Виктория Платова - Битвы божьих коровок
— Ты уж смотри поаккуратнее с ней. Сам понимаешь.
— Все будет в порядке, шеф.
— Останься с ней на некоторое время, если будет нужно.
— О чем разговор!
— Чертова квартира… Там и у нормального человека крышу снесет. А здесь… С кем мы имеем дело здесь?
— С кем? — с готовностью переспросил Пацюк.
— С крестьянкой, Пацюк. С крестьянкой. А подобные квартиры не для их слабого деревенского менталитета… Будет потом всю жизнь ужасы детям на полатях рассказывать. Так что ты уж поддержи ее, если что.
— O'key-dokey! — ляпнул Пацюк Забелину и даже затряс головой от навалившегося на него ощущения полноты бытия.
"O'key-dokey” — это было ее, Мицуко, выражение, случайно подслушанное Пацюком. Забавное, трогательно-наивное и, несомненно, пригодное для всех случаев жизни. А с каким неподражаемым изяществом артикулировал ее рот!.. Пацюк столько раз примерял эту лексическую несуразицу “o'key-dokey” на себя, и вот наконец-то подоспел момент произнести ее вслух.
Неплохо получилось. И главное — в масть.
— Ты что сказал? — сразу же насторожился Забелин. — Где-то я уже слышал эту бредятину…
— В боевичках американских и слышали. Где мировое зло падает с дыркой во лбу и загибается. И все. O'key-dokey. Смотрите лучше мексиканские сериалы, шеф.
После такого напутствия Пацюк прыгнул за дверь и сразу же оказался в опасной близости к женщине в черном. От нее пахло перебродившим вином и козьим сыром. И это сразу же вдохновило Пацюка.
— Как вас зовут? — вежливо спросил он.
— Настя…
— А меня — Георгий Вениаминович. Но можно просто — Егор.
— Нам далеко ехать? — Она совершенно не знала, о чем с ним говорить. И главное — как.
— Здесь рядом. К тому же у меня машина, Настя.
Ну, машина — это было громко сказано. Вот уже несколько лет Пацюк являлся несчастным обладателем такой же несчастной и вечно простуженной “бээмвухи”. “Бээмвуха” ломалась с периодичностью раз в три дня и будоражила окрестности пробитым глушаком. В такую развалину Мицуко не сядет даже под страхом харакири. Но на сельскую жительницу пацюковское сокровище произвело неизгладимое впечатление.
— Это ваша машина? Красивая… — только и смогла выговорить Настя, с почтением взглянув на Пацюка.
Еще бы не красивая, если учесть, что явилась ты из мест, где самым модерновым средством передвижения является какой-нибудь завалященький сивый мерин. Или трактор “Кировец” на худой конец.
Стажер открыл переднюю пассажирскую дверь и водрузил оробевшую Настю на сиденье. Движок, как обычно, захрюкал только спустя три минуты.
— Ну и как вам Питер? — спросил Пацюк, трогая машину с места.
— Еще не знаю, — вежливо ответила Настя и так же вежливо заплакала. — Я только в метро была. В морге и в метро.
Пацюк прикусил блудливый, не ко времени настроившийся на игривый тон язык.
— Ужасная история. Примите соболезнования, Настя…
— Спасибо. Вы ведь тоже занимаетесь этим делом?
— В некотором роде…
— И вы тоже верите в то, что мой брат покончил с собой?
Ежу понятно, что покончил. На этот счет у Пацюка была собственная теория. Кирилл Лангер затянул удавку на шее собственными руками и — почти наверняка — сделал это от неразделенной любви.
К Мицуко.
Женщины, подобные Мицуко, были призваны для того, чтобы косить налево и направо мужское поголовье. Обладать ими было невозможно, не обладать — тоже. Оставалось только либо отойти в сторону и отказаться от мысли приручить богиню. Либо — сгореть в топке порочных страстей. Ухватив лишь напоследок лакомого женского мясца. Поцеловав лишь краешек платья.
Судя по всему, Кирилл Лангер выбрал второй путь.
И бредовая надпись на окне тому свидетельство. Любовь Лангера к Мицуко была любовью несчастной. Во всяком случае — неразделенной. Иначе его подруга вела бы себя совсем по-другому. А Мицуко оказалась совершенно равнодушной — и к телу самоубийцы, и к самому факту самоубийства. С очаровательной детской улыбкой подписала протокол — и только ее и видели…
— Следствие располагает неопровержимыми доказательствами, — пробубнил Пацюк. — И мы с вами ничего изменить не можем. Так что придется принять сей факт как данность.
— Мне сказали, что в милицию позвонила его подруга.
— Да, — Пацюк едва справился с волнением. — Вы правы. Его… подруга.
— А я могу с ней увидеться?
— Думаю, вам необходимо с ней увидеться, — он сделал ударение на слове “необходимо”. — Если хотите, я устрою… Побеседуете с ней в неформальной обстановке.
— Спасибо… Большое спасибо… А когда?
"Да хоть сейчас”, — едва не прокололся Пацюк и лишь в последний момент удержался от подобной глупости.
— Я дам вам номер телефона. Позвоните ей.
— А… это удобно?
— Конечно, — с неподдельным жаром воскликнул стажер. — А я отвезу вас на встречу…
— Я и так отнимаю у вас много времени, — совсем не к месту заартачилась сельская тетеха. — Я бы могла и сама…
— Что вы! Мне совсем не трудно… Вот мы и приехали.
Ржавый пацюковский кабриолет затормозил у мрачного семиэтажного дома с одинокой парадной, выходящей прямо на линию. Высунувшись из машины, Настя задрала голову и несколько минут разглядывала облупившийся модерн начала века.
— Здесь он жил? — благоговейным шепотом спросила она.
— Да. Именно здесь он и жил, — подтвердил Пацюк. —
Квартира на верхнем этаже. Место, конечно, радужных мыслей не навевает…
— Что-то мне нехорошо, — вдруг запричитала Настя, а ее неожиданный покровитель нахмурился.
Недоставало еще, чтобы эту непуганую цесарку хватил кондратий — и тогда прости-прощай Мицуко, прости-прощай родинка на ее правой щеке, прости-прощай шикарный повод…
— Если хотите, можно остановиться у меня, — нашелся Пацюк.
Настя закусила губу, раздумывая над неожиданным предложением.
— Я живу один, так что вы меня не стесните…
— Один? — Настя вспыхнула так, будто он предложил ей мзду за секс-услуги. — Что вы… Идемте…
…Квартира номер тринадцать находилась на последнем этаже, куда Пацюка и Настю доставил лифт, не ремонтировавшийся, должно быть, со времен гибели в заливе Чемульпо крейсера “Варяг” и канонерской лодки “Кореец”. Лифт орал благим матом и лязгал всеми своими стальными конструкциями, чем окончательно доконал простодушную Настю. Она побледнела и впилась ногтями в локоть провожатого.
"Еще стошнит беднягу”, — подумал тот и невольно отодвинулся.
Но, несмотря ни на что, они доползли до седьмого этажа без всяких приключений. Вывалившись из кабины, Настя перевела дух и уперлась взглядом в дверь, единственную на площадке.
— Это она, — отрекомендовал дверь Пацюк. — Квартира, где обитал ваш брат.
Полоска бумаги с суровыми чернильными разводами и такой же суровой пломбой (дверь опечатывал лично Забелин в его, Пацюка, присутствии) произвела на, сестру Кирилла Лангера удручающее впечатление. Она снова затряслась и снова вцепилась в локоть стажера.
— Может быть, спустимся вниз?
— Нет, — Настя протянула ему ключ. — Откройте, пожалуйста. Я не могу сама…
— Понятно.
Пацюк вынул длиннющую кочергу с затейливой бородкой из рук Насти и направился к двери. И только теперь увидел, что печать на двери сломана, а бумажка держится на честном слове — вернее, на чьих-то слюнях. Или соплях.
— Что за черт! — пробормотал он.
— Что-нибудь случилось? — откликнулась Настя.
— Нет, ничего…
Действительно ничего. Кто бы ни сшивался у квартиры номер тринадцать, кто бы ни ломился в нее — теперь это не имело никакого значения. В свете безобидного самоубийства.
И все же, все же…
Пацюк отогнул бумажку — на обратной стороне ясно просматривалась черная короткая полоса. А в воздухе… Пацюк мог бы поклясться, что в воздухе был разлит едва уловимый аромат “Magie Noire”!
— Открывайте же, — поторопила его Настя.
— Сейчас. — Пацюк аккуратно снял полоску с куском поврежденной пломбы, сунул ее в карман и вставил ключ в замок. — Изнутри вам, конечно, лучше закрываться на английский… А этот ключ используйте, только когда выходите куда-нибудь…
— Открывайте!
Через секунду он широко распахнул дверь.
— Прошу, — только и успел вымолвить он, когда Настя, едва не опрокинув его, бросилась в квартиру и исчезла в темноте коридора…
* * *…Долговязый парень из страшного, как тьма египетская, и недосягаемого, как почившее в бозе Политбюро, следственного управления ушел час назад, оставив Настю одну.
Одну — наедине с Кирюшиным сумасшествием.
Каждый угол в окаянной квартире был пропитан этим сумасшествием, и почти каждая вещь носила его отпечаток. Оно начало проявляться не сразу, а постепенно, как проявляются фотографии в копеечных кюветках (в детстве Кирюша тоже увлекался фотографией).
А поначалу…
Поначалу квартира даже понравилась ей. Просторная комната и кухня со скошенным потолком: окно кухни выходило на соседнюю крышу, на целый выводок крыш, подпирающих низкое небо. А вот комната… Единственное ее окно хмуро глазело на стену соседнего дома. Настя прикинула расстояние до стены — метра два с половиной — три, не больше. Но не это поразило ее, а надпись на стекле: “GOOD-BYE, LADY-BIRD”.
