Вертеп - Шестаков Павел Александрович

— Приветствую, Александр Дмитриевич.

— Здравствуйте, — ответил тот, не прибавив ни слова.

— В миноре? — поинтересовался Мазин. — По поводу чего?

— Несовершенства мира, — ответил Пашков и попытался улыбнуться.

— Не вы первый, не вы последний обнаружили этот печальный факт. Но мир упорно не поддается усовершенствованию.

— Вы, однако, всю жизнь пытаетесь этим заниматься.

— Я? Что вы! Я чистильщик. Работник сферы малых дел. Всего лишь.

— Что удалось подчистить?

— Ох, Саша, кажется, я совсем дисквалифицировался. Друг страждущих здесь, не в курсе?

— Не знаю. Мне о нем Дергачев весь вечер пьяную чушь молол. Вот еще на мою голову повадился. Боится идти домой под газом.

— А вы с ним построже.

— Не очень-то у меня получается.

— Что же он вам рассказывал об Артуре?

— Какое там — рассказывал! Плел несуразное. Но вам может и пригодиться, по принципу — навозны кучи разгребая, петух нашел рациональное зерно.

— Что поделаешь, приходится и в кучах искать. В чем дело?

Пашков по возможности воспроизвел сумбурные реплики Дергачева.

— Каково?

— Совпадает с тем, что я узнал из другого источника. Значит, заслуживает внимания. Спасибо! Пойду к потерпевшему.

— С Богом! — напутствовал Александр Дмитриевич и проводил его взглядом, каким провожают тяжело больного человека. «Этому, похоже, из дерьма не выбраться. Господи! Облегчи мою тоску в этом грязном мире взаимопожирателей». Он достал из ящика стола недопитую бутылку и сделал большой глоток.

А Мазин тем временем стучался в кабинет целителя.

— Входите, — крикнул тот.

В кабинете, кроме хозяина, никого не было, да и в коридоре было непривычно пусто.

— А где страждущие? — спросил Мазин, поздоровавшись.

— Перепугались, — сказал целитель зло, — боятся попасть в разборку.

— Считают, что шальная пуля опаснее их недугов?

— Наверно. Не знают, темные, что от судьбы не спрячешься.

— А я вот пытаюсь разобраться, судьба ли на вас оружие навела, или некто земной, кого можно за руку схватить.

— Кого же хватать собираетесь?

Артур говорил недовольным тоном, будто Мазин не старался его защитить, а угрожал.

— Говорят, вам недавно грозились.

— Кто?

— Ну, вам это лучше знать. По моим данным, некий кавказец.

— А… вот о чем речь. Быстро же у нас слухи распространяются.

— Слухи? Да ведь дыма, как говорится, без огня…

Артур Измайлович прервал энергично:

— Тут вы напрасно ищите. Хотя Руслан, так его зовут, действительно заходил.

— И угрожал?

Артур отрицательно повел головой.

— Во-первых, он был у меня после того злосчастного выстрела, а во-вторых, мы быстро уладили небольшое недоразумение.

— Нельзя ли поинтересоваться сутью дела?

Целитель поколебался, но решил ответить.

— Можно, конечно, хотя к покушению на меня эта история не имеет никакого отношения. Да за что ему меня убивать? Я его скорее спас от беды. Это очень давно было. Вам это интересно?

— Если не возражаете.

— Пожалуйста! — согласился Артур тоном человека, которого принуждают заниматься пустым делом. — Это был импульсивный юноша, как вы заметили со слов своих осведомителей, кавказской национальности, студент, ну еще подрабатывал в молодежном баре и отличался некоторой эксцентричностью. В результате попал в какую-то, не помню уже деталей, сомнительную историю.

— Вспомните, в какую именно?

— Да что-то связанное с оружием. Короче, он не то грозил, не то даже стрелял, и хотя никого не убил, на него завели дело, и парню маячил приличный срок. Вы же помните, как прежние власти относились к таким вещам? Им вечно мерещились вооруженные заговорщики. Я был в комиссии и пришел к выводу, что ему следует всего лишь укрепить психику, немного подлечиться. И мою точку зрения приняли во внимание, парня направили в спецбольницу, что было намного лучше, чем лагерь на Севере.

— Короче, вы его убедили, что психушка — это спасение?

Артуру Измайловичу не понравилось слово «убедили». По тому, как дернулась его щека, было заметно, что целителя не удовлетворила сама постановка вопроса.

— Ваш вопрос не корректен. Речь шла о выборе из двух зол, и, поверьте, ему досталось меньшее.

— Возможно, он недооценил преимущества выбора, — заметил Мазин с иронией.

— Согласен. Его национальный менталитет предпочитает эмоциональные, а не рациональные решения. Но сегодня это уже зрелый человек, мы поговорили, и он не смог не признать мою правоту. Мы расстались, как разумные люди.

Мазин посмотрел на абстрактный этюд на стене за спиной врача.

— Автор не из ваших пациентов? — кивнул он на рисунок.

— Представьте себе. Среди людей с психическими заболеваниями талантливые не редкость. Конечно, они видят мир по-своему, но их творчество вовсе не бред сумасшедших. Да и вообще разница между ними и так называемыми нормальными индивидами столь тонка, что взять на себя ответственность определить ее может только врач.

— Это опасная ответственность.

— Мне прекрасно известны обывательские разговоры о злодеях в белых халатах, — возразил Артур высокомерно, видимо приняв слова Мазина на свой счет.

Игорь Николаевич решил смягчить опасную тему.

— Существует, конечно, и обывательский подход, но вот факт, изложенный только что вами. В ваших руках оказалась человеческая судьба. Слава Богу, вы почувствовали меру собственной ответственности и, направив его на лечение, возможно, как он, судя по вашим словам, теперь и сам признает, спасли от худшей доли. Но признайте, не каждый же из ваших коллег достаточно гуманен, чтобы так поступить.

Артур напряженно и недоброжелательно следил за Мазиным, и тот видел, что целитель не обманывается насчет его слов о гуманности.

«Однако, если он почти открыто мне доверяет, за каким дьяволом ему понадобилось обращаться за помощью, отдавать мне пулю?»

Как бы читая его мысли, Артур Измайлович спросил:

— Не понимаю, зачем вам понадобилось с сарказмом отзываться о моей гуманности?

Игорь Николаевич пожал плечами.

— По вашему поручению я пытаюсь вычислить человека, который покушался на вашу жизнь. Но, кажется, вы лучший адвокат для тех, кого можно было бы заподозрить.

— Я не подозреваю Руслана, — заявил Артур без колебаний.

Мазин развел руками.

— Трудно искать в такой ситуации. У вас в самом деле нет никаких предположений?

— Представьте себе. Я врач, а не сыщик. Я провел жизнь, стремясь разобраться в человеческой душе, облегчить ее недуги, а не разоблачить их проявления. Я считаю убийство проявлением душевной неполноценности прежде всего. Мне трудно видеть в больном преступника.

— Завидую вам!

— Не понял.

— Вы, кажется, живете в здоровом гармоничном мире. В наше время это редкость.

— Опять колкость? Перестаньте. Я живу в том же мире, что и вы. У нас даже есть много общих знакомых. Но я не злодей в белом халате и не вижу врожденных преступников даже в тех, чьи поступки кажутся мне следствием психических расстройств.

— Например?

Артур махнул рукой.

— Поймали? Пожалуйста! Что такое алкоголизм? Разве не болезненное состояние? Разве не повод, чтобы человеком занялся психиатр? А болезненная ревность? Вы, как юрист, должны помнить, что одно время ревность признавалась смягчающим вину обстоятельством, именно как болезненное проявление.

— В другое время и отягчающим.

— Ну, это вульгарно — социальный подход, считалось, что ревнивец нечто вроде собственника. Так или иначе болезненная ревность тоже ненормальность в определенных пределах.

— Куда вы клоните?

— Разве у нас нет общего знакомого, страдающего обоими недугами, который тоже угрожал мне однажды?

«Тоже! Значит, кавказец все-таки угрожал. Оговорка прямо по Фрейду», — заметил Мазин, но за слово не схватился.

— Вы имеете в виду Дергачева?

— Ага! Сразу догадались? А вы и представить не можете, сколько выстрадала от него Марина Михайловна, очень серьезная и достойная женщина.