Юрий Комарницкий - Нина «Золотоножка»
Его слова непонятны и загадочны, но они ее не пугают, а радуют. Она радостно смеется. Берет на руки внучку Юлю и направляется к белоснежному храму.
РИСКНУТЬ И УВИДЕТЬ ДРУЗЕЙ
Очередная телеграмма Харасанова обрадовала Франца. Он давно жил ожиданием и на увещевания Наташи жить как все, раздраженно отвечал:
— Как ты не понимаешь? У меня в этой атмосфере сохнут мозги. Понимаешь, опять проснулась жажда увидеть мир, и если Харасанов предложит нам уехать, давай уедем.
Домоседка по натуре Наташа отвечала:
— А как же мать?.. Она старая, больная. Неужели ты ее бросишь?
В такие моменты ему не хотелось жить. Франц обхватывал голову руками и так, в оцепенении проводил по несколько часов.
Но теперь, когда он получил эту телеграмму, решение его было неизменным. Когда Наташа завела старую волынку, мол, живи как все, он впервые по-настоящему вспылил.
— Но ведь ты могла бы предложить мне иное. Почему бы тебе не присмотреть за матерью, а меня на время отпустить?!. Неужели тебе хочется, чтобы рутинный быт меня окончательно поглотил?!!!
В душе у Наташи что-то происходило. Он это видел, но с расспросами не приставал. На следующий день она, как в прежние времена, ласково к нему обратилась:
— Франек, милый, поезжай в Санкт-Петербург, а если это необходимо, и в Штаты. Благодаря Лидии Соловьевой[20], немецкий и английский языки ты знаешь в совершенстве, а с мамой все будет хорошо, я тебе обещаю.
В тот же вечер Франц Бялковский купил билет на поезд Одесса-Санкт Петербург и со жмеринского вокзала уехал в «Северную Пальмиру»
* * *Нетерпеливый по натуре Франц плохо переносил поступь железной лошадки, бесцельно слонялся по вагону, не находя себе от вынужденного безделья, места. Сначала украинские, а затем белорусские таможенники потрясали. Словно во времена махновщины людей отводили в купе проводника и пользуясь незнанием законов обчищали до последней нитки.
Когда поезд прибыл на Витебский вокзал, Франц облегченно вздохнул. Добраться в Гатчину особого труда не составляло… Через пару часов он увидит друзей.
И СТВОЛ В ЗАТЫЛОК
Когда такси остановилось по указанному адресу, Золотоножке стало страшно. Она словно услышала голос Мери, которая шептала: «Нина, смотри… исполни мое желание… иначе…» Мороз прошел по коже, невыносимо захотелось сесть в такси и уехать обратно.
Нина отпустила машину и с опаской посмотрела на старый дом, запущенный сад, ощутила чуждую и угрожающую ей ауру.
Свинцовые тучи, пришедшие откуда-то с Балтики, усиливали тоску. Нина никак не могла себя заставить открыть ветхую калитку, ведущую к дому.
Когда она прошла в глубину сада, на прибалтийскую землю уже опускались вечерние тени. Не разворачивая чертеж, оставленный ей Мери, она вышла на поляну и остановилась у разрушенного амбара. Слева от колодца возвышался огромный ржавый чан в котором находился тайник. «Нужно спешить, иначе совсем стемнеет», — подумала Нина и решительно направилась к железной громаде. Земля и листья на дне чана устоялись. Обламывая ногти Нина поспешно разгребала землю, осознавая, что через 30 минут будет уже темно.
Кусок металлической трубы, который попался ей под руку, ускорил работу и через минуту пальцы в земле нащупали железное кольцо. Еще одно усилие и металлический щит приподнялся, открывая черное отверстие тайника. Там, на дне неглубокого провала, были отчетливо видны упакованные в целлофан картины и оружие, о которых рассказывала Мери.
Нина спрыгнула в тайник и, не теряя напрасно времени, перебросила два свертка через металлический борт.
То, что произошло в следующий момент, показалось ей кошмарным сном.
Когда она спрыгнула с ржавой громадины в траву, тишину гатчинской усадьбы нарушил хриплый, незнакомый Никифоровой, голос:
— Хар-ра-шо работаешь, Золотоножка! Будь ты в партизанском отряде, тебе бы цены не было.
Старые знакомые — низенький толстяк разворачивал сверток, а длинный держал ее под прицелом короткоствольного пистолета.
Толстяк спешил. Не желая долго возиться с синтетической упаковкой, он достал нож.
— Вот они родимые. Князь был прав, сразу видно, что это подлинники. Ну теперь, дылда, заживем. Завтра же исчезнем с поля зрения конторы.
Не ощущая рук и ног, прислонившись к чану, Нина Никифорова безучастно смотрела на происходящее. Мелькнула мысль: «Как глупо, пройти через столько испытаний, и так нелепо закончить жизнь». Слов не было, она молчала.
— Эй, Золотоножка, ты как, крышку тайника закрыла или нет? Она ведь тяжелая, а у меня грыжа, — толстяк посмотрел на нее безучастными, фарфоровыми глазами. — Ты же не хочешь, чтобы твой труп обгрызли собаки. Короче, дылда, кончай ее, в этом тайнике и похороним.
С деловитостью профессионала, длинный повернул Нину лицом к нагромождению железа, и уперся холодом ствола в затылок.
«Вот и все, — подумала Нина. — Выжила на Дубовском централе, а погибла в далекой, чужой Гатчине…»
Выстрел для такого маленького пистолета был слишком громким. Боли она не почувствовала, и это ее удивило. Ноги тоже не подломились, а слух резанули выстрелы еще и еще. Она продолжала стоять, уткнувшись лбом в шероховатую ржавчину, не решаясь повернуться лицом к событиям.
— Эй, женщина, повернись к нам лицом, — раздался приятный мужской баритон. — Да повернись же ты, наконец. Все уже кончилось.
Низенький лежал на жухлой осенней траве, устремив стеклянные глаза в темное прибалтийское небо. Длинный лежал на животе, отвратительно дергаясь в конвульсиях.
Высокий блондин с черной повязкой, перехлестывающей глаз, держал стволом вниз тяжелый «Стечкин». Еще двое — седовласый, крупный мужчина с орлиным носом и сухопарый нервного вида шатен — стояли рядом.
— А я то думал, это Мери, — огорченно протянул сухопарый. — Интересно, где же теперь моя сестричка?
Электрический разряд пронзил мозг Золотоножки:
— Вы брат Мери, Борис..?
Он насторожился, подошел ближе.
— Откуда ты знаешь про меня, где Мери?.. Кто ты такая? — Железные пальцы сжали до боли плечо.
Те двое успели выпотрошить ее сумку. Дневники Мери, план гатчинской усадьбы валялись на траве. Она подняла, протянула тетрадь Борису.
— Узнаете почерк? Это дневник вашей сестры. Мы с ней были подругами, отбывали наказание в Дубовской тюрьме. Случилось так, что в тюремной драке она погибла… Спасла жизнь многим, а сама…
В таком состоянии Василий и Константин Бориса Семенова еще не видели. После рассказа этот умудренный жизнью, закаленный мужчина рыдал, словно обиженный ребенок, долго и громко.
— А я… я надеялся ее разыскать и забрать с собой… Я принес ей столько горя.
Спустя некоторое время Борис Семенов успокоился. Он то и дело поглядывал на Золотоножку, явно не решаясь что то сказать.
На помощь пришел Василий:
— Баха, я так понимаю, твоя сестра взяла в долю эту женщину. За эти полотна уже через неделю в Штатах тебе сгрузят огромные деньги. Костя, а ты чего молчишь? — обратился он к Харасанову.
Тот, немного помолчав, ответил:
— Купить картины и я могу, но на чужом горе наживаются только барыги. В данный момент неуместно вести торг по этим полотнам. Об одном тебя хочу спросить, Баха: какой процент от продажи этих полотен ты согласен отпустить Нине?
— Ну мы об этом сейчас узнаем. А какой процент тебе давала моя сестра? — глухим голосом спросил Баха.
Ей ужасно захотелось домой, подальше от этого оружия, этих трупов и, пусть стоящих миллионы, но в данный момент, вызывающих отвращение, картин. Обещание, данное Мери, благодаря случайности все же исполнилось, но чего стоят драгоценные полотна по сравнению с жизнью? Она смотрела на Бориса Семенова в ее глазах стояли слезы..
Кажется, только Харасанов понимал состояние ее души. Оценивающий и понимающий взгляд, немного ироничная улыбка.
— Мне ничего не надо, Борис. Я рада, что увидела вас и рассказала о последних днях вашей сестры. Помогите мне сегодня же уехать на Украину, это единственная моя просьба.
Из тени аллеи вышел молодой, стройный мужчина и подошел к Нине Никифоровой по прозвищу «Золотоножка».
— Уедем вместе, Нина. Вот только взгляну одним глазком на свое уже далекое коммунистическое прошлое, возьмем билеты и уедем.
Продолжение следует.
Примечания
1
2
сотрудник оперативной части ИТУ или СИЗО, получающий информацию от стукачей
3
фоторепортер (с итал.)
4
— керосиновый фонарь (жарг.)
5
надзиратель, охранник
