Наталья Александрова - Змеиный поцелуй
– Мы пока что стоим, – медленно сказала Надежда, – постоим здесь, машину подождем…
И в этот самый момент рядом с ними остановилась темно-синяя «мазда», открылась дверца и вылез Сергей Ракитин.
– Здравствуйте, – сказал он, – извините, что опоздал, пробки.
Лена пошатнулась и остановилась как вкопанная, глядя на Ракитина с ужасом. Потом она сделала попытку убежать, но Надежда была начеку и быстро схватила ее за руку.
– Послушайте! – крикнула она Ракитину. – Да забирайте же ее скорее! В жизни сводницей не была, но сил; же моих больше нет! Ведь это не женщина, а сплошная головная боль! Откровенно говоря, надоело мне это все хуже горькой редьки! У меня муж с работы приходит и хочет дома жену видеть, а я, вместо того чтобы ему тапочки подавать и обедом кормить, бегаю по всему городу за вашей… ну не знаю кем, вы уже сами разберитесь! Главное, держите ее крепче, а то опять убежит!
– Спасибо вам, – тихо сказал Ракитин, – я уж теперь сам за нее отвечать буду.
Он запихнул совершенно инертную Лену в машину и предложил Надежде подвезти.
– Нет уж, спасибо! – решительно отказалась она. – Хватит с меня! Мы с Арчи уж как-нибудь сами до дому доберемся!
Муж открыл дверь сразу, наверное, высмотрел их с Арчи в окно.
– Надя! – закричал он встревоженно. – Где вы пропадали так долго?
– Ты представляешь, – начала Надежда, которая приготовила ответ заранее, – этот негодяй удрал! И я бегала за ним по всем дворам!
– Арчибальд, ты что с ума сошел? – рявкнул Сан Саныч, не на шутку рассердившись.
Арчи гавкнул обиженно, и Надежде стало очень стыдно. Но никак нельзя было рассказывать мужу правду, он бы, во-первых. Надежде ни за что не поверил, а когда поверил, то устроил бы такое…
Нет, на сегодня хватит, сил у нее почти не осталось, хочется спокойного тихого вечера, чая с вареньем, и по телевизору чтобы показывали старую советскую комедию с Раневской или Жаровым. Но муж никак не хотел успокаиваться. Он, конечно, переволновался, ведь их с Арчи не было больше трех часов.
– Ты что, меня позвать не могла? – не унимался он. – Я бы помог тебе его поймать.
– А как бы я тебя позвала? – взвилась Надежда. – Голосом?
– Позвонила бы по мобильному…
– А ты мне его купил? – вызверилась Надежда, которой допрос уже начал надоедать.
– Взяла бы мой…
– А ты мне его дал? Ты только ворчал, чтобы телефон не занимала… Мотаешься, мотаешься часами по чужим дворам, так еще дома так встречают…
Сан Саныч понял, что Надежда не в лучшем настроении и отступил, предложив выдрать сенбернара, чтобы тому неповадно было удирать.
– Не надо! – Надежда испугалась, ч', о героическому псу достанется зря. – Я его уже выдрала…
На кухне она навалила Арчи полную миску мясного супа, погладила и тихонько попросила прощения за свою ложь. Арчи тихонько вздохнул и дал понять, что он не в обиде. Кот, как всегда, наблюдал за ними сверху, с холодильника, и Надежда погрозила ему кулаком.
– Попробуй только разболтать Саше, где мы были, на кормление с моей стороны можешь не рассчитывать!
Кот глядел с большим неодобрением, ему не нравилась тесная дружба Надежды с сенбернаром этак, пожалуй, и вправду перестанут кормить!
* * *Лена сжалась в комок на переднем сиденье машины.
Ее била крупная дрожь, зубы стучали, как от холода. Лицо пылало, как от слез или от стыда.
Она не могла повернуть голову от сковавшего ее страха и волнения, но всем телом, всей кожей чувствовала находящегося рядом человека, чувствовала исходящий от него жар, и какую-то мрачную жажду, и страшное напряжение – такое напряжение, какое бывает в воздухе перед грозой.
Наконец Лена смогла справиться с парализовавшим ее страхом и скосила глаза влево. Скосила – и чуть не задохнулась, так давно не видела этого лица, худого и мрачного, так давно не видела эту сильную шею, рвущуюся из воротника рубашки, как молодое дерево из развалин античного храма, эти светлые, слегка растрепанные волосы.
«Это больше не будет моим, – тоскливо подумала девушка, – я сама лишила себя права на него, права на его любовь, сама все испортила, испортила недоверием, подозрительностью, недостатком любви… как я могла плохо подумать о человеке с таким прекрасным лицом, с такими замечательными волосами, с такими горячими и нежными руками? Я должна была верить ему, верить несмотря ни на что, верить, даже если бы он сделал это прямо у меня на глазах… верить просто потому, что он – это он, а я – это я…»
Сергей не поворачивался к ней, он мрачно смотрел прямо перед собой и гнал машину, как будто хотел загнать ее насмерть.
Лена, которая до этой секунды не видела ничего, кроме его лица, его волос, его широких плеч, бросила взгляд на дорогу и увидела, что они давно уже выехали из города и машина мчится по шоссе, среди густых рощ и быстро пролетающих мимо загородных домов.
Она не сразу поняла, куда они едут, – она сейчас вообще не в состоянии была что-нибудь понимать – но вскоре мимо замелькали до слез знакомые пейзажи, и Лена поняла, что они приехали в Комарове.
«Ну да, – подумала она, – куда же еще. В Комарове, где все кончилось. В Комарове, где я не поверила ему и тем самым лишилась права на его любовь… сейчас он ткнет меня в старую дачу, как нашкодившего щенка тычут мордой в то, что он натворил».
Действительно, машина, сбросив скорость, проехала мимо огромной темной ели и остановилась перед калиткой.
У дачи был по-прежнему печальный и запущенный вид, но сегодня светило солнце, и цветные стекла веранды разбрасывали вокруг яркие, праздничные блики. Лена даже зажмурилась на секунду – такой ослепительный отсвет бросил вдруг ей в лицо оранжевый квадрат, как мальчишка, балующийся с осколком зеркала.
Она зажмурилась – и не хотела открывать глаза, потому что ей показалось на секунду, что время можно повернуть вспять, и сейчас раздастся густой бас Матильды Васильевны:
«Чай надо пить обязательно из старинного фарфора, тогда у него совсем другой вкус!»
И из старенького магнитофона польются звуки гитары – «Над небом голубым есть город золотой…»
И все будет прекрасно у них – у них с Сережей…
Она услышала скрип шагов по дорожке и увидела, что Сергей, безнадежно ссутулившись, идет к дому.
Она не выдержала и двинулась следом, как послушная собачонка идет за своим хозяином, даже если он отстегнул поводок.
Сергей поднялся на крыльцо. Старые, рассохшиеся ступени жалобно заскрипели под его тяжелыми шагами. Сергей достал из кармана ключ, открыл дверь, и она увидела его силуэт на фоне дверного проема… как той ночью…
– Нет! – закричала она, бросившись к нему бегом. – Нет, это был не ты!
– Что? – Сергей удивленно повернулся.
Он-то и так прекрасно знал, что не был здесь той ночью, а она – Лена поняла это со стыдом до этой самой секунды думала, что видела его, именно его в густых сумерках на фоне открытой двери. Она так убедила себя в этом, так много раз прокручивала в памяти тот злополучный эпизод, что почти уже не сомневалась. Даже сегодня, по дороге в Комарове, стыдила и корила себя за недоверие к любимому человеку, за предательство, которое так дорого обошлось ей самой, – но все равно верила своей памяти и своим глазам.
А теперь она увидела, что глаза сыграли с ней дурную шутку.
– Он был ниже тебя, – проговорила Лена едва слышно, когда Сергей остановился перед ней, удивленно заглядывая в ее глаза.
– Кто? – удивленно спросил Сергей, и вдруг понял. – Ниже? – переспросил он.
– Да, – Лена протянула руку к двери и прикоснулась к потемневшей от времени притолоке, на которой когда-то, очень давно ножом делали зарубки на том месте, до которого дорос маленький Сережа.
– Его голова была на одном уровне с этим стеклом, – она показала рукой на зеленый квадрат, – а твоя – вот с этим… – и рука скользнула к оранжевому, ослепительному, как расплавленное солнце.
–; У него были светлые волосы, – проговорила Лена, опустив глаза, – и я подумала…
– Ты подумала, что это был я? – он взял ее лицо в свои большие руки, и притянул его, и высушил горячими губами неожиданно набежавшие мелкие и неважные слезы. – И из-за такой глупости мы с тобой потеряли шесть лет? Целых шесть лет жизни?
– Да, – она кивнула и глупо захихикала, подумав какой, в действительности, она была дурой.
А он не выпускал ее из рук, и втащил в дом, и захлопнул за собой злополучную дверь, и начал срывать с нее все глупое и ненужное, как эти шесть бездарно потерянных лет, – кофточку, джинсы, все остальное – как будто срывал с цветка лепестки, и бросал все это по дороге, отмечая свой путь сброшенной одеждой, как Мальчик-с-Пальчик отмечал путь камешками, и прильнул к ней со стоном боли и узнавания, и Лена поняла, что вернулась домой.
Она заново узнавала его горячие сильные руки, его жадные губы, которые хотели выпить ее всю, от мочек ушей и завитков волос на затылке до маленьких изящных ступней, она заново узнавала все его тело, такое забытое и такое желанное, – такое необыкновенное и такое родное…
