Сергей Донской - Дикий фраер
– Стреляй! – крикнул Петр.
Краешком глаза он увидел, как спутник вздрогнул, развернулся и неожиданно припустил вдоль речки, как будто надеялся, что две его ноги проворнее четырех собачьих.
Это была все же собака, а не волк, как определил Петр, когда зверюга находилась уже в каких-нибудь двадцати шагах. Темно-серая, с песочными подпалинами, она мчалась вниз по склону, притормаживая передними лапами, чтобы не кувыркнуться через тяжелую лобастую башку. То и дело ее заносило боком, и это дало Петру пару лишних секунд для того, чтобы прийти в себя.
Немецкая овчарка, так он классифицировал ее, холодея от ужаса перед ее необъяснимой лютой злобой, направленной лично на него. Остановить такую псину мог разве что хозяин, а его поблизости не наблюдалось. И, сообразив, что рассчитывать он может только на себя, Петр ринулся навстречу опасности.
Отец убивал подросших волчат одним и тем же способом: точным ударом в кончик носа, который всегда оказывался смертельным. Иногда он вооружался палкой, а иногда, когда был поддатым, забивал зверенышей ногами, обутыми в кирзачи. И Петр, поражаясь своей неизвестно откуда взявшейся сноровке, в точности повторил отцовский прием.
Он взвился в воздух одновременно с атакующей овчаркой и резко выбросил вперед распрямленную ногу, подгадав подошвой прямо в морду, всю состоящую из частокола зубов, надсадного хрипа, брызжущей слюны и алого языка.
Столкновение двух устремившихся навстречу друг другу тел, собачьего и человеческого, получилось настолько сильным, что их разбросало в разные стороны, как городошные чурки.
Петр проворно вскочил на ноги. Овчарка ползла к нему, роняя с черного носа густые кровавые капли, похожие на перезрелые вишни. Ее треугольные брови придавали круглым желтым глазам выражение скорби и мольбы, но из глотки продолжало вырываться такое непримиримое рычание, что Петр поспешил с добавкой, действуя на этот раз каблуком.
Брызнула кровь, клацнули клыки, вырвался пронзительный скулеж, от которого Петра передернуло, точно кто-то провел влажным пальцем по стеклу. Вот и все. Дохлая овчарка распласталась на брюхе, отдаленно напоминая те самые волчьи шкуры, которые так кстати вспомнились ему.
Работая легкими, как кузнечными мехами, Петр взглянул на нее, потом перевел взгляд на мертвого бандита, валявшегося поодаль. Его жаль не было. А вот на убитую собаку даже смотреть не хотелось. Вызывала она у Петра то самое тоскливое чувство, с которым он разглядывал в детстве забитых батей волчат.
– Сто-о-ой!
Крик раздался так внезапно, что у Петра слегка подогнулись коленки, словно кто-то сзади по ним увесистой палкой прошелся. Повернув голову, он с недоумением уставился на орущего Романа. Тот успел изменить курс и теперь торопился вверх по косогору, часто срываясь на колени и бестолково размахивая пистолетом, который наконец догадался достать из кармана. Если бы не взрослая одежда, его можно было бы принять за пацана, самозабвенно играющего в войнушку.
– Сто-о-ой! – вопил он звонко. – Сто-о-ой!
«Кому это он?» – озадачился Петр, машинально устремляясь следом и постепенно ускоряя шаги, чтобы тоже перейти на бег.
Впереди колыхнулись кусты, затрещали ветви. Между темными стволами замелькала удаляющаяся мужская фигура в рыжей кожанке, и Петр, догадавшись, что видит перед собой того самого паскудника, который натравил на него пса, прибавил прыти, пылая изнутри праведным гневом, а снаружи – раскрасневшимися щеками. Когда он поравнялся с сопящим Романом, тот выпалил на бегу:
– Справа… пых… заходи!.. Упустить… пых… нельзя!
– Забьем… пых… как мамонта! – согласился Петр, выбираясь на вершину холма с помощью рук, приобретших обезьянью хватку и проворство.
– Это он… пых… бабки замылил… пых…
На восклицания у Романа сил не осталось, но и такого прерывистого бормотания хватило, чтобы Петины ноги ускорили возвратно-поступательные движения до максимального предела, отмеренного им природой. Чемоданчик не мог испариться сам по себе, а хозяин овчарки не зря оказался на этом самом месте.
– Кур-р-рва! – заорал Петр с яростью пехотинца, спешащего в рукопашный бой. Учитывая невнятность произношения, клич его запросто мог сойти за знаменитое русское «ура».
Боясь потерять из виду рыжую куртку, он перестал разбирать дорогу, прокладывая просеку сквозь заросли, вклиниваясь между деревьями, сшибая сухостой. Там, где пробежал незнакомец, оставались вывороченные пласты прелой листвы, помогая ориентироваться в чаще.
Вскоре Петр выломился из посадки на простор, неся впереди себя развесистую сухую ветку, придающую ему сходство с легконогим оленем. Сбросив мешающие рога, он завертел головой, выискивая беглеца, а увидел прямоугольную корму красной машины, трусливо портящей воздух шумными выхлопами сизого дымка.
Гр-рым! Гр-р-рым! Машина порывисто тронулась с места, вздрагивая от каждого переключения передач. Владелец загнал ее за кусты, и теперь ему пришлось преодолевать придорожную канаву, что по запарке у него получалось плохо. Когда Петр добежал до машины, она, норовя завалиться на бок, обдала его грязью и теплой бензиновой вонью, продвигаясь вдоль канавы в неустойчивом скособоченном положении. Он прыгнул на живот, ловя руками ускользающий бампер, словно злость могла удесятерить не только его силы, но и вес.
Если бы Петр успел уцепиться за машину, он так и волочился бы за ней якорем, пока не стесался бы до прозрачности. Но пальцы его схватили лишь шлейф дыма, а в следующую секунду «четверка» перевалила через канаву и, истошно вереща шинами, круто развернулась в сторону Курганска, оставив на сером асфальте коричневые ошметки глины и черные следы обугленной резины.
Получилась абстрактная картина под названием: «Хрен догонишь».
– Вставай! – заорал подоспевший Роман.
Он бежал неровными скачками, потому что пытался на ходу стряхнуть увязавшийся за ногой бурьян.
Петр увидел в его руке ключи от бандитской «Тойоты» и вскочил так поспешно, что прищемил ребрами бешено колотящееся сердце. После этого испытания ему едва хватило воздуха для рывка через шоссе. Следующее болезненное ощущение он испытал, когда с размаху треснулся головой при нырке внутрь салона урчащего автомобиля, но догадался выругаться лишь несколько секунд спустя, когда Роман бросил «Тойоту» в крутой вираж. Он торопился вырулить на соседнюю полосу, по которой улепетывала стремительно уменьшающаяся «четверка». Размером она была с красный фантик, который умыкнули из-под самого носа ошеломленного кота.
…н-н-Н-Н-н-н… В каком-нибудь полуметре от их правого борта пронеслась надсадно ноющая махина джипа. Уходя от столкновения с выскочившей наперерез «Тойотой», джип слетел с асфальтовой ленты и бойко заскакал по пересеченной местности, безнадежно отставая от злостных нарушителей правил дорожного движения.
– Йаху-у! – завопил Роман восторженно, и Петр посмотрел на него как на ненормального, потому что сам ни малейшего удовольствия от происшествия не испытал.
«Тойота» припустилась по прямой, спеша набрать скорость камня, выпущенного из пращи. Когда стрелка спидометра перевалила за сотенную отметку, Петр почувствовал себя живым снарядом, катапультированным в неизвестность.
– Догоним собачника этого? – спросил он, на всякий случай покрепче упираясь ногами в днище, а руками – в пупыристый пластмассовый щиток перед собой.
– Куда он на хрен денется! – прокричал Рома так громко, словно сидел в кабине пикирующего бомбардировщика и был вынужден перекрикивать рев двигателя.
Петр, не выпуская из прицельного прищура красную машину собачника, усомнился:
– Неужто он чемоданчик слямзил?
– Не марсиане же!
Ответ показался Петру настолько аргументированным, что он пока попридержал все остальные вопросы. Впрочем, при такой сумасшедшей скорости все равно было почти невозможно поддерживать разговор.
«Тойота» уже пристроилась в хвост красной «четверки» и нетерпеливо рыскала из стороны в сторону, пытаясь улучить подходящий момент для обгона. Дважды из-под «жигулевских» колес вылетели камешки, оставившие метки на лобовом стекле «Тойоты». При каждом попадании Петр невольно жмурился, опасаясь за свои глаза. Ему мало верилось, что затеянная гонка принесет им выигрышный приз, и потому, когда оранжевая стрелка спидометра приблизилась к отметке «160», он озабоченно поинтересовался, тоже перейдя на крик:
– Что ты собираешься делать?
– Таранить, мать его так! – весело откликнулся Роман. – Юдашить тварь эту я собираюсь! В зад долбить, как топ-модель распоследнюю!
Угловатая корма «четверки» исчезла так внезапно, что «Тойоту» несло вперед еще добрых полсотни метров, прежде чем Роман догадался ударить по тормозам, после чего автомобиль повлекло уже юзом.
– На проселочную свернул, гад! – орал он, не забывая энергично крутить баранку. – Знает, что по трассе ему не уйти!
