Татьяна Моспан - Ловушка для дураков
— Лихо про мужиков.
Лера смутилась.
— Ты не думай, и Ленка, и я — мы нормальные женщины, просто очень противно, когда к тебе относятся потребительски. Знаешь, как хочется иногда праздника, чтобы тебе цветы дарили…
— Насчет цветов я, извини, не подумал.
— Да что ты, — замахала Валерия руками. — Тебе ничего нельзя говорить, оказывается, все воспринимаешь на свой счет.
Она заглянула в его глаза и сказала:
— Артем, я видела, что ты почему-то заинтересовался моими серьгами. Еще в тот вечер в ресторане, когда их увидел, хотел про них расспросить, верно?
Беглов, расслабившись после рассказа Валерии про свою подругу, посуровел.
— Верно.
— Это бабушкины серьги. Все, что осталось от ее гарнитура. Еще были брошь, кулон и перстень, они после смерти бабушки Даши моей маме достались. Кулон и перстень мать носила, серьги нет, на них застежки слабые, боялась потерять. Когда самолет разбился, на ней тоже кулон с перстнем были надеты…
— А брошь?
— Бабушку обокрали в сороковом году. Она в тот вечер поехала в театр, серьги, кулон и перстень на ней были. Брошку не надела, потому что та к платью не подходила. Это уже родители рассказывали. Кое-что в квартире еще взяли из драгоценностей, но бабушка больше всего по брошке из гарнитура убивалась. Фамильная реликвия. Да, картину в тот вечер украли, — вспомнила Валерия. — С дарственной надписью самого художника. В семье ею очень дорожили. Бабушка говорила, что какое бы плохое настроение у нее ни было, подойдет, посмотрит несколько минут, пообщается, и все как рукой снимет. Легкий, весенний пейзаж. Бабушка его своим талисманом считала. Когда умирала, все про него спрашивала, родителям что-то наказать пыталась.
— Чья картина?
— Акварель Серова.
— Понятно, — пробормотал Беглов.
— Серьги бабушкины я берегла, думала, когда совсем прихватит, дышать нечем станет, тогда продам. Всего два раза в жизни их надевала. В тот вечер в казино хотела тебя поразить.
— Тебе это удалось, — очень серьезно сказал Артем.
В его голове мгновенно начался отсчет. Тихарь в сороковом году пацаненком был. Не мог он совершить такую кражу. Он в Москву в сорок втором или в сорок третьем приехал, сам говорил, вспомнил Артем. Значит…
Он наполнил рюмки коньяку.
— Лера, мне пора. Давай на посошок.
Они молча выпили.
— Устала, — она потянулась, халат распахнулся.
Полураздетый Артем подошел к ней и обнял нагое тело, просунув руки под халат.
— Иди поспи.
— Я думала, ты останешься. — Жалобно сказала она. Ее глаза были грустными.
— Не сегодня. Как смогу, позвоню.
Она наблюдала, как он одевается. На душе стало тоскливо.
В холле, стоя уже в пальто, он повернул ее к себе.
— Ну?
— Ничего, нормально все. — Она прижалась к нему и попыталась улыбнуться.
— Вот и хорошо, что нормально.
— Завтра, вернее, уже сегодня, приглашу свою Лену, а то муторно как-то и неуютно.
— Пригласи.
Он направился к двери.
— Подожди, — остановила она его. — Я давно хотела сказать про Яковлева Юрия Петровича. Ты ему не доверяй, он очень хитрый и подлый. Он тебя боится, но продаст при первой возможности. Я чувствую…
Артем, отъезжая в «мерседесе», который ждал его во дворе, думал о последних словах Валерии про Петровича. У женщин чутье особое, но в ближайшее время ему будет не до Яковлева. Сейчас надо дожимать человека, который может дать информацию о том, кто замахнулся на империю Артема. Это первое. Второе. Он уже знал, к кому придется обращаться за сведениями о трудовой деятельности Тихаря времен начала сороковых годов. Этого человека звали Гнус. Он орудовал в банде Шпака, куда после смерти Креста прибился Тихарь.
Гнус был жив полгода назад. Артем надеялся, что он и сейчас не помер. Тот мог рассказать много интересного.
Но, глядя через автомобильное стекло на ночной притихший город, Беглов думал не только о делах. Его руки помнили тепло молодого страстного тела Валерии. При этом воспоминании сладостная волна прокатывалась изнутри. Он, хорошо зная себя, прекрасно осознавал, насколько это серьезно.
Когда он говорил сегодня ночью, что она может уйти от него, если захочет, он говорил совершенно искренне. Но даже в тот момент понимал, что сделает все, чтобы Валерия осталась с ним. Крепко она его зацепила, такого с ним не было никогда. И дело было не только в ее женской привлекательности. Впервые после бурно проведенной с женщиной ночи он захотел увидеть ее снова. Ночь с Валерией только раздразнила аппетит. Он почувствовал ее азартную, страстную натуру. Девчонка еще по сравнению с ним, только жить начинает после всех своих мытарств. Он хотел, чтобы она узнала, что такое успех. Артем понимал, какие сложности ждут их впереди, но ничего не мог с собой поделать. Она была нужна ему, вся, без остатка. Ни с кем ему не было так хорошо, как с ней, и никогда никакую женщину он не хотел так сильно и страстно, как ее.
Глава 17
Людка Петрова вторую неделю жила у Вадима Сидельникова. Все то, что случилось с ней раньше, не забылось, забыть такое невозможно, а отодвинулось потихоньку в сторону. Загородный особняк, собаки, Сусанна…
Крепкий организм девчонки помогал ей быстро восстанавливаться. Первые дни она просыпалась каждое утро на кухонном диванчике и со страхом оглядывалась. Где она, что с ней? Страх, засевший глубоко внутри, не отпускал. Она замирала на несколько секунд, тупо уставясь в пространство, а потом, сообразив, наконец, где она, срывалась с постели. Она жива, жива! Никто не издевается над ней, не мучает ее, не насилует.
Вадим, понимая, в каком состоянии находится девчонка, не трогал ее.
— Пришла в себя немного? — спросил он, когда вернулся из Ярославской области.
— Пришла.
— Дом у тебя где?
— Далеко.
Она испугалась его вопросов и, замерев, ждала, что будет дальше.
За время его отлучки Людка навела в квартире идеальный порядок. Он ахнул, когда увидел, как она отдраила все вокруг.
— Хозяйственная девка, — похвалил Вадим. — Так что мне с тобой делать прикажешь, а? Куда тебя отвезти?
— Никуда.
— Как, никуда? — удивился он. — Из родных наверняка кто-то есть, беспокоятся, разыскивают, а ты здесь застряла, — продолжал расспросы Вадим, но, поймав ее затравленный взгляд, отступил. — Ну, дела…
Людка кинулась ему в ноги и зарыдала.
— Пожалуйста, не гоните меня. Я… я все отработаю. Иначе пропаду совсем…
Она, заикаясь от слез, хватала его за руки. Вадим обалдел от всего этого.
— Да мне что, живи, — забормотал он, — раз дело такое. Ты, вижу, в беду попала, я понимаю, но дальше-то как? Ты не можешь всю жизнь у меня на кухне жить. Отец, мать подадут в розыск, а ты здесь. Зачем мне неприятности?
Людка забилась в истерике. Из ее сбивчивого рассказа он толком ничего не понял.
— Я даже звать тебя как, не знаю.
— Людка. Людка Петрова, — она размазывала слезы по округлым детским щекам.
Вадиму было жаль девчонку. Что он пристал, как репей? Если одна баба ему жизнь попортила, то нельзя во всех остальных женщинах стерв видеть. Да и какая она женщина, посмотреть не на что. Девчонка совсем. Мордашка, правда, симпатичная, а сама тоненькая, как былинка. В его вкусе были крупные женщины, налитые, и возрастом постарше его. Такие уже знали, что к чему, внимания много к себе не требовали, с ними не было проблем. А здесь такое дело.
Людка о себе больше ничего не рассказывала.
Вадим, приглядевшись к ней, решил: черт с ней, пусть живет. Когда-нубудь ему это доброе дело зачтется. Куда ее в самом деле в шею гнать? Образуется все как-нибудь…
Он уже всерьез подумывал о том, чтобы поговорить о Людмиле с хозяином, может, пристроит куда-нубудь. Пока Вадим решил погодить, время терпит, да и Беглову сейчас не до этого.
Людка без дела не сидела. Кроме того, что навела в доме идеальный порядок, правда, там и наводить было особенно нечего, квартира стояла полупустая, нашла себе еще одно занятие. Стала готовить для Вадима всякие вкусные блюда.
— Слушай, я не помню, когда так вкусно ел, — облизывался он, поедая домашние пельмени, пирожки с рыбой, запеканки и зразы. — Откуда такой талант?
— Бабушка научила, — коротко ответила Людка.
Его изумлению не было предела. Жаль, не в его вкусе эта малышка, а то бы…
Всем девчонка хороша, одно плохо: наотрез отказывается выходить на улицу.
Вадим возмутился:
— Я здесь ночую не каждый раз, меня по два-три дня дома не бывает, и не могу я постоянно думать о том, что ты есть-пить будешь. Не обязан. Чего проще, взяла авоську, спустилась в магазин. Рядом все.
Людка замотала головой.
Вадим, увидев, как она вся задрожала от этих слов, как задергались у нее губы, плюнул.
— Учти, у меня жизнь беспокойная, — в сердцах бросил он, — не жрамши насидишься.
