Андрей Воронин - Таможня дает добро
— Мы этих козлов в Двине утопим. Привяжем к ногам камни — и вперед.
— А лодка?
— Что тебе лодка? Пустим ее по реке, пусть себе плывет. Где‑нибудь километрах в пяти–шести отсюда ее на берег выбросит.
— А если утонет? — спросил Овсейчик.
— Утонет, так и хрен с ней! Нам с нее проку никакого, она нам ни к чему. Как теперь порешим, так и сделаем.
Григорий смотрел на происходящее влажными от слез глазами. Он нервно кусал сухую веточку, бормоча проклятия. Скляров видел, как таможенники погрузили два трупа в моторку, видел, как Овсейчик притащил два камня откуда‑то с берега Двины. Камни были большие, как капустные кочаны. Видел, как Раймонд привязывал камни к трупам.
— Ну, суки! Ну, суки! — от негодования и злости, а еще больше от своей беспомощности Григорию Склярову хотелось кричать. Но он, естественно, молчал, лишь тяжело дышал, временами хрипел.
И возможно, если бы не заржала его лошадь, он продолжал бы лежать, прижав бинокль к глазам.
— Что б тебя волк задрал! Постоять не мог спокойно? — сползая с пригорка, буркнул егерь.
Ржание лошади услышали и таможенники. Они насторожились. А затем Раймонд махнул рукой.
— Хрен с ним! Труп в лодке накрыт брезентом, так что спокойнее, ребята, спокойнее. Мы свое дело сделали, а этих двух дня два–три искать никто не станет.
Загремели весла, затем заурчал, переходя на визг и жужжание, мотор.
Григорий Скляров быстро шел по лесу, спеша к своему коню. Он не слышал, как глухо булькнул вначале один труп, затем второй, не видел, как разошлись круги на серой, почти свинцовой воде Западной Двины. Трупы были брошены метрах в двенадцати от берега в самом глубоком месте. Тяжелые камни тотчас утащили их на дно.
— Ну вот и порядок, — сказал Раймонд, вытирая свой автомат. — Сейчас приеду, смажу его, просушу. Патронов у меня хватает, так что, в общем, никто ни о чем… И вы — молчок.
— Ясное дело, — невесело произнес Овсейчик. Сержант тоже кивнул головой.
— Давайте, я вначале вас подброшу, а потом сам поплыву.
Моторка, промчавшись по Двине километра полтора, уткнулась в берег у высокого причала заброшенной паромной переправы. Два белорусских таможенника сошли, на прощание кивнув Раймонду.
А тот развернул лодку и поплыл к противоположному берегу.
Пустую лодку старика–хуторянина медленно крутило и несло по течению Двины, несло в сторону Риги — к городу, знаменитому своими ганзейскими традициями, а теперь центру контрабанды металлов, которые вывозили из Беларуси, Украины и России. Рига своих традиций торговли не утратила, но теперь торговля была большей частью нелегальной.
Глава 12
Часов в восемь вечера Григорий Скляров, усталый и злой, вернулся домой. Он пытался улыбаться, но улыбка на его лице казалась неестественной, словно приклеенной.
— Что с тобой, Гриша? —- спросила жена.
— Ничего, ничего, — пробурчал он в ответ.
— Идем ужинать.
— Нет, не хочу.
— Почему? — насторожилась жена.
— Не хочу, и все.
«Что‑то случилось», — подумала женщина. Но, прекрасно зная характер мужа, поняла, лучше ни о чем не спрашивать, все равно не скажет.
Дочка была занята своими делами. Она утюжила детскую одежду, слезы иногда капали то на платьице, то на ночную рубашку.
Григорий подошел к дочери.
— Что, она спит?
— Да, уснула только что. Дала ей лекарства, и она вздремнула. Ты, папа, как ушел утром, с тех пор она не спала.
— Я же тихо, — сказал Григорий.
— Ты здесь ни при чем. Просто все время она жаловалась, что ей плохо. Скорее бы уже…
— Что скорее? — насторожился Григорий.
— Да не знаю что…
Григорий приоткрыл дверь в комнатку внучки. Та спала, ее бледное лицо казалось восковым, под глазами темнели круги.
— Боже мой, — сказал Григорий, — а я думал, приеду, с ней поговорю.
— Она тебя не дождалась, сказала, что завтра с тобой поговорит. Совсем слабенькая, — усталым голосом пояснила дочь.
— Пойдемте ужинать, — подойдя к дочери и к мужу, негромко произнесла жена, вытирая влажные руки о накрахмаленный фартук.
— Да, да, пойдем. Пойдем, дочка, поешь. На тебе самой лица нет.
— Я тоже, мама, не хочу.
— Хоть молока выпей.
— Молока выпью потом. Я поутюжу, сложу все, потом приду. А вы идите ужинать.
Григорий сидел напротив жены в маленькой уютной кухоньке.
— Гриша, что‑то случилось?
— Нет, ничего, — буркнул мужчина, наливая в чашку теплое молоко.
— Ты бы мяса поел, целый день на ногах.
— Я в лесу.
— В лесу, в лесу… заладил одно и то же. Ты же домой приехал, я готовила. Вот блины, вот мясо, поел бы.
— А выпить у нас есть? — спросил Григорий, своим вопросом давая понять: что бы ни ответила жена, он все равно выпьет.
Женщина догадалась, что случилось что‑то и впрямь серьезное, если муж вот так сразу, сев за стол, просит выпить. Она принесла бутылку водки, уже начатую, поставила на стол. К бутылке придвинула граненую стограммовую рюмку.
Григорий налил и, не глядя на жену, одним глотком выпил. Пожевал немного хлеба, затем налил еще рюмку и так же, залпом, не задерживая дыхание, проглотил.
— Может, ты все‑таки скажешь?
— Нет, ничего не скажу, — ответил мужчина и принялся безо всякого аппетита жевать кусок мяса, который неловко подцепил на вилку.
Уже перед тем как лечь, часов в одиннадцать, Григорий вышел на крыльцо, посидел, покурил, нервно и настороженно, посмотрел на темные тучи, которые медленно закрывали чистое небо.Сплюнул себе под ноги.
«Гроза будет. Наверное, и внучке поэтому худо.»
Тучи ползли медленно, не предвещая ничего хорошего. Налетел ветер, зашумели березы и две старые липы, стоящие прямо у дома. Замычала корова, в хлеву заблеяли овцы. Несколько раз ударил копытом конь в хлеву и негромко заржал, словно бы чувствуя, что хозяин неподалеку.
«Коня я вроде попоил», — подумал егерь, тяжело поднимаясь с маленькой скамеечки, и, стараясь не шуметь, прошел в дом, закрыл дверь изнутри на засов, чего раньше никогда не делал.
Жена и дочь уже спали. Григорий улегся, натянул одеяло до самых глаз и замер в оцепенении. Перед мысленным взором проплывали ужасные картины: два окровавленных трупа, таможенники со звероподобными лицами, устье реки, берег, поросший густой травой и кустами.
«Сволочи! Сволочи! Ну, я с вами разберусь, я с вами за это посчитаюсь! Вы у меня за все заплатите по полной цене!»
Во сне вздыхала жена.
«Ей тоже тяжело», — подумал Григорий, поворачиваясь на бок и заставляя себя уснуть.
Темные, низкие, лохматые тучи, в глубине которых копошился и рокотал гром, закрыли все небо. Но дождь пока не начинался, словно у него еще не хватало сил, чтобы прорваться сквозь густую темную пелену мохнатых туч. Над горизонтом вспыхнула первая молния, колючая и острая, похожая на зигзаг, который рисуют ярко–красной масляной краской на дверях трансформаторных будок.
Мужчина на опушке леса в камуфляжной форме обернулся, услышав хруст и тихие голоса.
— Я здесь! — подал он голос, вставая во весь рост, махнул рукой. Из лесу к нему приблизились еще двое.
— Ну как ты тут? — спросил латышский таможенник Раймонд.
— Нормально. Дома он, скотина, дома!
— Точно, дома? — переспросил сержант у своего приятеля.
— На крыльцо выходил, курил. Я его видел.
— Это хорошо, — Раймонд поставил на землю железную канистру, от которой пахло бензином. За спиной у него покачивался автомат. С оружием были и двое других таможенников.
— Ну что? — спросил Раймонд. — Идем?
— Может, не надо? — сказал белорусский таможенник, глядя на хутор под большими деревьями.
— Ты что, в тюрьму хочешь? Хочешь за колючей проволокой сидеть, хочешь, чтобы тебя в задницу трахали, как пидара гнусного? — осклабился латыш, и его зубы блеснули во тьме.
— Нет, не хочу, — задумчиво произнес таможенник.
— Тогда пошли.
— А если он… того?
— Что «того»? — спросил латыш. Он уже взял руководство над менее решительными коллегами в свои руки, говорил отрывисто, давая приказы.
— Если он стрелять начнет? У него ружье есть и карабин.
— Не начнет, не успеет.
— И что, всех? — спросил белорусский таможенник, вытирая вспотевшее лицо.
— Всех под корень. Он нам здесь жить не дает, он слишком много знает. От него жди беды.
— Давай выпьем, —не слишком уверенно произнес сержант.
— Что ж, выпить можно, — Раймонд вытащил из‑за пазухи бутылку водки, свинтил пробку и пустил бутылку по кругу.
Мужчины выпили, белорус хотел закурить, но Раймонд шикнул на него:
— Ты что, с ума сошел? У тебя крыша поехала? А вдруг увидит огонек?
— Да–да, — Овсейчик спрятал мятую пачку сигарет в карман камуфляжной куртки.
— Бери канистру, — приказал латыш. Все втроем двинулись к хутору.
Возможно, если бы вечером Григорий Скляров не спустил с цепи своего пса, то тогда бесшумно подойти к хутору таможенники не смогли. Но пес где то бегал по своим делам, и поэтому трое мужчин с канистрой бензина смогли подобраться к дому абсолютно незамеченными и неуслышанными.
