Лев Корнешов - Пуля для бизнес-леди
— Снова звонил Алексей Дмитриевич. Настойчиво просит вызвать его на несколько дней в Москву, в редакцию. Для того чтобы согласовать новые темы и, как выразился, подышать изменившимся воздухом отечества…
«Так, — подумала Настя, — хочет со мной разобраться дорогой муженек. Не дает ему покоя моя самостоятельность». Она прикинула, не заложил ли её Кушкин и пришла к выводу, что нет, не такой он человек. Значит, это последовало продолжение швейцарских событий. Ничего хорошего приезд Алексея ей не сулил, изменение условий владения наследством и огромными суммами, которые на нем наросли, ей не простят. Так как она выглядит, «ненасильственная» смерть? Знать быть…
— Нечего делать в Москве твоему собкору Юрьеву, господин главный редактор, — резко сказала Настя. — Он может помешать нашим планам.
— Как скажешь, Анастасия, — покладисто согласился Фофанов. И жалобно сказал:
— Соболек, ты обещала помочь… Люди без зарплаты, бумагу в кредит больше не отпускают… Не завтра, так послезавтра мы должны будем приостановить выпуск газеты. Такого не было даже в войну…
— В войну было известно, кто враг, где он окопался или когда поднимается в атаку, — заметила Настя. — А сейчас жизнь — борьба, но не перепутать бы, с кем бороться.
Фофанов выглядел жалким и потерянным. Талантливая журналистка Настя терпеть не могла банальных сравнений, но Юрий Борисович напоминал ей воздушный шарик, из которого выпустили воздух.
Она открыла шкафчик, достала бутылку коньяка и рюмки, предложила тоном гостеприимной хозяйки:
— Выпьем, Юрий Борисович. Кажется, тебе требуется выпить.
Главный редактор опрокинул рюмку, отвернулся к окну.
— Юрий Борисович, я действительно обещала помочь, но договаривались о вполне конкретных вещах. Ты приступил к созданию акционерного общества? Нет! С кем же мне прикажешь иметь дело? С газетой, которая вчера ещё была собственностью Президиума Верховного Совета СССР, а сейчас неизвестно чья? Бесправная сирота, выкидыш демократических родов?
— Нельзя же так сразу, Соболек, — стал оправдываться Юрий Борисович. — Я просто не успел…
— А почему нельзя? Чтобы я могла иметь с вами дело, газета должна обладать юридическими правами. Я подсказала, как это совершенно законно сделать, реформироваться в духе времени. А ты, прости меня, никак растелиться не можешь. Так дела не делают.
— Хорошо, Настя, на днях приступим…
— Не на днях, а уже сегодня! Прими решение редколлегии о создании акционерного общества «Российские новости», а завтра к вечеру соберите собрание будущих акционеров.
— Сделаю. Устав юристы подготовили — можно сразу и утвердить.
— На этом собрании, где будут все редакционные работники, повинись и извинись, что не можешь сейчас выплатить зарплату. Пообещай, что разобьешься в лепешку, но дней через десять со всеми рассчитаешься.
— Где же я возьму деньги? — тоскливо спросил Юрий Борисович.
— Найдем. Ты абсолютно честно расскажи о тупике, в который забрела газета. Это убедит всех, что акционерное общество — какой-никакой, а выход. Пойдем дальше… Кто нам поставляет бумагу?
— Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат.
— Долг большой?
— Огромный.
— У них есть представительство в Москве?
— Да. Возглавляет его некто Сиротюк Владилен Сергеевич. Я с ним несколько раз по телефону говорил. На уступки не идет.
— Завтра поедем к нему — ты, я и Кушкин, мой помощник. А сейчас пришли ко мне своего главного бухгалтера и начальника отдела снабжения со всеми документами по поставкам бумаги: договором с комбинатом, платежками, перепиской, словом, со всем, что есть. Да прикажи им ничего от меня не утаивать, а то начнут ещё играть в коммерческие тайны. И запомни, дорогой господин Фофанов: хочешь выжить — действуй…
…На следующий день Настя, Фофанов и Кушкин поехали «за бумагой». Господин Сиротюк их встретил холодно, ведь они были злостными неплательщиками. Сесть не предложил, предупредил, что у него есть не больше четверти часа. Небрежно представил двух дам, сидевших за приставным столиком:
— Наш бухгалтер и диспетчер по поставкам.
Кабинет у него был просторный, с дорогой финской офисной мебелью. «Надо же, — мелькнуло у Насти, — не сеет, не пашет, а на хлебушек с маслом получает». Где-то, в далеком Соликамске сотни людей стояли у бумагоделательных машин, другие люди поставляли на комбинат лес, словом, тяжело работали, а этот пристроился к распределению плодов их труда…
«Сейчас я с тебя спесь собью, — злорадно подумала Настя, — индюк надутый». Сиротюк ей активно не понравился, она готова была поспорить, что он из породы партийных работников городского масштаба, пробившийся на теплую должность в столицу.
— Вы бы сесть предложили, господин Сиротюк, — грубовато сказала она. — Мы ведь пришли не на работу к вам наниматься.
— Ах, да, — сделал вид, что спохватился «господин» Сиротюк. — Простите, совсем замотался.
Когда сели за длинный стол, за которым, очевидно, Сиротюк по аппаратной привычке проводил совещания, он сказал:
— Пока вы с нами не рассчитаетесь, не получите ни одной тонны бумаги. Поймите, мы тоже многим должны, положение у нас не блестящее.
— В таких случаях деловые люди договариваются, а не играют в крутых. Сколько мы вам должны? — Настя не считала нужным сдерживать раздражение. Фофанов пытался взглядом дать ей понять, что следовало быть помягче.
Главный бухгалтер назвала сумму долга, она была заоблачной.
— По какой цене вы считаете?
— Естественно, по нынешней, — высокомерно сказала главный бухгалтер.
— Почему естественно? — спокойненько поинтересовалась Настя. — Вот договор, здесь указана цена, в десять раз ниже той, которую вы называете. Договор не пересматривался, никаких предложений с вашей стороны о пересмотре цен не было. Кроме самого первого, других протоколов согласования цен нет.
— Но ведь это же абсурд! — вскочил с кресла Сиротюк.
— Как сказать… Любой суд, арбитраж, словом, все будут на нашей стороне. А я уж постараюсь, чтобы комбинатовское начальство по достоинству оценило вашу деловую тупость.
— Если вы немедленно не извинитесь, я прекращу разговор! — повысил голос Сиротюк. — И обещаю, что вы ни одной тонны бумаги больше не получите!
— Но вы все-таки нас выслушаете… Ваша бумага нам не нужна. Не сомневаюсь, вы знаете: не газета вас выбирала в партнеры, а так определил Госплан. В убыток нам определил. Находитесь вы далеко от нас, перевозки, за которые мы платим, стоят дорого… Бумага у вас плохого качества, много брака, рулоны поступают к нам с механическими повреждениями… Но теперь Госплана нет! Зато есть комбинаты в Балахне, в Кондопоге… Они ближе к нам, у них более современная производственная база, у них продукция дешевле, хотя и выше качеством.
Пока она все это говорила — без эмоциональных всплесков, словно нотацию читала провинившемуся школьнику, Фофанов беспокойно ерзал в кресле, а Кушкин улыбался, как всегда, очень доброжелательной улыбкой. Настя продолжила свой монолог:
— Вы знаете, как на Западе отвечают на вопрос, какой клиент лучше? Старый клиент! А вы клиентом, который потреблял значительную часть вашей продукции, не дорожите! Мы вам заплатим, но по ценам, которые были зафиксированы в договоре. И тогда, когда сможем, так как тем же договором штрафные санкции не предусмотрены.
— Что вы несете! — побагровел Сиротюк.
— Перечитайте договор и вы легко в этом убедитесь. Впрочем, за это я вас не виню. Зачем их было тогда, в те времена, штрафы предусматривать? Госплан распорядился, приказал, обязал… И все дела! А Госплан взял да приказал долго жить!
— Но вы же так не можете… — Сиротюк забегал по кабинету.
— Можем, — заверила его Настя. — Наш главный редактор, — она уважительно показала пальчиком на Фофанова, — интеллигентный, мягкий человек. Но, между прочим, участвовал в событиях у Белого Дома… А уж с вами мы как-нибудь справимся. Завтра наш управляющий делами господин Кушкин, — легкий поклон в сторону Кушкина, — уедет в Балахну, а послезавтра балахнинцы начнут отгружать нам бумагу. Вы ведь, господин Сиротюк, не учли ещё одно обстоятельство: цены на бумагу и в самом деле выросли, но заказы на неё резко уменьшились, потому что многие газеты и журналы начинают печататься на зарубежной базе. Вы хоть на это обратили внимание, господин Сиротюк, за заботами о себе, любимом?
Сиротюк промолчал.
— И, наконец, последнее. Мы люди не мстительные, но не любим, когда нас, скажем так, недооценивают. Я не буду звонить или писать вашему генеральному директору, чтобы довести до его сведения, как вы тупо ведете дела. Сделаем проще. Наши фельетонисты в пух и прах разнесут и ваше уютное гнездышко и вашу синекурную должность…
