Владимир Колычев - Постой, паровоз!
Надзиратель тихо подошел к двери в камеру. Зиновий его не видел, но чувствовал. Четыре года он живет в смертном одиночестве, четыре года полного воздержания. За эти четыре года он вновь обрел утраченный было дар…
Надзиратель был не один. Он привел с собой какого-то очень важного человека. Зиновий не удивился, когда увидел перед собой полковника Лебяжного. А может, уже генерала? Зиновий внимательно посмотрел на него. Должен он был генералом стать, но что-то мешает. Что именно, Зиновий не знал…
– Вас можно поздравить? – спросил он.
– Меня? С чем? – удивился Лебяжный.
– Я думаю, что с повышением в должности. Большая у вас должность…
– Большая, – кивнул он. – Генеральская.
– А ходите в полковниках. Кто-то палки вам в колеса ставит. Кто-то из ваших помощников…
– Кто-то из них, – пристально поглядел на него Лебяжный. – Ты откуда знаешь?
– Да так, сон приснился…
– Про Наташу сон не снился?
– Снился, – обреченно кивнул Зиновий. – Нет Наташи. Не знаю, что с ней случилось. Но ее больше нет.
– Нет. Погибла. Передозировка. У одной крэк в камере был, а она украла. И все что было – в себя. Неясно, то ли нарочно, то ли не рассчитала…
Нарочно. Зиновий был уверен, что Наташа покончила жизнь самоубийством. Опостылела ей эта жизнь. Потому что не так жила, как надо.
– А в камеру как попала?
– По обвинению в убийстве. Сутенера своего убила. И товарку свою, которая под руку подвернулась. Три года в розыске числилась. Только недавно взяли. На вокзале, в компании бомжей. Вокзальная шлюха и законченная наркоманка.
– Зачем вы так? – Зиновий осуждающе посмотрел на полковника.
– А чтобы ты знал, что душа у нее пропащая. И стоило тебе вину на себя брать? Жизнь свою сгубил.
– У меня была жизнь, – покачал головой Зиновий.
Хоть и недолго длилась эта жизнь, всего-то таких-то три месяца. Но эту жизнь он прожил целиком и без остатка. И больше ничего ему не нужно. Умер он… И то, что впереди его ожидает свобода, ничего уже не значит. Ведь Наташу из могилы уже не поднять. А она точно умерла. Сам он мог ошибиться, а Лебяжный – нет. А то, что свобода впереди, так это тоже наверняка. Не зря же такой большой человек к нему пожаловал…
– Сколько тебе лет?
– Тридцать шесть.
– Мне сорок шесть. А кажется, что еще все впереди.
– Жена у вас хорошая, – улыбнулся Зиновий.
И любовница молодая и красивая – мысленно добавил он. Была у него любовница. Сорок шесть лет – это как раз возраст, когда бес в ребро. Бывают, конечно, исключения, но полковник Лебяжный не из них. Впрочем, Зиновий мог и ошибаться…
– Да, жена у меня такая, лучше не бывает, – подозрительно покосился на него полковник.
– Вы еще что-то хотели сказать.
– Хотел… Хотел сказать, что я успел жениться. А Шипилов не успел. Но твоей вины здесь нет. Как я и думал, его Черняк заказал. А Наташа привела приговор в исполнение. И Шипилова убила, а тебя под монастырь подвела. Давно бы тебя уже похоронили, если бы не Ухаров. Наташа во всем призналась. Во всех убийствах. Так что ты, Нетребин, ни в чем не виновен. И приговор твой пересмотрят в обязательном порядке…
– Как же ни в чем не виновен? А как же Сипягин?
– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Сипягин был киллером, и если ты его убил, то в порядке самозащиты. Но оправдываться тебе не надо. Слюсарева взяла и Сипягина на себя. Так что просто молчи…
На этом разговор закончился. Полковник великодушно похлопал Зиновия по плечу и с чувством исполненного долга вышел из камеры. Он не столько исполнил свой долг, сколько поставил точку в давнем деле. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как погиб Шипилов, и все это время он сомневался в том, что его убил Зиновий. Теперь он знал это наверняка…
2Солнце слепило до рези в глазах. Оно действительно было ярким: лето, безоблачное небо. Но так сильно слепило оно только Зиновия. Четыре года в полутемной камере, четыре года в могиле. И то, что с ним сейчас происходило, он мог бы назвать жизнью после смерти. Такое ощущение, будто он оказался в раю…
Но не в рай он попал, а в мир, из которого его вычеркнули пятнадцать лет назад. В мир, где он чужой и никому не нужный человек. В мир, который мог бы стать для него адом. Но все же он был благодарен богу и судьбе за то, что суд вынес оправдательный приговор. Свобода. Законная свобода. Но почему в душе не хватает радости? Может быть, потому, что с ним рядом нет Наташи? Нет, и никогда не будет. Зачем тогда, спрашивается, жить? А надо жить. Надо. Потому что жизнь продолжается. Жизнь, которую дал и до сих пор не отнял сам бог…
Зиновий остановился у ограды, за которой возвышалась церковь о пяти куполах. Он вздрогнул от неожиданности. Шел, куда глаза глядят, а ноги привели его к храму. Иначе и быть не могло…
Он помнил эту церковь. Раньше здесь находился какой-то склад. И купола были без крестов. В то время школьникам запрещалось приближаться к церквям на пушечный выстрел. Но время изменилось. Россия уже не та, что прежде. Склада в церкви больше нет. Кресты на золоченых куполах, колокола на колокольне. Светлое благоухающее сияние вокруг храма. Божья благодать. А красиво-то как – залюбоваться можно! И душа поет…
Из благоговейной задумчивости Зиновия вывел человек, коснувшийся его руки. Светлый, пахнущий свежими яблоками человек. Он прошел мимо, сунув ему в руку десятирублевую монету. Зиновий понял, что его приняли за нищего. Но не обиделся. Действительно, его вид оставлял желать лучшего. Из тюрьмы для смертников на свободу не выходят – одежду заключенных не хранят. Но не могло же начальство отпустить его на волю в робе. Поэтому и одели в какое-то рубище с чужого плеча. Старая грязная рубаха с запахом плесени, воняющие мочой брюки, разбитые вдрызг ботинки на босу ногу. Пусть так, зато он на свободе. И у него есть возможность помолиться и поставить свечку за свое чудесное избавление от уголовной напасти. Но прежде всего он поставит свечку за упокой грешной Наташиной души. Жила непутево и умерла так же. Нет страшнее греха, чем самоубийство…
– Эй, ты какого здесь хрена!
Сначала над ухом раздался истерично-грозный выкрик, а затем в плечо несильно, но требовательно ткнулся чей-то кулак. Зиновий взглянул на обидчика. Придавленный жизнью пропойца. Немытые космы, небритое, болезненно темное лицо. Грязный, вонючий…
– Зачем кричишь? – с упреком во взгляде покачал головой Зиновий. – Я не глухой. Я в храм пришел, а ты кричишь. Нехорошо.
– Ты за бабками пришел. А это наше место! Еще раз увижу здесь, убью!
– Сам скоро умрешь. Очень скоро. Подумай, с чем к богу придешь?
Мужчина был смертельно болен. Что-то с печенью и сердцем. Долго не протянет… Зиновий был уверен в этом, может, потому таким убедительным и казался его взгляд, которым он пытался усмирить злобного попрошайку. Бедняга завороженно уставился на Зиновия, не в силах произнести и слова. Проняло человека, страшно ему стало.
– В храм сходи, покайся, – поворачиваясь к нему спиной, сказал Зиновий.
Увы, но десяти рублей на свечку не хватило. Оказалось, что десять рублей по нынешним временам – смешные деньги. Женщина из церковной лавки над ним не смеялась, но свечку задаром не отдала. Да она и не обязана была этого делать. Впрочем, Зиновий не унывал. Ведь в общении с богом не столь важна ритуальность, сколько открытое сердце. Пусть не самое доброе сердце и не самое безгрешное, но главное, что открытое. И что молитва идет от души. Необязательно через священника, но обязательно от души…
Зиновий дождался вечерней службы, отстоял ее. Из храма выходил в числе последних. И не очень удивился, когда у церковных ворот увидел небольшое столпотворение.
В окружении людей с гримасой предсмертного ужаса на лице лежал тот самый нищий, который наорал на него из-за случайных десяти рублей. Зиновий даже знал, от чего он умер. Сердечный приступ. Все-таки он прав в своем прогнозе: нищий должен был умереть очень скоро. Но успел ли он хотя бы мысленно покаяться в своих грехах. Хорошо, если да…
– Мил человек!
Зиновия тронула за руку женщина преклонных лет. Морщинистое лицо, седые волосы, выбивающиеся из-под платка, сгорбленная спина. Глаза добрые, улыбчивые. Фиолетовое свечение с яркими проблесками. Запах прошлогодних сухофруктов. Чувствуется, что душа стремится к добру, но что-то мешает…
Зиновий вопросительно посмотрел на нее.
– Это правда, что ты предсказал Мишке смерть? – заискивающе спросила она.
– Правда в том, что случилось.
– Да, с ним случилось. А что случится со мной?
– Все там будем.
– Хотелось бы знать, когда. И что со здоровьем, хотелось бы знать.
– Суставы у вас больные. А так ничего.
– Ох, ломит кости, сынок. Еле хожу. А жить сколько осталось?
– Я не кукушка.
– А-а, понимаю. А куда идешь сейчас, сынок?
Зиновий и сам не знал, куда идет. Просто шел. И женщина за ним. И не скажешь по ней, что еле ходит.
