Михаил Климман - Затерявшийся в кольце бульваров
– Привет, красавица! – заорал по своей всегдашней привычке Брайловский, когда она взяла трубку, говорить нормально он почти не умел. – Не знаю, встали ли вы уже или еще валяетесь, но я в магазине, ящик коньяка уже затарил, хочу уточнить, чем мы закусываем.
– Ничем, Гришенька, – Лена намеренно назвала имя собеседника, надеясь, что это хотя бы чуть-чуть успокоит ментов, – а к вечеру имеем реальный шанс перейти на тюремную баланду.
Брайловский мгновенно все понял и задал лишь два вопроса:
– Где ты? Андрей с тобой?
Получив два ответа, он отключил телефон, сказав только, что будет через полчаса с отличным адвокатом. Не очень поверив такому оптимизму – адвокат мог сейчас быть занят или в отпуске, Лена отключила свою трубку. Но настроение ее значительно улучшилось. Она понимала, что если бы телефона в руках не было, то поговорить бы ей не дали – кто-нибудь из ментов уронил бы обычный аппарат, или случайно выдернул шнур из розетки, или нажал бы не на ту кнопку на мобильнике, передавая ей трубку. В общем, применил бы одну из тех полузаконных хитростей, которые позволили бы им узнать, кто звонил, и не дали бы ей возможности поговорить.
– А вот ваша домработница, – продолжил свои вопросы один из ментов, – утверждает, что господин Дорин вчера вечером был дома, что вы потом с ним куда-то отправились, а сегодня утром вы явились в одиночестве и в сильно расстроенных чувствах.
– Как же вы утверждаете, что не помните, когда вы в последний раз видели вашего мужа? – вступил второй.
– Не хотите ли вы сказать, что у вас память хуже, чем у семидесятилетней старухи? – подвякивал третий.
– Хочу, – откровенно призналась Лена, глядя на оперов честными зелеными глазами, – возможно, Вера Васильевна помнит лучше меня.
– И вы никак не можете вспомнить, где были вы сами и господин Дорин позапрошлую ночь? – опять вступил первый.
Андреевской очень хотелось послать оперов к костюмерше Люде. По какой-то формулировке вопроса Лена догадалась, что убийство, если оно вообще было и сегодняшняя ситуация не являлась новой Митиной подставой, произошло поздно вечером или в начале ночи. Да, точно, один из них спросил, что она делала между двадцатью тремя понедельника и двумя часами вторника. Казалось бы, чего проще – сообщи им о Люде, и они отстанут и от нее, и от Андрея.
Но Лена понимала, что делать это сейчас неправильно. Никто не знает, что Люда готова подтвердить, что нет, никто не знает, под какие неприятности она, Андреевская, может подставить костюмершу. К тому же было совершенно очевидно, что Дорина они пока не нашли и Ленина тактика не ведет к затягиванию его пребывания в тюрьме. Нужно было обсудить всю ситуацию с адвокатом, с Брайловским, с его Петром Семеновичем наконец, и только после этого начинать действовать. Поэтому Лена улыбнулась ослепительно и сказала:
– Правда, не помню.
Но и опера тоже понимали, что к ней в любую минуту может прибыть адвокат, и заспешили, усиливая нажим:
– Но вы признаете, что виделись с ним прошлой ночью? – кричал один, обходя ее справа.
– Вы признаете, что не можете подтвердить его алиби на позапрошлую ночь? – поддерживал его второй, обходя ее слева.
– Где он может быть сейчас? – кричал третий, глядя ей прямо в глаза. – Если вы сейчас не признаетесь, мы немедленно привлечем вас к ответственности за укрывательство особо опасного преступника.
– Не помню. Ничего не помню, – изображая из себя полную идиотку, старательно улыбалась Андреевская.
– Да мы вас… – взъярился первый.
– … сейчас же, немедленно оставим в покое… – подхватил его фразу унылый, длинноносый человек, важно входя в кухню.
За его спиной была видна встревоженная физиономия Брайловского, а где-то в глубине квартиры слышались Сонечкины рыдания. Лена заставила себя не побежать к дочери, понимая, что должна присутствовать здесь и сейчас, и крепко надеясь на Веру Васильевну.
– В противном случае, – так же монотонно продолжил носатый, – я вынужден буду сообщить в министерство юстиции и в прокуратуру о ваших попытках запугать свидетеля в присутствии малолетнего ребенка, – он указал на закрытую дверь, – да еще с помощью давно отмененных пунктов Уголовного кодекса. Мне помнится, что по Конституции жена имеет право не давать показания против своего мужа, или я ошибаюсь? Моя фамилия, если кто-то еще не знает, Абрамян Армен Иосифович, и я представляю здесь интересы многоуважаемой Елены Сергеевны. Видите, как хорошо, когда клиент живет в центре? – обратился он непосредственно к ошарашенным ментам. – Мое оперативное прибытие не позволило вам, не менее уважаемым, совершить серьезное правонарушение, за которое вы вполне могли подвергнуться взысканию или, упаси Господи, предстать перед судом. Еще вопросы имеются?
– Иосиф Арменович, – прокашлялся первый мент, видимо, он был в этой группе главным, – тут такое дело… Совершено серьезное преступление: один человек убит, один тяжело ранен. Все улики и свидетели показывают на хозяина этого дома. Мы и так потеряли время, пока ездили по его прописке, а дамочка нам…
– Не дамочка, а Елена Сергеевна, – назидательно сказал адвокат, – и не Иосиф Арменович, а Армен Иосифович.
– Прощения просим, – с ненавистью кивнул опер, – мы не можем вернуться к начальству без никакой информации.
– Тогда шагом марш из кухни на десять минут, – скомандовал Абрамян.
Он внимательно выслушал сбивчивое повествование Лены обо всем, что произошло за последние дни. О том, что случилось раньше, он слушать не стал, ему, видимо, рассказал по дороге Брайловский, который качал головой и охал во время рассказа Лены.
– То есть что же у нас получается? – подвел итог адвокат. – Преступление, которое совершено раньше на словах, а я склонен верить вашему приятелю-злопыхателю, что он действительно встретил как бы «убитую», потом кто-то совершает на деле?
Так?
Лена кивнула, а Гришка несколько судорожно повел рукой по своей пышной рыжей шевелюре.
Армен Иосифович минуту посидел, задумавшись, а потом коротко объяснил Андреевской, что ей можно и что нельзя говорить. Затем он позвал оперов. И в тот самый момент, когда они дружно появились на пороге кухни, недоверчиво глядя на всех собравшихся, телефон Лены зазвонил. Она глянула на монитор (номер ей был незнаком) и решила не отвечать, но в последнюю секунду, повинуясь неясному инстинкту, нажала зеленую кнопку:
– Здравствуйте, – услышала Лена голос, в котором уловила знакомые нотки, – это – «Легонант»…
– Здравствуйте, Марк Соломонович. – Сердце у Лены бешено забилось, но она мгновенно нашлась, превращая старое доринское прозвище в еврейское имя. – Как у вас дела?
ГЛАВА 48
Теперь, когда все, что можно было сделать для Маркиза, он сделал – Маша, охая и причитая, побежала по его совету в котельную, чтобы после этого вызвать ментов и «скорую», Дорин мог подумать и о себе.
Он не спеша шел по улице, осторожно поглядывая по сторонам, и думал. О смерти Маркиза, о том, кто и зачем это сделал, о своей жизни, ее странных изгибах и неожиданных поворотах, о любимой женщине, которая сейчас наверняка отбивается от неприятностей, которые в ее жизнь привнес он, о дочери, которая скучает, как он надеялся, по нему… Почему-то болтались в голове неизвестно откуда взявшиеся строчки:
– А как на работе?
– Нормально пока.
– А, правда, как горы, стоят облака?
– Действительно, горы – как сказочный сон.
– А сколько он падал?
– Там метров шестьсот.
Дорин посмотрел на свое отражение в витрине, и оно ему не понравилось. Помятый мужик с воспаленными глазами в нелепом парике и с довольно длинной бородой. Кстати, борода уже вполне могла стать еще одной приметой. За что бы ни разыскивали его менты, новый вариант его внешности был им известен после телепередачи.
Андрей вспомнил, как давно, еще до армии, он поехал на шабашку на Дальний Восток – тогда это называлось ССО – Студенческие строительные отряды. Как и что они там строили – это отдельная песня, но вернулся он оттуда с первой в своей жизни бородой. До этого он брился регулярно, а тут ни разу за весь месяц не притронулся к станку. Мама была еще жива, она долго смеялась, глядя на новый облик сына, и попросила «украшение» сбрить.
Но когда Дорин зашел в ванную, ему почему-то стало жалко такое сокровище, и он сбрил только усы и небольшой клочок волос, который рос прямо посреди нижней губы. Как он потом узнал, оставшаяся борода называлась «шотландка». День (мама была на работе) Андрей прожил так, потешая друзей и себя своим новым обликом, а вечером уже отец попросил его привести себя в порядок, потому что так он напоминал родителям гнома-переростка.
Наутро настала пора нового эксперимента: Дорин дочиста выбрил себе подбородок. Из зеркала на него смотрело странное лицо с длинными бакенбардами и испуганными глазами. Самого себя Андрей не узнавал. Он вышел на улицу, заглянул в соседний продуктовый магазин, куда ходил уже много лет и где все друг друга знали. Старушка-уборщица, увидев его, осенила себя крестным знамением. Дорин вернулся домой и сбрил оставшуюся растительность, вернувшись в свой привычный для всех облик.
