Кирилл Казанцев - Убийство по-министерски
— Значит, вы предполагаете, что она подсыпала вам снотворное? — уточнил я, выслушав начало истории Шагалова.
— Я просто уверен в этом! Хотя никаких склянок и упаковок я не находил, но состояние-то было такое, что ни с чем не спутаешь. Это я вначале не придал значения, а потом…
— Так, а что конкретно вам кажется странным в ее поведении? — развил я тему.
— Ох, столько… Даже не знаю, с чего начать. Ну, мы встречаемся с ней уже полгода, я успел узнать ее привычки. А тут она вдруг начала меняться. Ну, настроение у нее и раньше менялось, и я знал о проблемах в ее психике, но что-то она совсем расклеилась. То плачет, то смеется, то одно требует, то другое, хотя раньше особо не капризничала. Вечно на недомогание жалуется, придет, разляжется… Весь вечер может проваляться, ноги задрав, а потом засыпает. По утрам вообще требует завтрак в постель, а сама не ест даже. В ванной на полтора часа запирается, чего она там делает — непонятно.
— Разбаловали вы ее, Алексей, — констатировал я.
— Да она не была такой!
— Не была, говорите?
— Ну, ленцой-то она всегда отличалась, — признал Шагалов. — Поспать любила, поваляться без дела, но чтобы такие капризы устраивать…
— Слушайте, Алексей, — неожиданно осенило меня. — Подождите! А она у вас, часом, не беременна?
Шагалов опешил. Потом он, оценивая услышанное, потер бородатый подбородок и развел руками:
— Нет… Нет, не думаю. Ну, она бы мне сказала.
— А может быть, она вам такой своеобразный сюрприз хочет сделать? — предположил я. — Учитывая, мягко говоря, неординарность ее натуры?
— Какой сюрприз! — хмыкнул Алексей. — Вы что, думаете, Варвара обрадовалась бы этой беременности и собралась рожать? Да она в тот же день, как узнала, побежала бы аборт делать! Да мы с ней обсуждали эту тему, и в компании она не раз поднималась, и Варвара всегда уверяла, что не собирается иметь детей, пока не наживется вдоволь для себя. А возможно, что и никогда.
— Ну, говорить — это дело одно, — не сдавался я. — Это все голословные заявления. А когда доходит до дела, люди могут и круто поменять свое мнение.
— Нет, нет. — Шагалов раздумывал над моими словами и мотал головой. — Да она знает, что и я не собирался от нее детей иметь. Это же, в конце концов, рискованно — с ее-то психикой! Так, встречаться с ней иногда по приколу, но чтобы детей — нет! Но это все так, ладно. Вот я вам сейчас кое-что другое расскажу.
Шагалов, покончив с одной бутылкой пива и порцией салата, купил еще. Потом он закурил сигарету и, стряхивая пепел, заговорил:
— Я из-за нее спать не могу по ночам. Понимаете, просыпаюсь и вижу — она на меня смотрит. Пристально так, внимательно… И улыбается при этом. А улыбка такая… жуткая прямо. Словно ведьма рядом лежит.
— Может, вы слишком впечатлительны, Алексей? — улыбнулся я.
— Вы дальше послушайте, — отмахнулся Шагалов. — Вы ее картины видели?
Я вспомнил шокирующий эротический абстракционизм на стенах Варвариной комнаты и кивнул.
— Так вот, — продолжал Алексей. — Мне они и раньше-то казались… сомнительными. Но у Варвары все не как у людей, поэтому я и значения не придавал. Пусть, думаю, пишет, если ей прикольно. А когда увидел, что она без меня у меня дома творит…
Шагалов умолк, покачал головой и расстегнул свой портфель, на который я уже давно посматривал с любопытством. Он достал оттуда несколько листов и протянул мне. Это были рисунки, и принадлежали они, несомненно, Варваре — я узнал ее руку. На сей раз здесь были изображены люди. Причем в основном все знакомые мне. Но вот в каких ракурсах!
Первый рисунок показывал самого Алексея. Шагалов был изображен распятым, но выражение его лица вовсе не было таким страдальческим и просветленным, как у Христа. Во лбу Алексея торчал нож, а прибит он был к кресту огромными канцелярскими кнопками. Следующий рисунок изображал Алексея, закопанного по самую голову в землю, примерно как бедняга Саид, пострадавший от злого Джавдета. Над ним возвышалась фигура самой Варвары. Она была гигантской, словно колосс. Одна нога у нее была нарисована непропорционально длинной, и этой ногой она попирала несчастного Шагалова, который явно был уже мертв.
Третий рисунок показывал сразу нескольких людей и был выполнен очень оригинально. По всему листу были раскиданы зарисовки, изображавшие смерть известных мне людей. Я сразу узнал Надежду Алексеевну, чье изображение было расположено в центре. Она стояла на табуретке, которую уже вышибли из-под ее ног. На шее женщины была нарисована веревка.
Немного поодаль была изображена металлическая кровать, а на ней — пожилая уже женщина со сморщенным лицом. Тем не менее, в ней можно было узнать Таисию Анатольевну Скоробогатову. Руки ее были скрючены в предсмертных судорогах, в них же застыли вязальные спицы и какой-то лоскут — несомненно, перед смертью она занималась вязанием. Рядом с кроватью была пририсована тумбочка, заставленная всевозможными пузырьками с лекарствами.
Следующий рисунок вгонял совсем уже в тоску и уныние — он показывал сына Скоробогатова. Он покорно подставил свое смазливое молодое лицо стремительно несущемуся на него электровозу. В глазах застыл дикий страх и одновременно готовность принять мучительную смерть.
Алексея же Шагалова на сей раз укусила ядовитая змея отвратительно-зеленого цвета.
В правом углу картины — я даже сначала и не заметил, настолько мелким было это изображение, — валялся какой-то бомж, захлебнувшийся в собственной блевотине. Мне оставалось только догадываться, что это родной отец Вари, — по словам ее родственников, он глубоко завяз в алкогольной зависимости.
Кроме того, одно из центральных мест этого, с позволения сказать, полотна, занимал неизвестный мне гражданин. Его художница, прямо надо сказать, пощадила меньше остальных. Его ждал огромный атомный гриб, от которого он в ужасе бежал. Однако смерть настигала его, и он, скорчив болезненную гримасу, падал на бегу и хватался за горло. Характерно, что помимо спазмов удушья он испытывал и совершенно иные эмоции. Во всяком случае, именно так изображалось на картине. У мужчины в нижней части тела вздымался вверх совершенно громадный, пардон, фаллос, фонтанировавший гейзером белой жидкости.
А в самом углу картины я с удивлением обнаружил нечто похожее на себя! И надо сказать, я себе не понравился. Нос мой показался мне чересчур длинным, а уши безобразно оттопыренными.
«Ну и урод! — невольно подумалось мне. — Неужели я таким представляюсь молодым женщинам?»
Я успокоил себя лишь только тем, что Варвара довольно оригинальная особа, с извращенным мышлением и фантазией. Но даже не это возмутило меня больше всего, а та смерть, которую для меня приготовили: меня безжалостно расстреливал в упор киллер. Сомнений в том, что я уже мертв, не было — одна из пуль пробила мой лоб, оставив в нем аккуратную дырочку, из которой сочилась кровь. Остальные пули буквально изрешетили мое бедное тело в других местах. Лица у киллера не было. Точнее, оно было, но скрывалось за черной маской с узкими прорезями для глаз. А главное, это так называемое лицо кривилось в усмешке. Да что там, просто хохотало. И явно надо мной. А венчало все это полотно изображение больших размеров братской могилы. О том, кто в ней покоится, свидетельствовали нарисованные фотографии, расположенные полукругом на верхней части надгробия. Собственно, здесь все были представлены по порядку. Мне досталось правое крайнее место.
— Ну и как? — хрипловато спросил Шагалов, приканчивая третью бутылку пива. — Как вам… стиль? Впечатляет?
— Я не являюсь экспертом в области живописи, — честно ответил я, — поэтому насчет стиля ничего сказать не могу. Но сюжет интересный.
— Я выкрал у нее эти рисунки вчера. Она от меня ушла вечером, может быть, сейчас уже хватилась… Слушай… — Шагалов, уже порядком накачавшись, перешел на «ты», перегнулся ко мне через стол и зашептал: — Я тебе точно говорю — это страшная баба! Просто ведьма! Если бы ты прожил с ней хоть один день, сразу бы это понял!
— Ну, я думаю, можно обойтись и без этого, — слегка поежился я — все-таки рисунки, похоже, были выполнены талантливо и даже вгоняли в легкую дрожь.
— Ты понимаешь, что это значит? — возбужденно блеснул глазами Шагалов. — Это значит, что она нас всех — всех! — замыслила перекоцать! И тебя в том числе! Я говорю, что она ненормальная!
— Ну, это я уже понял. А почему ты все-таки от меня бежать кинулся?
— Да говорю же — боялся я! — Шагалов прижал руки к груди. — Да что там боялся — и сейчас боюсь! Ее боюсь, стерву! Черт знает, на что способна! Вдруг подговорит кого-нибудь, чтобы меня… того?
Шагалов опустил голос до жуткого шепота. Усы его поникли, и выглядел он совсем потерянно. Это выглядело даже странно для молодого, вполне здорового мужчины — испугаться пусть не совсем нормальной, но все же девушки.
