Татьяна Степанова - Готическая коллекция
— Нет, все, ребята, не могу! Друзья, не могу больше терпеть! — крикнул вдруг Базис, грохнув кофейной туркой по стойке. На секунду все голоса смолкли. Головы посетителей удивленно повернулись к стойке.
А Базис, стараясь перекричать музыку, объявил:
— Прошу внимания. Дорогие друзья, вас ожидает сюрприз!
Все за мной!
Никто ничего не понял, в том числе и Катя. Но все засвистели, захлопали. Базис выскочил из-за стойки, ринулся к двери, расталкивая танцующих. За ним, спотыкаясь на высоченных каблуках, бежала Юлия, уже успевшая переодеться из костюма в блестящий топ и мини-юбку.
— С ума спятил? — донесся до Кати ее растерянный вопль. — Зачем ночью-то? Что, до завтра нельзя было подождать?
— Только сейчас, — на ходу отрезал Базис. — Жена, ш-ш-ш, молчи! Сейчас показать его им — это же.., это же кайф! Друзья, все за мной!
Все, пьяно галдя, повалили за ним. За стойкой Катя увидела Чайкина. Его, видно, оставили караулить кассу. В бежевой футболке — явно с плеча Катюшина, растрепанный, вспотевший, он растерянно взирал на пустеющий на глазах зал, на сдвинутые столы, на гору посуды, на аппарат для разлива пива и тающий в мельхиоровом корытце лед.
— Что это наш Илюша затеял? — удивился Мещерский. Он двинулся к выходу, так и не расставшись с бутылкой «Баварии». — Что за муха его укусила?
С улицы донеслись восторженные вопли. Катя выглянула за порог, и… Дождь успел кончиться. Но теперь Морское окутывала плотная стена тумана. Со ! ступенек гостиницы еле видны были фасад автомастерской и угол соседнего дома. Улица, палисадник, кусты жасмина, бузины, сирени, яблони и вишни — все тонуло в непроницаемой пелене. Ночная темнота в сочетании с этим, окутывавшим землю ватным облаком было зрелищем настолько фантастическим, что у Кати захватило дух. Увы, никто ее восторгов не разделил. Мещерский буркнул, что «туманы тут, на косе, — обычное дело, но теперь фиг два на рыбалку утром поедешь». А все остальные были поглощены совершенно другим зрелищем. В том числе и Кравченко.
Толпа плотным кольцом окружила гараж. Раздался резкий гудок, потом звук тарахтящего мотора. И под оглушительные крики восторга из автомастерской выкатил сияющий «Мерседес Родстер». Белая крыша его была откинута, а за рулем на белых кожаных сиденьях восседал Базис — счастливый и гордый. Машина посреди расступившейся толпы проехала до дверей гостиницы, описала круг и остановилась. Буря восторга!
— Сюрприз! — крикнул Базис. — Вот, друзья, хотел вам всем показать.., представить на ваш суд.., несколько лет каторжного труда.., вот этими самыми руками, — он поднял руки, — каждый болт, каждая гайка…
Иностранные дальнобойщики, завсегдатаи бара, местные вездесущие подростки облепили машину со всех сторон. В толпе, осаждавшей Базиса и его творение, Катя вновь оказалась возле Юлии.
— Ну спятил, совсем спятил. — Юлия и смеялась и тревожилась. — Я ему кричу: да погоди ты, вот Григорий Петрович приедет завтра, а он… Ну, прямо свербит, не терпится. Скорей показать надо, похвалиться… Впрочем, может, он и прав. Сколько чужих-то понаехало. Может, так и покупатель быстрей найдется.
Земля слухами полнится.
— Ваш муж, Юленька, просто молодчина, — сказал Мещерский. — Золотые руки. Даже не верится, что все это он сам.
Тут Базис снова нажал на газ, «Мерседес» снова затарахтел и медленно двинулся вниз по улице к причалу. Народ повалил за ним. Туман, как занавес, поглотил всех. И только хохот, крики и стрекот мотора будоражили сонный поселок.
— Черт возьми, — сказал Кравченко, и в голосе его было восхищение, — в этом городишке не соскучишься. Не одно, так другое. Вот тебе и сюрприз! Катька, ну а ты что?
— Ой, у меня просто глаза слипаются, — тихонько призналась Катя и оперлась на руку Кравченко. — Все это, конечно, прекрасно, но уже два часа ночи.
Музыка в баре не смолкала. Туман сгущался. По улице, пугая котов, тревожа собак за заборами, раскатывал черно-белый «Мерседес». Базису на всех углах кричали «ура» — по-русски, по-польски, по-литовски, по-немецки. В довершение веселья в летней пивной напротив почты, в эту ночь весьма успешно конкурировавшей с «Паном Спортсменом», дальнобойщики из Литвы горланили залихватские песни.
Но Катя ничего этого не слышала. Она снова плыла, странствовала по теплым волнам — во сне. И во сне же самой себе чудилась то робким бумажным корабликом, то несокрушимой подводной лодкой, то легендарным крейсером «Аврора», а то вообще чем-то фантасмагорическим, призрачным и быстроходным, оснащенным разбойничьими черными парусами с белой ухмыляющейся черепушкой-лейблом.
За кормой мерно вздымалась волна — зеленая, искристая, точь-в-точь как на полотнах Айвазовского.
Ненастоящая волна, потому и нестрашная. И, плавно покачиваясь на этих ласковых волнах, Катя видела только…
Она открыла глаза. Кравченко, полуодетый, тряс ее за плечо. Шторы на окне были отдернуты — вчера они даже жалюзи не опустили — зачем, все равно туман, не видно ни зги. И сейчас из окна в комнату сочилась белесая мгла. Катя подумала, что, наверное, еще очень рано…
— На рыбалку? — пролепетала она, снова закрывая глаза. — Скатертью доро…
— Там этот внизу, — тихо, жестко сказал Кравченко, — участковый.., разбудил всех. Только-только все угомонились. Тебя хочет видеть. Говорит, та девчонка исчезла. Он эту девчонку вместе с ее бабкой всю ночь искал.
Глава 25
БОЧКА
В половине пятого, когда туман из темно-серого стал молочно-белым, когда стихли пьяные песни и вырубили музыку в баре, когда в поселке воцарилась тишина и жители Морского наконец-то заснули, на шоссе тревожно завыли милицейские сирены. Морское снова бодрствовало, разбуженное новой напастью. Распахивались ставни, скрипели двери, лаяли во дворах собаки, гоготали гуси, хлопали калитки. Все были снова на ногах. Но туман по-прежнему плотно окутывал местность.
Это было, наверное, и к лучшему. Катя, например, думала именно так. А еще она радовалась, что, покидая гостиницу, они не разбудили Мещерского. Пусть спит Серега. Пусть хоть кто-то спит в Морском в это утро и видит славные сны.
Они медленно брели в тумане. Кажется, по берегу.
Потому что справа шагах в десяти слабо плескались волны. Кажется, в направлении Высокой Дюны. Потому что там, по словам Катюшина, в небольшой бухте был еще один ремонтный причал. Там обычно стояли вытащенные на берег лодки. И там еще не искали в эту ночь Машу Крикунцову. А она туда иногда забредала. Порой она пряталась под перевернутыми лодками, когда играла сама с собой в свои непонятные странные игры. Но искать кого-то в этом молочном киселе, обволакивающем все вокруг, было делом почти безнадежным. В трех шагах от себя уже ничего не было видно. Катя споткнулась и даже и не увидела обо что.
И если бы Чайкин, шедший рядом, не подхватил ее, она непременно шлепнулась бы на песок.
Удивительное дело, но именно Чайкин вызвался идти с ними в этот ранний час на поиски. Он убирался в закрытом баре, когда в гостиницу ворвался Катюшин. Недолго думая, Чайкин снял резиновые перчатки, скинул фартук, взял с вешалки свою куртку и сказал участковому, что все равно спать он уже не ляжет и поэтому пойдет с ними. А с Катей пошел Кравченко.
Без возражений и ропота — оделся и тоже спустился в холл. А в номере Мещерского было тихо. И они не стали его будить.
— Там вон какие-то лодки, я вижу, — Чайкин — он оказался самым зорким — указал в туман. — Клим, мы, конечно, все здесь сейчас обшарим, но, по-моему, девочки тут нет и не было.
Катюшин быстро зашагал к лодкам. Нырнул в молочную завесу, как сгинул. Потом послышался какой-то скрип, глухие удары по днищам. Катя слепо пошла на звук. И вот лодки, вытащенные на песок подальше от воды, чтобы их не смыло во время шторма. Перевернутые вверх днищами. Всего, кажется, шесть штук, свежевыкрашенные масляной краской — белой и синей. Катя нагнулась и заглянула под ближайшую лодку — никого. Но если Катюшин утверждает, что девочку часто тут видели, то…
— Здесь нет никого, Клим! — Из тумана послышался голос Чайкина.
— Вижу, — мрачно ответил Катюшин.
Катя вспомнила, как всего полчаса назад в гостинице он, страшно волнуясь, объявил ей с Кравченко и поднятым с постели Медовниковым, что «девчонка пропала».
— Да ты ж к Крикунцовым вечером хотел зайти! — воскликнул Илья. — Ну? Сам же говорил!
Катюшин, в основном обращаясь к Кате и словно бы оправдываясь перед ней одной, а прочих почти не замечая от волнения, сбивчиво начал объяснять, что к Крикунцовым он действительно заглянул вторично где-то около восьми вечера. И никого дома не застал.
Стучал в калитку, потом зашел во двор. Уходя, встретил на улице их соседку. И та сказала, что только что видела Марью Петровну на рынке. Насчет Маши Крикунцовой она ничего не знала. Около одиннадцати, проезжая мимо на мотоцикле, Катюшин снова свернул на их улицу. Шел дождь, в доме Крикунцовых горел свет. Марья Петровна была уже дома и искала по соседям внучку. Оказалось, что, уходя на рынок, она оставила ее дома смотреть телевизор, а вернувшись, не нашла.
