Владимир Колычев - Когда любовь соперница у смерти
Но мы довольно легко выехали со двора. У Темы, как назвался мой добровольный помощник, был пульт с кнопкой дистанционного управления. Ему даже не пришлось выходить из машины, чтобы открыть ворота.
– Куда ехать? – спросил он, когда «Ленд Крузер» Прилепова запылил по степной дороге.
– А куда мы сейчас едем? – спросил я.
Одной рукой мне приходилось держать Давида Юльевича за горло, в другой у меня находился автомат, ствол которого смотрел на Гарика. Вжав голову в плечи, он крепко жмурил глаза, как будто прятался от страха. Типичное поведение насмерть перепуганного и к тому же недоразвитого ребенка. Меня это вполне устраивало. Было бы хуже, если бы он стал проситься на ручки к своему папе. Только слез и соплей мне еще здесь не хватало.
– В Саржал мы едем, поселок тут…
– Мне в Чаган нужно.
– Ну, это влево свернуть, поворот скоро будет, вдоль реки пойдем, – немного подумав, он добавил: – Это не проблема.
– А в чем проблема?
– Ты бы меня отпустил, зачем я тебе?
– Отпущу. В Чаган отвезешь, отпущу… И тебя, Давид Юльевич, отпущу. А вот Гарика с собой заберу. Да, Гарик, поедешь со мной?
Гарик услышал меня, но прошло несколько секунд, прежде чем он мотнул головой в знак отказа.
– Что, не хочешь?
Он ответил мне тем же движением головы.
– Чего так? Не хочешь за убийства отвечать?
Гарик что-то нечленораздельно промычал и порывисто закрыл руками лицо.
Прилепов-старший покрутил головой, чтобы ослабить мою хватку, и натужно прохрипел:
– Не надо разговаривать с ним, как со взрослым. Он не понимает.
– Может, ему еще и игрушку дать? – насмешливо спросил я. И с тем же сарказмом глянул на Гарика. – Может, с папкой поиграешься? Дать тебе топор? Папке по головке немного постучишь… Тебе же не нравится, что папка с тетей Олей жил. Не нравится же, да? Вот и накажешь его за такое безобразие…
Гарик думал долго, напряженно, несколько раз обратился ко мне взглядом, в котором пульсировала, но так и не смогла пробиться благоразумная мысль. Но в знак согласия все же кивнул, стукнувшись при этом подбородком о грудь.
В голове у него была каша, сваренная из детских желаний и взрослой жестокости, с которой он осуществлял свои замыслы, ужасающие кого угодно, но только не его самого. И сейчас он даже не понимал, насколько жестко поставлен вопрос. Он думал лишь о том, что папу нужно наказать за то, что он жил со своей экономкой. И когда он кивнул, отвечая мне согласием, я понял, что нет больше смысла разговаривать с ним о чем-то. Этот дегенерат был недостоин жалости, но я мог бы его понять. Как мог бы понять человека с синдромом Дауна, который со вкусом глотает собственные сопли. Ну, нравится ему это, и все тут. Но то сопли, а этот кусок человеческой плоти жестоко убивал людей… Нет, не достоин он был ни жалости, ни пощады. Единственное, в чем я мог пойти ему навстречу, так это оставить его в покое.
Но Давид Юльевич не мог стерпеть такой ответ:
– Сынок, разве папа сделал тебе что-то плохое? – возмущенно, но с привычным для таких случаев сюсюканьем, спросил он.
– Нет, – мотнул головой Гарик.
– Почему же ты хочешь его убить?
– Ольга плохая… И папа плохой…
– Кто тебе такое сказал? Сергей?
– Сергей сказал, что Ольга плохая. Сергей не сказал, что папа плохой. Сергей сказал, что Ольгу наказать надо… Это все Сергей! – Гарик капризно надул губы, как ребенок, обиженный отцовским наказанием, и зарыдал, размазывая по лицу слезы и сопли.
Я с сомнением смотрел на него. Может, и стоило пожалеть парня. Ведь видно же, что человек явно не в себе. Жалеет же мой знакомый доктор Вадим Ефремович своих буйнопомешанных пациентов?.. Может, и правильно, что Гарика не посадят в камеру смертников, а отправят на принудительное, пусть и пожизненное, но лечение.
– Иван, вы же видите, он совсем как ребенок, – умоляще воззвал ко мне Давид Юльевич. – Вы же сами сказали, что убивал он не по своей воле. Им все время манипулируют. То Костя какой-то, то Сергей.
– И что из того?
– Костя уже наказан. Сергей тоже…
– А вы?.. Вы же слышали, папа плохой! – в ехидной насмешке скривил я губы.
– Он сам не ведает, что творит.
– Ведает, не ведает, а три трупа как с куста… Пардон, уже четыре…
– Ну что поделать, если он такой уродился. Это все радиация. Проклятая радиация… Что, если у вас родится такой сын?
– Я бы задушил его собственными руками, если бы узнал, что он вытворяет.
Одна мысль о том, что мой сын может родиться таким чудовищем, разозлила меня, и я едва не задушил непрошеного прорицателя.
– Вот так бы я с ним поступил! – ослабив хватку, сказал я. – А вы ему во всем потакали.
– Неправда, я отправил за ним Сергея, – судорожно хватая ртом воздух, прохрипел Прилепов.
– Да, но это не помешало ему похитить Арину, а потом убить и Костю.
– Арина?! – полоумно встрепенулся Гарик.
И обернувшись ко мне, с жалобно-умильным выражением лица спросил:
– Где Арина?
– Зачем она тебе?
– Люблю Арину. Очень люблю.
– А убил ее зачем?
– Не Арину я убил. Это Ирина была!
– Да, но убивал-то ты Арину.
– Убивал… Я люблю убивать, – злопакостно улыбнулся Гарик.
– Что, и папку хочешь убить?
– И тебя хочу… И папку… Нравится мне…
– Ну что скажете, Давид Юльевич?
– Вы же видите, мой сын нездоров. Поэтому он будет жить под замком. У меня дома, но под замком.
– Под замком?! – глазами недоумка посмотрел на него сын.
И от мыслительного напряжения обеими руками взлохматил волосы на своей голове.
– Да, я закрою тебя в твоей комнате и не буду открывать тебе дверь.
– Почему?
– Потому что ты можешь наделать глупостей, сынок.
– А глупости – это хорошо!
– Вот поэтому и должен держать тебя под замком.
– А мне будет скучно.
– Телевизор, компьютер – все будет в твоем распоряжении.
Меня удивила способность Прилепова говорить о несбыточном, как о чем-то уже свершившемся. Как будто мы ехали к нему домой, где он собирался проявить отцовскую волю.
– Этого мало! – капризно мотнул головой Гарик. – Хочу играть!
Ситуация вроде бы и не располагала к черному юмору, но я вдруг вспомнил анекдот про семейку людоедов. Сын просит у матери шоколадку, а та злится, потому что не может найти ее посреди ночи… Хотел бы я знать, какая игрушка нужна этому чудовищу. А он как будто угадал ход моих мыслей.
– Арину хочу!
– Ну, это уже слишком! – картинно возмутился Давид Юльевич.
Должен же он был показать мне, что не собирается поощрять безумные желания сына. Как будто я уже согласился отправить Гарика под домашний арест. Как же!
– Будет тебе Арина, – скривив губы, сказал я. – Мы к ней в Черногайск едем.
– Правда? – обрадовался Гарик.
От возбуждения у него намокли губы, а затем с них потянулась вниз склизкая нить. Омерзительное зрелище.
– Да, она к тебе придет.
На тюремное свидание, мысленно добавил я. Должна же Арина посмотреть, что Гарик больше не представляет для нее угрозы…
– Я хочу, чтобы она пришла!.. Она красивая! Вот такая красивая! – мечтательно закатил глаза Гарик и обнял пустоту над головой, показывая, насколько она хороша. – Она не хочет меня полюбить. Но она меня полюбит, потому что Гарик ее полюбил.
Он настолько был похож на безобидного идиота, что я невольно расслабился. Но, как оказалось, именно этого Гарик и добивался. Он вдруг резко выбросил руку в мою сторону и со всей силы ударил по стволу автомата, отбив его к двери. Я нажал на спусковой крючок, но пули пробили только обшивку кузова. Гарик остался невредим и, обезьяной соскочив со своего кресла, навалился на меня своей тяжестью.
– Я убью ее! – в неистовстве орал он. – Я убью тебя! Я убью всех!
Он был хитрым и удачливым, как шакал. Но, увы, слова Арины я вспомнил слишком поздно. Я пытался оказать сопротивление, но тщетно. Гарик оказался еще и сильным, как медведь. К тому же к нему присоединился еще и Тема, вовремя для себя учуявший изменение ветра.
Глава 17
Гарик легко оторвал меня от пола, как будто я весил не тяжелее мешка с пухом. Одной рукой он держал меня за горло, затылком прижимая к стене, а другой – размахивал топором. Вот-вот лезвие должно было окраситься моей кровью.
– Костя любил Ирину и умер вместе с ней! – рычал Гарик, чуть ли не вдыхая в меня ртом отвратный запах гниющих кишок.
Смрадные слюни водопадом стекали с его хлюпающих губ, мерзкой слизью расползались по рубашке. В животе у него урчало, во рту булькало, в носу хлюпало.
– А ты любишь Арину! Ты будешь с ней!
Мне стало страшно. Но именно страх и встряхнул меня. Я ударил Гарика коленкой в живот. Раз, другой, третий… Гарик отлетел к стене, выронив из рук топор. Не давая ему встать на ноги, я снова ударил его. И бил до тех пор, пока он не потерял сознание. Тогда я потянулся за топором, взял его в руку. Око за око. Но, повернувшись к Гарику, на его месте я увидел Давида Юльевича. Только не я смотрел на него сверху вниз, а наоборот. Он стоял, а я почему-то лежал. И руки у меня были почему-то связаны за спиной. А на потолке над головой Прилепова угадывались знакомые чертежи.
