Уильям Холланд - Московские сумерки
– Особенно ходить пешком ночью, да еще в таком криминогенном районе, как я читал в газетах. А не позволите ли мне разделить ваше приключение и проводить вас до дому?
Она бросила на него быстрый взгляд:
– Пожалуйста, не утруждайте себя. Это довольно далеко от вашего посольства.
– Но мне бы хотелось добавить к своей коллекции станций метро еще одну. Никогда еще не приходилось бывать на «Коломенской».
– В самом деле? Я предпочитаю ходить одна. Надеюсь, я не выгляжу грубой, но после спектакля я всегда выжатая как лимон. Боюсь, не получится из меня остроумной собеседницы.
Молча они просидели до следующей остановки, «Кропоткинской», находящейся в районе старинных городских особняков (некоторые все еще пустовали со времен революции), который Герцен называл Сен-Жерменским предместьем Москвы.
Мартин не знал, как снова начать разговор, ибо взгляд ее ничего не выражал, но в конце концов она, похоже, стряхнула с себя оцепенение и сама пришла ему на выручку.
– А как вы нашли дорогу до нашего театра? – спросила она. – Я никогда прежде не видала в нем иностранцев.
– Я узнал ее от Гуго.
– А где вы встретились с ним?
– На Арбате. Я купил у него картину. Я надеялся, что, возможно, увижу его на сегодняшнем спектакле.
– А почему надеялись?
– Он сказал, что он ваш ухажер. Она сердито сдвинула брови.
– Вовсе нет. Он просто друг. И даже им не станет, если не перестанет трепаться. Гуго часто хвастается тем, чего у него нет.
– Да ладно вам. Я рад, что Гуго сказал мне о спектакле. Он великолепен.
– Булгаков – великий писатель. Его имя – это уже девяносто процентов успеха.
– На свете множество великих писателей, чьи произведения никогда не воплощались в хорошие постановки.
– Ну что ж, тогда поставьте остальные десять процентов в заслугу Валерию. Он ведь может сделать стоящий спектакль из чего угодно.
– В таком случае я тоже считаю его гениальным.
Мартин решил, что между Валерием и Алиной сложились, или существовали в прошлом, далеко не простые отношения.
– Ну а как все-таки вы умудрились достать билет на наш спектакль? – продолжала она. – Мы же далеко не самая знаменитая труппа на свете, хотя о работе Валерия и хорошо известно в Москве. Да и помещение театра очень мало – вы же сами видели. Обычно все билеты раскупаются за месяц вперед. У вас, должно быть, есть связи?
– У меня есть доллары.
– Может, Гуго продал вам билетик? Хотя нет, у него билета не могло быть. Он же никого, кроме меня, не знает настолько близко, чтобы достать билет. Все же, как вы достали его?
Он было собрался рассказать как, а она начала опять:
– Екатерина Михайловна упомянула про американское посольство. Вы там работаете? У вас там есть возможность доставать билеты?
– Да, я там работаю.
– А что за работа?
– Я специальный помощник культурного атташе. Это значит, что я должен читать русские книги и знать русских художников. И за это я получаю жалованье. Ну, еще я встречаюсь с разными людьми, у которых есть возможность достать театральные билеты.
– А сколько вы уже прожили в Москве?
– Да почти два года. Срок моего пребывания уже заканчивается.
– А что будет потом?
– Я исчезну подобно Золушке.
– Как это?
– Золушка – это героиня английской сказки. В ней бедной девушке ее крестная мать – добрая волшебница – дарит волшебное платье, предоставляет слуг и все такое прочее, чтобы та могла предстать на балу перед принцем, но с условием, что ровно в полночь все это превратится и убогий хлам…
– Тогда это похоже на меня в спектакле. Пока он идет – я заколдована, но после него я возвращаюсь в свое прежнее состояние.
Мартин не мог не рассмеяться.
– Но в вашем случае колдовство не исчезает полностью, потому что самое лучшее остается. Полагаю, как и в сказке про Золушку, – в ней принц повсюду искал ее.
– Вы мне льстите. Это что, так принято у американцев?
– Не знаю. А у других американцев, которых вы знавали, тоже медовые языки?
– Других американцев мне знать не доводилось, – ответила она.
– Никого?
– Никого.
– В таком случае надеюсь, что первый из них вас не разочаровал.
На эту реплику она ничего не ответила.
– Та картина, что я купил у Гуго… – начал снова Мартин. – Он сказал, что ее написали вы.
– Он сказал и другое – будто он мой ухажер. Не верьте тому, что говорит Гуго.
– Но это же ведь точно ваш портрет, хоть и несколько необычный. Гуго пояснил, что это автопортрет художницы.
– А он вам нравится?
– В нем чувствуется большой талант. Она улыбнулась.
– У меня был друг, который тоже приобрел как-то одну из ваших работ, – сказал Мартин. – Он тоже американец.
– Интересно, как же он приобрел ее? Может, тоже у Гуго?
– Его звали Чарльз Хатчинс. Вы не знали его?
– Кажется, я уже говорила, что не знала никаких американцев.
– В самом деле?
– Раз уж картина от меня ушла, у нее начинается собственная жизнь. Она путешествует, где захочет. Бог знает где. Поэтому-то я и не люблю продавать свои работы. Разве может нравиться, когда незнакомые люди заглядывают тебе в душу?
– А тогда зачем же вы их продаете?
– Каждый должен жить. Я не могу жить на ту зарплату, что получаю за свою работу.
– Где же вы работаете?
– В парке Горького. Я рисую рекламные щиты и плакаты.
– И цирковые афиши?
– Да, и цирковые афиши, и другие объявления. В парке устраивается много всяких мероприятий.
Они проехали вторую станцию и быстро приближались к третьей, где ей предстояла пересадка.
– Можно вам позвонить? – спросил он в отчаяньи от мысли, что может потерять с ней связь.
Она немного подумала.
– Звоните.
– Давайте номер.
– У вас есть на чем записать?
Он порылся в бумажнике, вынул визитную карточку и протянул ей вместе с авторучкой. Прежде чем писать, она внимательно изучила карточку, а потом спросила:
– А нет ли у вас еще одной мне на память?
– О чем речь! Конечно!
Он передал ей вторую визитку. Она написала на карточке номер телефона и, как раз когда поезд подходил к платформе, отдала ее Мартину.
– Ну вот и моя станция.
Алина поднялась и двинулась к двери. Он тоже встал.
– Мне очень неловко, что вы отправитесь домой одна.
– А чего тут бояться? Это Москва, а не Нью-Йорк, – улыбнулась она. – Что может случиться в нашем городе?
Толпа пассажиров вынесла ее из вагона. Он смотрел сквозь окно, как она шла вдоль платформы, даже не обернувшись в его сторону. Потом двери захлопнулись, и поезд стал набирать скорость, а когда он повернулся, чтобы сесть, кто-то уже занял его место.
– 112 —
Воскресенье, 28 мая 1989 года,
11 часов утра,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин не знал, поздно ли Алина встает после спектакля. Он подумал, что если будет спешить, проявлять настырность, это лишь усилит ее подозрения, а она явно уже настороже. Но после одиннадцати часов утра он больше не в силах был ждать. Запрятав в бумажник визитную карточку с номером ее телефона, он вышел из посольства через боковые ворота и пошел вдоль Конюшковской улицы, а солнце грело ему спину. Повернув на восток у высотного жилого дома, построенного в готическом стиле еще при Сталине, он проверил, не тащится ли за ним «хвост», и, обойдя вокруг здания, вышел на пустынную Кудринскую площадь, а потом повернул назад, к Баррикадной улице, ведущей к Московскому зоопарку.
Около зоопарка он купил в киоске стаканчик мороженого и машинально ел его, наблюдая за улицей, по которой только что прошел. Если поблизости окажутся агенты КГБ, решил он, то с ними обязательно будут дети. Смяв пустой бумажный стаканчик, он швырнул его в урну и зашагал вверх по улице в поисках свободного телефона-автомата. Опустив в аппарат двухкопеечную монетку, он набрал номер Алины, который запомнил наизусть.
Последовали два длинных гудка, и женский голос ответил: «Неправильно набран номер».
«Алло», – ответил он, но голос механически повторил: «Неправильно набран номер»… Это включился автоответчик.
Он повесил трубку – монета выскочила обратно, снова позвонил, но с тем же результатом.
Мартин хорошо знал, что пользоваться московским телефоном не так-то просто – надо набраться терпения. Он прошел по улице еще с сотню метров и снова позвонил из другого автомата. Послышались частые гудки, указывающие, что номер абонента занят. В нем опять родилась надежда, и минут через пять он снова позвонил. Потом мимо прошел какой-то крепко сбитый мужчина и, хотя он не задержался у будки, Мартин решил переменить место и поискать другой автомат.
Он направился к станции метро «Улица 1905 года» (названной так в память о неудавшейся революции в том далеком году) и сел в поезд, идущий к центру Москвы. Он даже не думал, что за ним могут следить. Проехав одну станцию, он сошел на следующей – «Площадь Пушкина» – и вышел на оживленную улицу Горького.
