Ральф Макинерни - Третье откровение
Он собирался нанести последний удар в той гостинице, в Кембридже, однако Трэгер, тертый калач, вероятно, почувствовал опасность. И Анатолий его потерял.
После этого он поставил себе целью отомстить противнику. Ее он добился, предав огласке послужной список Трэгера, который до того был засекречен. Довершило дело то, что тот в момент убийства ирландского священника находился в «Эмпедокле», после чего бежал с места преступления.
Анатолий решил: если на Трэгера удастся повесить еще и ватиканские смерти, можно будет вернуться в Одессу и попробовать снова уйти на покой. А пока что он чутко прислушивался к новостям, приходившим с той стороны прозрачной границы, собираясь передохнуть в Монреале.
IV
«Ты упорно игнорируешь мой вопрос»
— Джон, извини, что все так вышло.
В ответ Джон Берк только обнял сестру за плечи. Они приехали в международный аэропорт Логан, откуда Джону предстояло отправиться обратно в Рим. Он отказался от настойчивого предложения Игнатия Ханнана снова воспользоваться его личным самолетом. Один раз ради интереса можно было слетать, но не стоило превращать это в привычку. К тому же тогда Джон разделял новые ощущения с Бренданом.
Каждое расставание печально в той или иной степени.
— Жаль, что я не смог еще раз навестить маму, — сказал Джон.
Настал черед Лоры промолчать.
— У нас еще есть время что-нибудь выпить, — наконец сказала она.
Джон уже сдал багаж и получил посадочный талон, впереди его ждал муторный контроль. Он с радостью ухватился за предложение сестры.
Они уселись за столик и сделали заказ, окруженные гулом разговоров, суетой, бесконечными невнятными сообщениями. Лора повернулась к брату.
— Итак, что ты на самом деле думаешь о Рее Синклере?
— То, что вы будете счастливы вместе. Уже наметили дату?
Она откинулась назад, печально улыбаясь.
— «Точная дата бракосочетания еще не назначена». Меня всегда поражала эта фраза в объявлениях о помолвках. Она оставляет место для сомнений.
— Вы могли бы венчаться в Риме.
— В Санта-Сусанне?
Джон рассмеялся. Зельда и ее новый муж добавили событиям последних дней комическую нотку.
— Джон, как тебе мой выбор? Тебе нравится Рей?
— Я одобряю все, что ты делаешь.
— Ты упорно игнорируешь мой вопрос.
— Мне нравится Рей. Очень нравится.
Произнеся эти слова вслух, он вроде и сам в них поверил. Однако на деле он не знал, как относиться к Рею. Джону показалось, что со стороны Лоры чувства гораздо сильнее, и это его немного задело. Очень большое впечатление на него произвел тот очевидный успех, которого добилась Лора. В «Эмпедокле» ничто не делалось без ее санкции. И Рей, похоже, принимал это как должное.
— Хорошо. — Лора взяла брата за руки. — Помолись за нас, ладно?
— Я вспоминаю тебя и маму в каждой мессе.
— А Рея?
— Теперь и его.
Лора пригубила коктейль.
— Ты не находишь, что Нат подавляет всех вокруг?
— По-моему, ты крепко держишь его в своих руках.
— Я рада, что ты не уступил его настойчивым уговорам и отказался от личного самолета.
— Сколько у этого человека денег?
Лора выразительно закатила глаза.
— Если я скажу, ты все равно не поверишь. К тому же общий размер состояния постоянно меняется. Как правило, в большую сторону.
У Джона мелькнула мысль, сказать ли сестре, что отец Кручек описал Игнатия Ханнана как католического клоуна. Он решил воздержаться.
— Мне понравилась Хизер.
— Наша домашняя святая.
— Ее обратил в католичество Кручек. Он от нее без ума.
— Я только боюсь, как бы она не сбежала в какой-нибудь монастырь.
— Монастырь хуже смерти?
— Я думаю об «Эмпедокле».
Они допили коктейли, и Лора, проводив брата, крепко его обняла. Джон потрепал ее по спине.
— Сестренка, любое расставание немного печально.
Когда он направился к самолету, в глазах Лоры появились слезы.
Джон ни разу не пересекал Атлантику по воде. В наши дни так поступают немногие. Когда-то подобное путешествие представляло собой полное опасностей многомесячное плавание в открытом море. Люди жалуются на долгие переезды на междугородных автобусах, и можно только вообразить, каково неделю за неделей носиться по волнам, не имея представления о том, что ждет впереди.
Тайна семьи. Все эти предки, о которых Джон понятия не имел. Он еще знал имена дедов и бабок, а что было до них… Мысль о безымянных поколениях, уходящих к заре истории, наполняла могучим смыслом понятие преемственности жизни. Стоило какому-нибудь одному звену в этой длинной цепочке не сложиться, и они бы с Лорой не появились на свет. Теперь их осталось только двое, и если сестра не выйдет замуж и не родит детей, род оборвется.
Джон дремал, стараясь не отвлекаться на неудержимо притягивающие взор пустые фильмы, которые крутили на экранах. В голове сменяли друг друга бессвязные обрывки воспоминаний об Америке. Кручек. Джон улыбнулся. Молодые священники снисходительно относились к старшему поколению: в конце концов, оно оказалось замешано в неразбериху, последовавшую за Вторым Ватиканским собором. Но были и непоколебимые столпы, как Кручек.
— Вы преподавали философию? — спросил у него Джон.
— Да, я вел несколько курсов.
— И каких же?
— Ну, обычных для семинарии. Тех, которые больше никого не интересуют. Хуже того, я был томистом.
— И это после Лувенского университета?
— В наши дни можно быть кем угодно после чего угодно. Все умерло и мхом поросло.
— Сейчас все это возвращается, — возразил Джон.
— Само учение было и остается истинным. Я говорю о том, как оно принимается или не принимается. — Эта мысль вернула Кручека к Хизер. — Церковь не заслуживает таких обращенных. С другой стороны, обращенным не нужна церковь.
Он имел в виду, что обращение является благодатью.
— Вы защитили докторскую диссертацию в Лувенском университете, — сказал Джон.
— Да.
— И по какой теме?
— Как давно я уже не думал о таких вещах, — усмехнулся Кручек. — Темой моей диссертации была феноменология Эдит Штайн.
— Понятно.
— Лувенский университет — один из очагов феноменологии, по крайней мере был таковым. Сюда в конечном счете благодаря одному изворотливому францисканцу попали бумаги Гуссерля.[89] Что вам известно о Мерсье?[90]
— Немного.
— А, превратности судьбы. Почитайте жизнеописание этого человека, составленное Давидом Буало. Старый спор разыгрывают снова и снова. Я учился вместе с Уипплом и Соколовски.[91] Полагаю, о них вы тоже не слышали.
— У меня такое чувство, будто я провалился на экзамене, — рассмеялся Джон.
— А я по большей части чувствую себя трупом.
Беседовать с Хизер оказалось гораздо труднее. Джон в отчаянии спросил, что она читает.
— Фому Кемпийского, — Хизер помолчала. — И Ориану Фаллачи.
— Какое странное сочетание! В Италии ей предъявлено обвинение за оскорбление мусульман.
— Если то, что она говорит, правда, какое же это оскорбление?
— Чтобы это понять, нужно жить в Европе.
Ну, возможно, слово «понять» не совсем подходило. Во время своего визита Джон успел узнать о борьбе с растущей иммиграцией в Штаты из стран Латинской Америки, однако Европа стояла перед лицом более радикальной проблемы. Известно ли Хизер про сражение при Лепанто?[92]
— Я читала стихотворение Честертона. Не могу сказать, что поняла его.
— А что, если все битвы, все Крестовые походы захлестнет вместе с Европой исламское наводнение? — Джон рассмеялся. — Кажется, я начинаю говорить, как религиозный фанатик.
— Нет, как Ориана Фаллачи.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
I
«Кажется, я задремал»
Епископа Катену, который дремал на каменной скамье в саду под пальмой, заложив пальцем страницу в требнике, пришлось потревожить.
Первой реакцией на известие о смерти Брендана Кроу была мысль о торжестве справедливости, однако епископ посчитал ее недостойной и прогнал прочь. Однако следом пришли другие недостойные мысли.
Несомненно, из ватиканских архивов пропали документы. Слухов на этот счет ходило множество, в том числе противоречивых, однако повод их был очевиден. Катена пришел к заключению, что похитили письмо сестры Лусии, третью тайну Фатимы. И не кто иной, как Кроу. Который затем улетел в Америку.
— Трепанье, — высказал догадку Харрис.
— Но почему?
Харрис кашлянул.
— Быть может, Кроу решил, что Трепанье лучше распорядится бумагами.
Теперь, когда это предположение было высказано вслух, Катена ощутил нечто вроде облегчения. С тех самых пор, как Жан Жак Трепанье ворвался на сцену, епископа не покидало чувство, что над братством нависла угроза. Он слишком долго пробыл в Европе и растерял свойственный американцам дар предпринимательства, умение подавать себя. Его общество превратилось во что-то столь же пыльное и несущественное, как дикастерии Римской курии, которые оно критиковало. Боже милосердный, подумать страшно, как поступит с тайным посланием благословенной Девы Марии фигляр Трепанье!
