Андрей Константинов - Тульский–Токарев. Том 1. Семидесятые–восьмидесятые
Наконец Василий Павлович собрался (непривычно рано для себя и сотрудников), и они с Артуром пошли к нему домой. По дороге почти не говорили — так, перебросились несколькими дежурными фразами. Тульский почти физически чувствовал, что начальник в напряжении и что это напряжение почему-то растет — но совершенно не понимал, из-за чего…
Наконец, дошли. Вводя гостя в коммуналку, Василий Павлович сразу предупредил:
— Не разувайся. Ноги, вон, вытри, и хорош.
В коммуналке (очень похожей на ту, где жил Тульский) было тихо, вечерние движения еще не начались. Артур начал обтирать ноги о половичок, покрытый влажной тряпкой, которая, разумеется, тут же скомкалась, засуетился, хотел было расправить, но Токарев подпихнул его в спину:
— Давай, проходи в комнату, я сейчас чайник заведу. У меня сушки есть мировые, маком присыпанные…
…Тульский с любопытством разглядывал стены и мебель. На большом письменном столе стояли рамки с фотографиями — у него дома были такие же, мать говорила, что такие рамки называются «модерн». На одной из фотографий он увидел парня, завязывающего кеду и лукаво улыбающегося… «Необычная фотография, — подумал Артур. — Странно, какое лицо… Лицо-то!!!..» Остолбеневший Тульский беспомощно оглянулся и увидел на батарее черные перекрученные бинты, какими обычно пользуются боксеры. Артур подошел и потрогал их — бинты давно просохли, они были жесткими от въевшегося в них пота.
— Не сомневайся, бинты боксерские…
Тульский обернулся — в дверях комнаты стоял с чайником Василий Павлович.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, наконец Токарев вздохнул и сказал:
— Ты садись. Давай-ка, действительно, — чайку попьем. Полагаю, ты все мои «секретные документы» увидел?
Артур молча кивнул.
— Он?
Еще один молчаливый кивок.
— Та-ак, понятно… Ну, как ты понял уже, мы с Артемом Васильевичем немного родственники. А посему — расскажи нормально, что происходит. Или уже поздно?
— Да ничего не поздно! — чуть руками не замахал от всех этих перипетий изрядно ошалевший Тульский. — И «жары»-то особо никакой нет…
…Артур рассказал все, утаив, разумеется, лишь про Варшаву. Начальник ОУРа дослушал, покачал головой, потом спросил почти без вопросительной интонации:
— Как я понимаю, информация ни от какого не от агента?
— Не от агента… А откуда вы?..
Токарев лишь вздохнул и посмотрел на опера, как на дебильного:
— Кто-то из пострадавших — знакомый… Просил жалом поводить? Да ты не жмись, я же вот — не стал перед тобой ваньку валять и втемную тебя расколбашивать да запутывать… Так что — знакомый?
— Примерно так, — выдавил Тульский.
— Тогда все сходится, — почесал в затылке Василий Павлович.
Артур не понял, что, собственно, «сходится», но для солидности кивнул: да, дескать, действительно сходится… Потом они пили чай, грызли сушки и долго говорили — о жизни вообще, об Артеме и о самом Тульском. Единственно что — не выпивали.
Токарев из этой беседы многое если не узнал, то понял про жизнь Артура, поражавшего тонким знанием преступного мира в сочетании с полным непониманием основ оперативно-розыскной работы. Второе было намного естественнее первого…
После рассказа с подробными эмоциональными нюансами о судимости Артема Тульский даже зауважал его — Артур ведь и сам в молодости сколько раз проделывал такое, — а вот не попался! И если бы только «такое»!
«А парень — надежный, — подумал про себя начальник розыска. — Такой не сдаст, будет молчать».
«А мужик-то — мировой», — решил в это же время Артур, и они не сговариваясь вдруг улыбнулись друг другу…
Напоследок Василий Павлович коснулся дела:
— Ты своим знакомым передай, что у «Аметиста» драк больше не будет… Я… Я сам решу этот вопрос.
— Хорошо, — кивнул Артур. — Конечно, Василий Павлович…
— Так, теперь с Артемом… Как, ты говоришь, с ним договорился?
— Ну, — чуть замялся Тульский. — Ну, что он позвонит мне в конце недели, и мы…
— Считай, что он уже позвонил, — перебил его начальник ОУРа, — звонил тебе, а попал на меня… Я с ним сам… поговорю! Лады?
— Лады…
Артур подумал о том, что самое время бы было сейчас заявиться домой и Артему — сценка сложилась бы сильная… Видимо, о том же самом подумал и Токарев-старший, явно не хотевший, чтобы встречу отца и сына наблюдал кто-то еще — пусть даже и такой клевый парень, как младший лейтенант Тульский. Артуру вообще показалось, что начальник розыска не хотел бы каких-либо дальнейших контактов между молодыми людьми. Ну, что же — нет так нет… Тульский засобирался, вспомнив вдруг про срочные неотложные дела. Провожая его до дверей, Василий Павлович сказал:
— Я теперь с тебя на службе спрашивать вдвое буду — но научу! А тебе — спасибо за понимание. Если сам поскользнешься — или из друзей кто — я руку подам!
И протянул Артуру руку.
…Спускаясь по лестнице, Тульский гордился — и собой, и вообще. Ему нравилось, что в его жизни есть настоящие и очень интересные люди. Варшава и Токарев… Они такие разные… и похожи друг на друга, как две противоположности…
Отправляясь прямиком к Варшаве, Артур четко решил, что ничего про Токарева говорить не будет. Иначе — это было бы предательством… В конце концов, ведь и Варшава не сказал ему всего — про бритву, например, которой парня в больницу отправили…
Вору Тульский отрапортовал коротко:
— Вопрос закрыт. Если дело не в самом золоте…
Варшава аж чуть пивом не поперхнулся (их встреча происходила в «Бочонке»):
— Не столько в золоте… Есть силы откусить себе — без стеснений.
Артур мотнул подбородком:
— Не ради этого старался… Я обещаю — не будет больше ни боксеров, ни конфликтов!
Вор дернул бровями так, как умел только он:
— Да что ты говоришь! А не рано ли гарантировать?!
Тульский посмотрел Варшаве в глаза и упрямо повторил, выдерживая сверлящий взгляд:
— В данном случае — могу!
Вор понял, что за словами опера не пустое бахвальство, более того, почувствовал он и некую тайну, некий секрет, от которого Артур старательно и очень неуклюже старался отвести разговор. Варшава хмыкнул:
— Ну, а что за люди-то эти лиходеи — подскажешь?
Тульский кивнул:
— Это… молодежь, за ними никого нет.
— Команда «Гидраэр» против «Торпэдо»?
— Где-то так…
— «Где-то» — у бабки на огороде, а нам нужно в самый аккурат… Ну, ладно… Пока счет 1:0 в твою пользу. Не стану лгать, ожидал, что будет 0:5.
В этой похвале была спрятана насмешка, Артур ее услышал и буркнул в ответ:
— Тоже кое-что умеем. Варшава с энтузиазмом закивал:
— Да-а, в уголовке копошиться — это тебе не шапки ондатровые срывать.
— Учусь помаленьку…
Посидели несколько минут молча, прихлебывая пиво. Наконец Варшава, разряжая еле заметное напряжение, возникшее за столом, сказал:
— Ну, что же… Тебе видней. Поживем — увидим. Но — запомни: ты никому не был должен, а сейчас — ответственность на себя берешь. Есть в жизни рубеж, когда шутки заканчиваются… Что же касается нюансов — я же не настаиваю, чтоб ты мне их пересказывал… так, любопытно…
Артур отставил кружку в сторону и старым шпанским жестом зацепил большим пальцем свой верхний клык:
— Не мой секрет… И я не от тебя скрываю… Была бы хоть капля опасности тебе — Родину бы продал! Веришь?
Вор улыбнулся, маскируя легкую досаду на то, что у Артура появились-таки какие-то тайны, которые он даже после прямого намека не хочет раскрывать. Но давить на парня Варшава не хотел, а потому ловко начал сворачивать на шутки:
— Родину продать нынче трудно, практически невозможно. Предлагали тут надысь одному резиденту — так не берет, вплоть до мордобоя! Ушли времена… Помнишь: «Стоял я раз на стреме, держал в руке наган, как вдруг ко мне подходит незнакомый мне граждан…»
Тульский с облегчением рассмеялся и подхватил — даже с несколько нарочитым энтузиазмом:
— «Мы сдали того фраера войскам НКВД, с тех пор его по тюрьмам я не встречал нигде»…
Вор вскоре ушел домой, на прощание, как обычно, потрепав Артура по загривку. А Тульский еще долго сидел в пивбаре, разглядывая пиво в кружке. Он знал, что все сделал вроде бы правильно, но — старик немного обиделся… Артур это почувствовал, а потому — маялся….
Токарев
…Артем пришел домой поздно, бросил сумку в шкаф, сморщил нос на табачное облако, витавшее в комнате, и открыл форточку.
— Здорово, батя… Ну, накурили-то… Заходил кто?
— Заходил…
Токарев-старший раздавил «беломорину» в пепельнице, глянул исподлобья на сына, устраивавшегося перед телевизором, и тяжело, по-медвежьи, выбрался из-за стола.
