света! — Он снова покачал головой. — Для Гейл это будет настоящим ударом.
— Она была близка с мужем?
— Близка? — Он хохотнул. — Более года она не получала от него никаких вестей. Он ополчился на нее после… Я думаю, эту историю вы должны услышать от нее лично, верно? Конечно, она будет потрясена, узнав, что у него хватило наглости вернуться сюда, чтобы умереть. — Он чуть шире приоткрыл дверь. — Полагаю, вам лучше войти, лейтенант.
Я прошел за ним по широкому коридору в гостиную, где он небрежно махнул рукой на ближайшее кресло:
— Устраивайтесь поудобнее. Я схожу предупрежу Гейл и попрошу ее спуститься.
— Прекрасно, — кивнул я.
— У меня никак не укладывается в голове! Чтобы Хэнк явился сюда умирать!.. — Немного поколебавшись, Брайан спросил: — Как все-таки он умер, лейтенант? Несчастный случай или же самоубийство?
— Его убили, — ответил я.
— Ох! — Он растерянно заморгал глазами. — Я лучше схожу за Гейл!
Он вышел из комнаты с таким выражением лица, как будто ему поручили произнести надгробную речь над могилой совершенно неизвестного человека.
Я опустился в кресло и принялся разглядывать картину Пикассо в богатой раме на стене над открытым камином. Через несколько минут у меня возникло неприятное ощущение, будто кто-то за мной наблюдает. Повернув голову, я заметил мрачное девичье лицо, уставившееся на меня из-за косяка двери. Большие серые глаза оценивающе разглядывали меня пару секунд, прежде чем эта особа решилась пройти в комнату. Ее халатик из хлопчатобумажной материи в синий и красный горошек едва прикрывал колени, прекрасные черные волосы рассыпались по плечам. Ей было лет десять, не более.
— Привет, — улыбнулся я ей.
— Я Саманта, — представилась она ясным звонким голосом. — Я слушала за дверью, когда вы разговаривали с дядей Полом. — Она придвинулась чуть ближе ко мне. Ее глубоко посаженные серые глаза продолжали меня изучать. — Я слышала, что вы сказали про моего папу. Он умер, да?
— Очень сожалею, Саманта, но это так. — Формальная, лишенная тепла фраза, но, черт возьми, что еще я мог сказать?
О чем сожалеть? — Она пожала узенькими плечиками, едва прикрытыми тонким халатиком. — Когда-то мы все должны будем умереть. Если хорошенько подумать, этого не стоит бояться, правда? — Однако глаза ее смотрели тоскливо. — У вас нет путеводного света?
— Путеводного света? — пробормотал я.
— У моей мамы есть путеводный свет. — Девочка говорила с подкупающей уверенностью. — У меня тоже. Она узнала все это от Кендалла. — Она несколько раз торжественно кивнула головой. — Вы должны понять, что любовь не прекращается, ясно? Жизнь и смерть — части единого целого, так что любовь сохраняется в гробу и в могиле точно так же, как в любом другом месте. — Она сделала рукой широкий жест. — В доме, или в озере, или… — Тут ее голос чуть дрогнул. — Даже под озером…
Она уставилась на меня широко раскрытыми, но ничего не видевшими глазами, из которых на щеки медленно скатились две слезинки, потом быстро отвернулась и выскочила из комнаты. И сразу же все встало на свои места. Я взглянул на дверной проем, однако не обнаружил там никакого путеводного света, способного помочь десятилетней девочке, которая только что поняла, что слова не в силах защитить от истинного горя, разобраться в сложнейших вопросах.
На лестнице послышались шаги, и через несколько секунд в комнате вновь появился Брайан. А вслед за ним — и женщина.
Вдова Мэгнасон оказалась высокой брюнеткой. Разделенные прямым пробором волосы спадали двумя черными крыльями на плечи, образуя овальную рамку вокруг худенького лица. Точно такие же, как и у дочери, большие серые глаза; губы слегка дрожали, а резкий изгиб нижней губы говорил о том, что женщина была и эмоционально, и легко ранима. Голубая рубашка подчеркивала холмики ее небольшой груди. Шелковые брюки плотно облегали узкие бедра и стройные длинные ноги. На вид ей было около тридцати. Ее можно было посчитать и красавицей, и излишне худосочной — в зависимости от вкуса.
