Валерий Фурса - Десятая заповедь
— Не хочу я бесплатного! Бесплатным только сыр в мышеловке бывает! Я буду ждать своего адвоката. Мне его друзья пришлют. А до того времени ни о чем с вами разговаривать не буду.
— Гражданин Скребков! — следователь чуть приподнялся над столом. — Вы находитесь под следствием! И, как гражданин Украины, обязаны выполнять все действия, которые возлагаются на арестованного Уголовно-процессуальным кодексом Украины.
— Не докажете! Не было меня здесь в воскресение утром. Не стрелял я!
— Ну, не стреляли, так не стреляли. Но это еще предстоит доказать. Допускаю даже, что за вас кто-то другой стрелял. Хотя вряд ли. Но состоянием на сегодняшний день у меня есть неоспоримые свидетельства того, что вечером, 19 июля, в субботу, вы, как вор, пробирались к дому своей матери по огородам. Согласитесь, что уже только это вызывает по отношению к вам определенные подозрения. Люди, которым нечего скрывать, обычно ходят по улице. Кстати, это было бы и гораздо ближе…
— А я хожу так, как мне хочется. Захочу — по улице пройдусь. А взбредет что-то в голову, то могу и огородами. Это что, запрещено законом? Не смешите мои валенки! Свидетелей они нашли…
— Как же вы объясните тот факт, что раньше настаивали на своем отбытии в командировку именно в субботу вечером и именно из областного центра?
— А я и теперь это утверждаю. В субботу вечером я отбыл в командировку. Билет на поезд о том свидетельствует.
— Ага. Билет, значит?
— Билет, билет! Против этого не попрешь!
— А что против билета переть? Билет, как всем известно, и в Африке билет. И даже в Антарктиде. Хотя поезда там и не ходят. Вот только не садились вы в поезд по тому билету. Ни в субботу вечером, ни в другой день. Я вам уже говорил, что об этом есть свидетельство проводника. Кстати, отпечатков его пальцев на билете не обнаружено. Не брал он его в руки, билет ваш. И никто, кроме вас, не брал. Разве что — секретарша вашего начальника. А, может, это она по вечерам проводником на поезде подрабатывает?…
— Да что вы ей верите, проводнице этой? Она разве за пассажирами смотрит? Взяла билет, и все дела. А пальцами она его брала, или в перчатках была, я на то не смотрел. Уже в Киеве она мне его отдала.
— Нет, Скребков! Не срабатывает ваш билет. Да и не проводница в том вагоне, а проводник. Он и засвидетельствовал, что по этому билету в поезд никто не садился.
— Как, проводник?
— А вы что, мужчину от женщины отличить не можете?…
— Я, это… Я не присматривался. Стоит себе в форме, вот я и отдал свой билет. Да и выпивши малость был…
— Так в юбке или в брюках?
— В каких брюках?
— Так форма у железнодорожников такая. Женщины — в юбках. Мужчины — в брюках.
— Дались вам те брюки с юбками… Не смотрел я! О чем-то своем задумался.
— Ну, хорошо! Предположим! Я ставлю ударение на слове «предположим». Чтобы вы не слишком-то обольщались. Предположим, что вы действительно уехали этим поездом, в субботу. Предположим, что вы не обратили внимания на проводника. В купе с вами кто ехал?
— В купе. Я же говорил, что выпивши был.
— Ну, все же. Люди там были, обезьяны, или слоны какие-то.
— Вот-вот! Мужик, как слон был, а две старухи — как обезьяны. Потому и не присматривался к ним.
— Ваше счастье, Скребков, что цыганский барон ваших слов не слышит. Зарезал бы, наверное…
— Какой еще барон? — оторопело посмотрел на следователя Николя. — Что-то вы меня путаете. У нас баронов давно уже нет. Князей и графьев тоже.
— Эх, вы… «Графьев»… А еще в институте учились…
— А мы про них не проходили…
— У меня такое впечатление, что вы лично мимо всего прошли… А в купе том цыганский барон ехал. Со своей женой-красавицей, до с дочерью на выданье. Обидели вы барона. И барышень его сильно обидели. Кстати, он — весьма импозантный мужчина. Не чета некоторым… Кстати, они все тоже дали показания, что четвертого пассажира в купе не было. Так, втроем, до Киева и доехали.
Скребков молчал. Он усиленно соображал, как же правильно самому выстроить свою защиту.
— Конечно же, не садились вы в поезд в субботу вечером. Именно в это время, будучи в доме своей матери, вы думали о том, как в Василия Степанчука стрелять будете. Чем же он вам так досолил?
— Не стрелял я! Не докажете! А о том, что я думал — тем более. Тоже мне, Вольф Мессинг нашелся! Мысли прошлогодние он читает…
— Мыслей ваших я, конечно же, читать не могу. А вот сам Степанчук вас узнал.
— Не мог он меня в темноте узнать! Не сова же он. И даже не кот. Так что, лапшу свою вы кому-то другому на уши вешайте. Я уже опытный…
— В чем это вы опытный? Не в первый раз в людей стреляете?
— До не стрелял я в людей! Я, разве что, по мишеням…
— А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее.
— С какого такого места?
— С мишеней, конечно. Когда стреляли? Зачем стреляли? Кто подтвердить может, что только по мишеням? Насколько мне известно, к сообществу охотников вы не принадлежите.
— Нужна мне та охота… Просто так стрелял. В тире. По мишеням, конечно. А что, нельзя?
— Почему же? В тире можно. А в людей — нельзя! Или вам невдомек даже, что во время выстрела из охотничьего ружья вспышка огня бывает? Вот именно она ваше лицо и высветила. На какое-то мгновение всего. Но Степанчук именно в то мгновение в вашем направлении смотрел. Потому и узнал вас сразу. Где ружье? Или это обрез был?
— Не знаю я ни о каком ружье! Не был я здесь в воскресение утром! Не стрелял! Требую своего адвоката! А то этот и полслова в мою защиту не сказал. Молчать буду!
— Ну, что ж, молчать, так молчать, — как-то безразлично молвил следователь. — Вы уже и так достаточно наговорили. А все остальное мы и так знаем. Знаем, что билет для вас на нашей станции покупал ваш товарищ Иван Пронцив. Именно с этим билетом вы в воскресение на утренний поезд садились. Свидетельские показания у нас имеются. Вот только нам еще не совсем ясно, сами ли вы обрез где-то достали, или вам его дал капитан милиции Пронцив И.П…
— Не давал мне Иво никакого обреза!
— Не давал, значит… А к какому Нику вы от меня звонили?
— Ни к какому! К совсем другому! У меня много Ников и Ивов в друзьях водится.
— Да мы все уже проверили. И Ника вашего проверили, и Иво. Кстати, и обрез в его машине нашли. И отпечатки пальцев с него сняли. И ваши, и вашего друга Иво, то есть — Ивана. Теперь вопрос стоит так: лично ли вам, Скребков, или гражданину Пронциву понадобилось Василия Степанчука убивать? Чтобы знать точно, что вы, Скребков, только исполнитель, или и заказчик тоже.
— Да какой я заказчик? Это все — они…
— Кто, они?
— Не скажу! А вы почему меня не защищаете? — к адвокату. — Мне тут убийство нахально шьют, а вы — ни слова в мою защиту!
— Так вы уже достаточно на себя наговорили. Лично мне уже все ясно. Следователю, думаю, тоже. А что касается вашей защиты, то мы сможем потом сам на сам поговорить. Конечно, если вы того пожелаете…
— Не пожелаю! Мне друзья адвоката наймут!
Семен Петрович криво улыбнулся:
— Думаю, что некоторым из ваших друзей и самим теперь адвокаты понадобятся. Один из них вам обрез дал? Дал. Он же и стрелять учил? Скорее всего, именно он. По мишеням… Другие ваши друзья о подготовке преступления, скорее всего, знали. Знали, но правоохранительные органы о том не предупредили. Значит, теперь каждый из них тоже под статьей ходит. Вот только под одной ли? Так что, Скребков, вряд ли им теперь до вас. Не будет вам другого адвоката, кроме меня. Друзьям вашим теперь бы свои личные дела утрясти.
Глава 30
Клуб клинобородых развалился, как карточный домик. Даже, без особенных усилий извне.
Пронцив долго не упирался. Тем более, что именно в его машине нашли обрез охотничьего ружья шестнадцатого калибра. Экспертиза неопровержимо доказала, что именно из этого обреза и был произведен роковой выстрел в Василия Степанчука. И отпечатки пальцев на обрезе были обнаружены. И самого Пронцива, и Скребкова. Почему не спрятал обрез? Он даже сам себе не мог ответить на этот вопрос. Пожалел, наверное? Или считал, что для других дел еще понадобится?…
Прощаться с привычным образом жизни Пронциву не хотелось. Вернее, он четко давал себе отчет в том, что в милиции ему больше не служить и что тюремной баланды, скорее всего, поесть придется. Но упирался и отпирался, как только мог. Вернее, насколько умишки у него хватало.
Ну почему? Почему именно он, и почему только он, должен отвечать за все то, что решали ВСЕ клинобородые? А они сами и дальше будут по ресторанам зависать, да девок по дачам таскать? Снова и снова будут друг другу продвижение на более теплые места под солнцем устраивать? А он, Иво, который для ВСЕХ старался и который им ВСЕМ во всем содействовал, вынужден будет на небо в клеточку смотреть? Нет! Виновны ВСЕ! Потому, пусть ВСЕ и отвечают! И, в первую очередь, сам Гарик! Тоже мне, пуп земли! Двух предложений сам грамотно написать не может! А еще этот козел Николя… Бабу, видишь ли, трахнуть ему захотелось…
