Илья Рясной - Табельный выстрел
— Где-то он должен был в Свердловске хорониться, — сказал Абдулов, глядя на фоторобот Грека, пришпиленный к школьной доске в кабинете. — Мог и за городом.
— Братья говорят, что в городе лежка у него была, — произнес Поливанов.
— Да ладно вам, — отмахнулся Маслов. — Наверняка давно свалил на четыре стороны. Весь город знает, что убийц взяли. Так что делать ему здесь больше нечего.
— Город перекрыт был, — возразил Абдулов.
— Но не на чугунный же замок закрыт.
— Поглядим, — Абдулов открыл папку и углубился в изучение копий протоколов показаний обвиняемых, касающихся своего соучастника.
Он чувствовал, что что-то упустил. Есть рядом какая-то зацепка, которую не использовал.
— Так, рост средний. Все среднее. Глаза злобные, — читал он вслух. — Все лирика. Даже татуировок нет приличных.
— Странно это немножко, — лениво произнес Маслов. — Обычно блатные — как дети малые, которым цветные карандаши дали. Пока всех себя с ног до головы не изрисуют — не успокоятся.
— Значит, давно уже решил даже таких следов не оставлять, — сказал Поливанов. — Татуировка у блатных — как паспорт у паспортного стола. Там вся биография.
— Таксист говорит, что у Грека на кисти правой руки татуировки сведены, — напомнил Маслов.
— Сведены, — согласно кивнул Абдулов. — И на плече одна татуировка… Одна…
Вдруг его как громом поразило:
— Братцы, а я ведь видел его!
— Кого? — не понял Поливанов.
— Грека.
— Во сне? — хмыкнул Маслов.
— Наяву! Даже за руку держал.
— Ну-ка, выдай порцию откровений, — потер руки Маслов.
Абдулов немного сбивчиво объяснил, при каких обстоятельствах видел похожего человека. Взяли его около вокзала. Паспорт был при нем. Здраво отвечал на вопросы.
— И куда ты его дел? — спросил Маслов.
— Оперативнику сказал, чтобы срочный запрос сделал в паспортный стол. И потом бы сфотографировал и отпустил — оснований держать не было.
— И что?
— Я звонил потом проверить. Опер сказал — все нормально, подтверждение из Воронежа пришло. Есть такой.
— А фотография? — подался вперед Поливанов.
— Вот не знаю — сфотографировал он его или нет.
— Так, давай машину, и в это отделение едем.
С местным оперативником они не увиделись — он вчера ушел в отпуск. Но человеком оказался добросовестным, клиента сфотографировал и поместил в альбом по разряду «подозрительные лица» с указанием паспортных данных.
В тот же день все находящиеся под стражей бандиты опознали по фотокарточке Грека.
— Он, сука. Нашли? — спросил Куркуль.
— Найдем, — заверил Поливанов. — Скоро.
— Это хорошо. Это правильно…
Это уже было немало — теперь они имели фотографию подозреваемого и паспортные данные, которые были наверняка липовыми. Точнее, гражданин с таким номером паспорта и данными жил на свете, но никакого отношения не имел к преступному миру.
— Там еще что-то было, — сказал Абдулов, когда оперативники вернулись в кабинет.
Он уселся за стол, положил перед собой толстенный, на три четверти исписанный блокнот, в который заносил всю важную и не особенно важную информацию, и принялся его листать, иногда тщетно пытаясь разобрать свои каракули.
— Столько сведений, — пожаловался он. — Голова пухнет. И память отказывает.
— Это ранний маразм, Серджио, — заверил Маслов. — Но не бойся, от него уже таблетки изобрели.
— Или позднее взросление, — хмыкнул Абдулов, копаясь в своем фолианте. — Вот, нашел… Гражданин сослался, что в Свердловске живет у некой Любови Норкиной, телефон ее давал… Вот номер… Она подтвердила, что это на самом деле так.
— Вот и лежбище его! — воскликнул Поливанов.
Дальше все было делом техники. Установили, что телефон установлен в частном доме на окраине города. Хозяйка Норкина Любовь Алексеевна, ранее неоднократно судимая, имеет кличку Норка. В последнее время вроде завязала и работала на дому портнихой.
Разведчики, которых послали на адрес, объявили, что никакого постороннего шевеления в доме не наблюдается, похоже, хозяйка живет одна. И сейчас находится в доме.
Когда опергруппа заявилась к ней с постановлением на обыск, Норкина начала ломать комедию — мол, ни за что ни про что простую советскую девушку мучаете. Судимости все сняты, и она честная теперь.
Ее доставили в Управление, где в кабинете Поливанов объявил о задержании.
— За что?! — взвилась она.
— Пока за укрывательство особо тяжкого преступления. А дальше поглядим.
— Какое преступление?
— Хватит ломать комедию. Все вы знаете. Где Грек?
— В Греции, — с вызовом произнесла она.
— Ну да. Как говорил грек-кондитер Дымба в «Свадьбе» Чехова: «в Греции все есть».
— Именно. Какое такое укрывательство шьете? Даже представить себе не могу. В страшном сне.
— Страшных снов у тебя, ласточка, будет теперь много, — Поливанов пододвинул стул и уселся рядом с ней. Он понял, что официальный тон ничего не даст, включил другой режим — мол, сыщики и блатные все одним миром мазаны, просто одни бегают, а другие ловят. — У тебя Грек жил. Ты это по телефону подтвердила оперативнику, который тебе звонил.
— У меня жил несколько дней Алексей Анатольевич, фамилию даже не помню. В женихи набивался. А Грек он или эфиоп — без понятия.
— Норка, хватит комедию ломать. Он только в Свердловске семь человек замочил. А дальше…
— А дальше и восьмую запросто замочит! — не выдержав, воскликнула она.
— Боишься…Только когда мы его задержим, ему уже не до тебя будет… Наговорил тебе небось, что если его возьмут, кореша к тебе придут? Это обычная сказка, Люба. Если бы все так строго было…
— У меня шкурка одна. И проверять не хочется… А вам бы все разговоры говорить. И ни за что не отвечать.
— А теперь послушай меня. Ты, если упираться будешь, быстро за соучастие загремишь.
— Не докажете!
— Я? И не буду. Прокуратура докажет. Они это умеют, не сомневайся… И загремишь ты по максимуму. Хоть женщин и не расстреливают, но пятнашку вынь да положь.
— Пятнашку, — Люба застонала.
— А ты как думала. Остальных к стене прислонят. А тебя образцово-показательно в зону.
— Да ладно порожняк гнать…
— Можем проверить… Или ты мне выдаешь Грека. Получаешь плевую статью о заранее не обещанном укрывательстве. Я следователя попрошу помягче к тебе подойти, глядишь, условняком отделаешься…
— А Грек меня потом…
— Опять за свое. Не будет ответки. Мы позаботимся. Можешь в другое место съехать — поможем…
— Ой, дура я дура, — покачала головой Люба. — Ладно. Грек — это Шестаков Александр, родом откуда-то из-под Куйбышева. Все хвастался, что у него деды там полгорода в ежовых рукавицах держали. Купечествовали.
— Уже теплее. А куда он от тебя, такой красавицы, сбежал?
— Да не знаю. Обещал столицу навестить. Вы, говорят, из Москвы?
— Да.
— Так вот и встречайте его там. Он вам там такое устроит, — Люба злобно засмеялась.
— Встретим, — кивнул Поливанов. — Честь по чести…
Глава 42
Грек опять бежал. Он бежал всегда. От своих. От чужих. Чаще удачно. Иногда не очень — как тогда, в 1949 году, когда помогал родной стране тянуть трансполярную магистраль Салехард — Игарка — Чум. Как поется в песне:
Двадцать лет трудовых лагерей,
И, на радость рабочему классу,
Там, где были тропинки зверей.
Проложили таёжную трассу.
Пришлось оттуда когти рвать зимой в срочном порядке, потому что суки, которые лагерный пункт Держали, его и вора по кличке Грузин постановили на ножи поставить. С Грузином в путь прихватили молодого фраера — мол, доверие оказали, на самом деле взяли как гастронома. По тундре зимой без еды не пройти, и еще старыми ворами изобретен жестокий способ — бегут двое, третьего берут на консервы. Срабатывало. Вот только не довелось Греку полакомиться человечинкой. Нарвались они на ненцев — детей северных просторов. Те одно время к зэкам беглым относились лояльно, мол, идет человек по тундре и пускай идет, могли даже и обогреть, и покормить. А после нескольких случаев, когда беглые вырезали целые семьи, чтобы завладеть оружием, едой, стали местные беглых сильно не любить. Да и администрация ГУЛАГа щедро платила что за мертвого, что за живого беглеца. Спутников Грека ненцы тогда застрелили, а самого его почему-то пощадили. И сдали обратно в зону, где ему чудом удалось выжить, но за это заплатить серьезную цену.
За окнами тамбура купейного вагона пролетали привычные российские леса и перелески. Проносилась бескрайняя, нелюбимая страна, созданная ему на страдание.
Интересно, когда его установят и объявят на него новую охоту? Менты не дураки, рано или поздно выйдут на Любу. И та сдаст его. Обязательно сдаст. Грек отлично знал, когда люди готовы сдать. Норка готова. И тогда ментам будет известно его истинное имя.
