Алексей Хапров - Черная повесть
Наше представление удалось на славу. Поздно вечером, сославшись на то, что невдалеке якобы раздаются чьи-то шаги, которых на самом деле, конечно, не было, Сергей вышел из избушки. Отойдя на некоторое расстояние, он изобразил жуткий, душераздирающий крик. Пока наши спутники гадали, что с ним случилось, а я удерживал не в меру разошедшуюся Патрушеву, рвавшуюся прийти ему на выручку, Вишняков вернулся обратно, обмазал лицо сажей от костра, налепил на него куски заячьей шкурки, подошёл к окошку и негромко постучал. Это был условный сигнал. Услышав стук, я должен был зажечь керосиновую лампу и поднести её к окошку, чтобы все увидели загримированную физиономию Вишнякова, но только мельком, чтобы его никто не успел узнать. Сергею удалось скорчить такую зверскую гримасу, что даже я, знавший, что это он, струхнул не на шутку и выронил из рук лампу отнюдь не специально. Как мы и предполагали, наши спутники оказались до смерти напуганы. Всех охватила уверенность, что в лесу обитает некое чудовище, и что это именно оно напало на Вишнякова. Прозвучавшие накануне рассказы Сергея о Снежном Человеке составили хороший фон, и оказались как нельзя кстати. Но дальше мой замысел предполагал совсем не то, что я обрисовывал Вишнякову.
— Завтра ты возвращаешься, — говорил ему я, — и поёшь, что на тебя, мол, напала какая-то огромная человекообразная обезьяна, что ты от неё еле спасся, и что самородка при тебе уже нет. Швырнул, мол, в неё с перепугу, когда улепётывал, а где — уже не помнишь. Попробуй теперь его найди. Если захотят — пусть ищут.
— А поверят? — усомнился Сергей.
— Должны поверить, — убеждающе произнёс я. — Для правдоподобия изорви на себе одежду, изобрази следы побоев, измажься кровью. В общем, веди себя так, как будто ты со страху съехал с катушек.
— Попробую, — усмехнулся Вишняков. — Я в детстве когда-то в театральном кружке занимался. Какие-то актёрские навыки, надеюсь, ещё остались. А где мне ночевать? Под открытым небом?
— Ничего, переживёшь, — сказал я. — Хотя, конечно, и продрогнешь, но зато свою находку сохранишь. Не нужно было трепать языком.
— Это точно, — тяжело вздохнул Сергей.
На следующее утро была назначена наша с ним тайная встреча, на которой мы собирались обсудить итоги ночного «спектакля». На ней-то я и наметил осуществить свой истинный план. Отделавшись под благовидным предлогом от Алана и Вани, я отправился в условленное место.
— Ну как? — спросил Вишняков.
— Высший класс! — воскликнул я. — Все чуть в штаны не наложили от страха. Жаль, ты не видел Тагерова. Это были неописуемые кадры!
И я рассказал ему сильно приукрашенные подробности того, что творилось ночью в домике. Сергей буквально давился от хохота. А я смотрел на него и думал: «Бедняга, ты даже не знаешь, что тебя сейчас ждёт».
— Да, кстати, — якобы спохватился я, и протянул ему термос, — я тебе воды принёс. Попей.
Вишняков благодарственно кивнул, отвинтил крышку и принялся жадно пить. Я с напряжением смотрел на него. В этой воде были растворены таблетки снотворного, которые я накануне украл у Лили, когда она попросила меня достать соль из своего рюкзака. Подействуют ли? Не подкачают?
Сделав несколько глотков, Сергей поморщился.
— Что-то немного горчит, — заметил он.
— Так это же не водопроводная вода, а дождевая, — нашёлся я. — Пей, не бойся. Она не ядовитая. Мы все её уже пили. И, как видишь, живы-здоровы. Другой воды всё равно нет.
Вишняков немного подумал, но затем всё же осушил термос до дна. Через некоторое время он бессознательно откинулся на землю. Убедившись, что он крепко спит, я воровато оглянулся по сторонам. Наступил решающий момент. Собравшись с духом, я накинул на его шею бечёвку и задушил. Сергей даже ничего не почувствовал. Перед самой смертью он, правда, пришёл в себя, открыл глаза и лихорадочно попробовал освободиться, но было уже поздно. Немного побрыкавшись, он затих.
Было ли мне в тот момент страшно? Конечно, было. Не так-то это просто решиться на убийство. Но лежавшее в кармане Вишнякова золото подавило во мне все сомнения. Я вдруг почувствовал, что убивать — это не так уж и тяжело. В какой-то степени это даже приятно. Ведь убийство придаёт остроту ощущений и наделяет чувством абсолютной власти над своей жертвой.
Сейчас, после прозрения, я, конечно, ужасаюсь своему безумию. Как я мог такое совершить? В тот момент я словно не управлял собой. Будто кто-то дёргал меня за ниточки, словно куклу-марионетку, и заставлял делать то, что совершенно противоречило моему естеству.
Когда самородок оказался в моих руках, я почувствовал, как сильно забилось моё сердце. «Всё! — подумалось мне. — Вот я и достиг своей цели! Я — обеспеченный человек! До чего же упоительно это осознавать!».
Вдоволь налюбовавшись ярко сверкавшим на солнце золотом, я предусмотрительно решил пока не брать его с собой. Я закопал самородок в землю перед кустом, затем оттащил труп Сергея, забросал его ветками, поохотился, после чего, как ни в чём не бывало, вернулся с дичью обратно к избушке.
Чувствовал себя я неважно. Моё настроение представляло собой какой-то странный симбиоз. С одной стороны — торжество, а с другой — тревога и беспокойство. Смешение всего этого образовывало столь едкий осадок, что он буквально проедал меня насквозь. Как я ни старался выглядеть хладнокровным, душевая разбалансированность всё же давала о себе знать.
«Ты убил человека! Ты убил человека!», — непрестанно звучало у меня в ушах.
Нет, это было не осознание ужаса содеянного, не раскаяние, не покаяние. Всё это появились потом, гораздо позже. А в тот момент это был просто страх перед возможным разоблачением. А если поймут? А если догадаются? А если узнают?
Мои глаза застилала чёрная пелена. Колени пробирала дрожь. Внутри накопился столь мощный отрицательный энергетический заряд, что я уже не мог больше удерживать его в себе. Именно этим и объясняется то несвойственное мне ожесточение, с каким я разделывал глухаря. Вонзая нож в его жирную, откормленную тушку, я словно подвергал себя разрядке. Дрожь немного унялась, но полностью отойти от случившегося я, конечно, не смог. Мне даже пища не лезла в горло, хотя я был жутко голоден.
Видит Бог, я не хотел больше никого убивать. В этом не было необходимости. Но обстоятельства сложились так, что пришлось снова обагрить свои руки кровью.
Поначалу всё шло неплохо. Самородок был у меня. Я был вне подозрений. Убийство Вишнякова приписывалось Снежному Человеку. Правда, меня заставил немного поволноваться этот тихоня Ваня. При всей своей забитости и недалёкости, мыслил он, надо отдать ему должное, довольно ясно. Его наблюдения относительно времени и места убийства Сергея были верны. Если бы мои спутники осмыслили бы их более глубоко, и более детально сопоставили бы все обстоятельства, моё разоблачение стало бы неминуемым. Но этого не произошло. Их больше занимало, где находится драгоценная вишняковская находка, а не то, кто виновен в его смерти.
Раздавшиеся ночью возле домика шаги только укрепили веру моих спутников, что в лесу обитает некое загадочное существо. Хотя, скорее всего, на самом деле они принадлежали какому-то животному, например лосю, забредшему к избушке в поисках корма. Я не стал их в этом разубеждать, и это помогло мне отвести от себя подозрения на следующее утро, когда я совершил второе убийство.
Я даже и не заметил, как Лиля увязалась за мной. Я торопился проверить, цел ли мой самородок, не выкопал ли его кто? Когда я извлёк его из земли, за моей спиной вдруг раздался разоблачительный возглас:
— Так-так!
Моё сердце едва не выскочило из груди. Я вздрогнул и стремительно обернулся. Ширшова пристально смотрела на меня. Её глаза светились лютой жадностью. Но мой управляемый пороками разум мгновенно подсказал мне, что делать дальше.
— Ты посмотри, сколько здесь золота! — дружелюбно воскликнул я. — Здесь не одно, а целых десять состояний!
Лиля подошла поближе и доверчиво наклонилась к кустам. Я вскочил, схватил валявшуюся рядом палку, и что было сил ударил её по голове. Ширшова охнула и рухнула на землю. Я вытащил бечёвку, и спустя несколько минут Лили не стало. После этого я оттащил её подальше и подвесил на дереве, старательно имитируя суицид. Затем я на всякий случай нарисовал на земле огромный шестипалый след. И, как потом выяснилось, не зря. Он мне очень помог, когда проницательный Попов решительно отверг версию Лилиного самоубийства. Меня опять никто не заподозрил. Мои спутники поверили, что здесь снова не обошлось без Снежного Человека. Они были настолько напуганы, что решили не медля покинуть эти места. В мои планы это, конечно, не входило. Но мне, скрепя сердце, всё же пришлось подчиниться воле остальных. Оставаться одному, рядом с двумя убитыми мною сокурсниками, было страшновато.
