Кирилл Казанцев - Вороны любят падаль
– И что же я должен слушать? – подозрительно спросил Григорий Семенович. – Что умного ты скажешь мне сегодня? Я вот вижу, что после первой твоей комбинации мы потеряли Дроздова, мы потеряли «наследника», а Самойлову так и не выручили. Видимо, дальше у тебя запланировано сдать меня…
– Да ведь тебя они могли спокойно взять вчера! – удивился Решетников. – Но они оставили тебе свободу, чтобы добраться до наследника. И это замечательно! Мы сыграем в эту игру. Я вижу по твоему лицу, что эта мысль вызывает у тебя отторжение. Хм, ну не представляю, что сделать, чтобы ты мне поверил… А, впрочем, знаешь ли ты, где сейчас находится настоящий Владимир Томилин?
– Откуда я могу это знать? – буркнул Бобров.
– У меня, – спокойно ответил Решетников. – Настоящий Владимир Томилин у меня. В надежном месте.
– Врешь!
– Иногда вру, – усмехнулся Решетников. – Но не сейчас. Настоящий, подлинный Томилин, которого наверняка опознают десятка два человек в городе – больше мы сейчас вряд ли наберем. И вот это настоящая бомба. И об этом твой Жмыхов пока не имеет ни малейшего представления. Он, может быть, что-то подозревает, но поверить до конца в свои подозрения не может. Уж слишком все было сыграно тютелька в тютельку. Ни одной ноты мимо. Я увез Томилина у него из-под носа. Он стоял в трех шагах от него и даже не встрепенулся. Вот такая классная работа, Семеныч, а ты сомневаешься…
Полицейский уже доел свое мороженое и начал посматривать по сторонам, кажется, собираясь заказать себе добавки. Такое легкомыслие окончательно взбесило Боброва. Он сжал пальцы в огромный кулак и поднес его к толстому носу Решетникова.
– Мне плевать, что ты при исполнении! Доведешь меня до греха – врежу так, что мало не покажется. И пускай потом отбирают у меня лицензию. Я не пропаду. А вот тебе придется на врачей работать весь остаток своей жалкой жизни! Так что если не хочешь получить по первое число, кончай трепаться, жрать и хвалиться. Говори, что задумал!
Решетников посмотрел на кулак перед своим носом, подумал, с видимым сожалением положил ложечку, измазанную в мороженом, и сказал:
– Нет, тебе, Семеныч, точно нужно лечиться. У меня есть знакомый невропатолог, он тебя мигом на ноги поставит. Не хочешь? А зря! Тогда слушай! Всего я тебе сказать не могу, потому что лед еще слишком тонкий, по одному пробираться нужно. Не дай бог, не туда наступишь – треснет все, и хана! И самое главное, никто не должен знать, что я в это дело проник глубже, чем кажется. То есть, вот мы сейчас сидим тут, а шансы наши тают, как вот это мороженое. Вместе нас не должны видеть, иначе все пропало. Мне еще нужно кое с кем общий язык найти, понимаешь? А я его пока не нашел. Но как только я этот пазл сложу, я тебе отзвонюсь и скажу – время. И тогда ты позвонишь на их номер и объявишь, что наследник спрятан в доме 2/8 по улице Короткой, в подвале. Самому тебе туда ездить не надо, дальше я сам разберусь.
– Короткая, Короткая… – озадаченно наморщил лоб Бобров.
– Это квартал в южной части города, предназначенный на слом. Там, где деревообрабатывающий комбинат, обанкроченный, ну, знаешь…
– Ах, вот это где! И сколько я должен сидеть, ждать, пока ты соизволишь начать шевелиться?
– Не надо специально ждать. Приди домой, отдохни, прими ванну, смени одежду, поешь хорошенько… Можешь даже принять чуть-чуть, но не перебарщивай. Думаю, к вечеру все прояснится.
Бобров сумрачно посмотрел на Решетникова. Ему хотелось понять, что за мысли роятся в голове капитана, какие комбинации выстраиваются. Было ясно, что в опасную игру он ввязался вовсе не из идеалистических соображений, и вряд ли его так уж волновала возможная несправедливость. Не мог он испытывать сильных чувств по отношению к бывшей супружеской паре Дроздовых, потому что ни ту, ни другого близко не знал. Значит, действовал из корыстных соображений. Но не это смущало Боброва, а то, как далеко он мог зайти в своих соображениях. Бобров опасался, что может попасть из огня в полымя. За последние годы он приучился относиться с подозрительностью к людям в погонах. Если бы пятнадцать или даже десять лет назад ему кто-нибудь сказал, что он станет таким, Григорий Семенович просто не стал бы с таким человеком здороваться. Времена изменились разительным образом, и вот они, служители закона, гоняются друг за другом, ставят ловушки, подсчитывают возможную выгоду… Тьфу!
– Ладно, договорились! – мрачно сказал он, вставая. – Сделаю, как ты говоришь. Только помяни мое слово, Решетников, если не выручишь Дроздова с женой, не сносить тебе головы – это я тебе обещаю. У меня супруга теперь в лучшем мире, земля ей пухом, дети давно разъехались, беречь мне себя не для кого…
– Да ладно тебе, Семеныч! – добродушно сказал полицейский. – О чем ты говоришь? Все будет путем, я отвечаю. Мое слово – кремень.
– Ну, живи пока, – разрешил Бобров. – Напоследок намекни только, где настоящий? Не доберутся до него?
– Не должны, – делаясь серьезным, ответил Решетников. – Он, понимаешь, ранен. Я положил его к знакомому доктору подлатать. Абсолютно приватно. Деталей уточнять не стану, ни к чему, но там его не достанут. Он под чужой фамилией, и диагноз не его, и вообще его как бы не существует сейчас. А в докторе я уверен, как в самом себе. У меня на этого доктора такой компромат собран по экономической части – хоть сейчас на строгий режим. Он в моем присутствии дышать боится.
– А без тебя?
– А без меня просто боится. Но доктор хороший. На самом деле. Вот такой парадокс нашего времени – как хороший человек, так непременно жулик.
– Прямо свою характеристику зачитал, – буркнул Бобров и направился к выходу.
19
Полина вышла на обочину шоссе и принялась всматриваться в полуденное марево на горизонте. Ей хотелось как можно скорее попасть в город, но, как назло, дорога будто вымерла. За спиной девушки темнели притихшие сады, лепились дачные участки. Впереди зеленели залитые солнцем луга, над убегающим вдаль асфальтом вились струйки горячего воздуха. Полина была сердита до невозможности. Разумеется, она была благодарна людям, которые приютили ее, не дали умереть с голоду, спрятали от преследователей, но вот потом они повели себя непорядочно. Они попросту забыли о ней, бросили в этой невероятной дыре, среди зреющих плодов и навязчивых насекомых. Они ничего не сказали о местонахождении Томилина, хотя это интересовало ее больше всего, они даже увезли того человека, который выдавал себя за Томилина, оставив ее уже совсем в полном одиночестве. По правде говоря, от того человека пользы ей было мало, поскольку он находился на даче Боброва на правах заключенного, был прикован к неподъемному верстаку и в основном угрюмо молчал. Но его забрали и увезли куда-то, пообещав ей, что скоро все разъяснится. Ничего не разъяснилось. Полина провела ужасную ночь в жарком помещении, где до рассвета зудели комары, а утром, выпив жидкого чая с засохшим бутербродом и остатками сахара, решила бежать.
Принять это решение ее подтолкнула находка – в доме среди мусора валялся смятый конверт, на котором значился городской адрес Боброва. Полина решила наведаться по этому адресу и напомнить о себе. Ее очень беспокоило, что от Томилина по-прежнему не было ни слуху ни духу. Насколько этот человек был важен для нее? Она сама не сумела бы ответить на этот вопрос. Вряд ли месяц назад девушка обратила бы внимание на такого легкомысленного и недалекого парня. Во всяком случае, именно таким он старался казаться, и это у него, надо признать, здорово получалось. Ну да, их связали вместе необычные, пожалуй, даже трагичные обстоятельства, и что там греха таить, тот отблеск неожиданного богатства, который ложился на его потрепанную фигуру, произвел впечатление и на Полину. С ее финансовыми возможностями на запись и раскрутку диска даже надеяться не стоило. Непутевый, но, похоже, не жадный Томилин мог ей помочь. Потому она и потянулась за ним следом, нужно было признаться, что это стало определяющим обстоятельством. Полина не видела в этом ничего плохого, но сейчас мысль о собственной корысти вызывала у нее легкую досаду. Страшная ночь, когда исчез Томилин, а ее саму чуть не отправили на тот свет – такой вариант был вполне реален, по ее мнению, – все перевернула. Девушке теперь было важно найти Володю живым. Важно было сказать ему слова сочувствия. Она вдруг осознала, в каком беспросветном одиночестве находится этот человек, не сумевший ни за что зацепиться в этой жизни. Ему сейчас была нужна особенная поддержка, именно сейчас, когда перед ним замаячил призрак богатства, потому что богатство только усугубляет одиночество.
Одним словом, ей было необходимо увидеть Томилина живым и здоровым. Теперь она просто не могла уехать домой. И по большому счету сейчас Полине было плевать на собственные меркантильные планы.
