Сергей Зверев - Наследник чемпиона
Мартынов сдернул с плеч изувеченный пиджак и потянул майора в сторону улицы.
– Этот костюм стоит полторы тысячи долларов. Если ты сейчас не поедешь со мной в квартиру Коломийца, я испоганю жизнь второй половине.
У Метлицкого вытянулось лицо.
– Ты знаешь Сергея Борисовича?.. Директора моего детского дома?!
– Знал. Он помер. А мы едем к его вдове. Люди, умеющие хранить тайну, всегда отличаются простотой мышления. Двадцать пять лет назад твоему директору вручили жизнь Артура Малькова. Я видел его за день до смерти. И он сказал мне, что нужно искать Рому. Соврал, выходит. Даже перед смертью солгал. Раз так, у него дома есть какое-то подтверждение того, что Мальков – именно Родищев.
Они двинулись было на улицу, как друг Мартынов остановил Метлицкого, положив ему руку на грудь.
– А вот потом мы поедем к Алексею Геннадьевичу. А потом – в Ордынское. Я больше не хочу ошибиться. И вот еще что, Метла. Из-за собственной глупости ты стал объектом. Теперь на тебя открыта охота и Гулько, и Малькольмом. А вообще-то я рад, что ты оказался настолько туп, что перепутал в кармане дактокарты. И что бы я без тебя здесь делал?
Метлицкий шумно выдохнул, но послушно последовал за Мартыновым. Он шел и думал о том, когда этот американец спит. Кажется, никогда. А Андрей шел и задыхался от усталости.Нечего и говорить, что ночной визит двоих людей сомнительной наружности с наличием телесных повреждений вдову Коломийца не обрадовал. Мало того, напугал. Более того, она уже собиралась звонить в милицию, и лишь предъявленное в дверной глазок милицейское удостоверение охладило ее пыл и настроило на конструктивное мышление.
– А ты чего хотел? – пробормотал Мартынов, разуваясь у порога. – Что тебя караваем встретят? У нее неделю назад муж богу душу отдал, а тут архангелы с фингалами ночью в квартиру стучатся. Знаешь, когда тебе за семьдесят и ты в церковь…
– Проходите, пожалуйста, – из комнаты показалась вдова. – Я сейчас чайник поставлю. – Она обреченно улыбнулась. – Знаете, сегодня только из церкви пришла, молила, чтобы господь меня к мужу побыстрее прибрал, только уснула, впервые за эти дни, а тут… Тут вы стучите. Муж-то, царство ему небесное, добрым человеком был, да и я слова дурного никому не сказала. А вас когда увидела, со сна подумала – за что же кара такая… Ладно, не обращайте внимания на глупую старуху, проходите.
Мебель в этой квартире была дорогой и обстановка считалась престижной, если откинуть от настоящего времени лет двадцать назад. Тогда и диван был новым, и бюро не пожелтевшим от старости, и «стенка» была, наверное, редкостью. Но все это стояло в квартире уже почти четверть века, и теперь бывшее жилище бывшего директора детского дома Коломийца выглядело бедновато… Пока старушка занималась на кухне «чае-вареньем», Метлицкий обошел всю квартиру и остановился у стены с фотографиями.
– Иди сюда, Мартынов, – он указал пальцем на одну из фотографий. – Это наша группа. Видишь? Это я. А это – Гулько. Еще не до конца отмороженный. А это – Фома. Витя Фомин.
– Ну, этого я знаю, – мотнул головой Андрей. – А это – Родищев, верно?
Рома удивленно посмотрел на американца.
– Почему так решил?
– А он с краю стоит. И руки перед собой держит. Первый признак сомнения в самом себе и отрешенности от стада. Это он?
– Он. От стада Леша действительно отбивался…
– Из таких людей, Метлицкий, если их не бить всем стадом, получаются самые хорошие люди. Остальные уходят либо в менты, либо на зону.
И Андрей вернулся к столику, за который их усадили.
Мартынов отдал ситуацию на откуп милиционеру, справедливо полагая, что воспитанная в духе уважения к органам женщина не станет скрывать от него мелочи и лишний раз удаляться воспоминаниями в то время, когда была счастлива с мужем. Через пять минут чаепития и еще пять минут беседы Андрей понял, что оказался прав. Очень быстро выяснилось, что если и есть среди бумаг Сергея Борисовича нужные милиции документы, то они находятся там, где хранится весь архив мужа. В бюро, пожелтевшем от старости.
Фотографии, фотографии, много фотографий… Письма, письма, много писем… Журналы, журналы… Квитанции об уплате за квартиру от восемьдесят первого года, орден Отечественной войны второй степени, медали «За освоение целины» и «За трудовую доблесть», значок «Отличник просвещения»…
– Вам еще налить чаю?
– Благодарим, не нужно, – не поворачиваясь, за обоих ответил Мартынов. Он стоял над откинутой крышкой бюро и держал в руке истертый, во многих местах поломанный журнал.
– Метлицкий, что ты можешь сказать об этом документе?
Тот оторвался от раскопок, принял пахнущий вечностью журнал и стал вертеть в руках.
– Это журнал моей группы, черт возьми, Андрей… Васька Басманов, Коля Стукало… Это же моя группа, Мартынов!
– Не кричи, – мягко оборвал восторг майора американец. – А ты ничего странного в списке своих однокашников не находишь?
– Да что тут может быть странного?! – прошипел он, поводя восторженными глазами. – Это же моя группа!
– Кто это? – ткнул пальцем в столбик фамилий Мартынов.
– Ты читать по-русски разучился? Это Исенин В. С. Витька его зовут. Отчества, понятно, не помню.
– А это?
– Мартынов, ты меня утомляешь, – недовольно буркнул Рома, вглядываясь в очередную фамилию. – Это Котаев Игорь. Отчество на «Л», но, понятно, что тоже не помню.
– А это кто? – не унимался надоедливый Мартынов.
– Это Фроерман Дима, – вздохнул майор и повернулся к Мартынову слегка припухлым носом. – Что ты опять придумал?
Ни слова не говоря, Андрей подошел к фотографии на стене, снял ее и положил на бюро.
– Покажи мне их здесь и немного расскажи о каждом.
Покривив губы, Рома подтянул рамку к себе.
– Это Котаев. Он был самым здоровым в группе, и его все побаивались. Это Исенин. Он был маленький, как Родищев, и также поначалу тупил, но потом пообтерся и влился в пацанский коллектив с охотой. В отличие от Родищева. Это – Фроерман. Он был как все, ничем не выделялся ни в лучшую сторону, ни в худшую. Что дальше, Мартынов?
Тот улыбался одними глазами и морщил нос. Сквозь каждую пору на его лице выходила некая уверенность, которая раздражала Рому и немного пугала. Так устроен человек – он боится всего, чего не понимает. А Андрей Петрович бросил на стол журнал и подошел к окну.
– Вы курите, если хотите, – предложила вдова. – Сергей Борисович дымил нещадно, не жалея ни себя, ни меня.
Послушно сунув в губы сигарету, американец дождался, пока она выйдет из комнаты и, скосив взгляд на дверь, выдавил:
– Я все понял, Метлицкий.
– Что ты понял?
– Ваша группа была убежищем для детей, которым грозила та или иная опасность. Чья-то месть, угроза появления ненормального родственника, могущего предъявить права на опекунство. Все, что могло стать опасным для ребенка середины и конца восьмидесятых.
– Бред, – отрезал Метлицкий и снова углубился в раскопки.
– Ты не объяснишь мне, сыщик, почему в вашей группе несколько детей носят исковерканные фамилии известных писателей и поэтов? Фраерман, Есенин, Катаев… Я сегодня не ошибся. Не РОдищев, а именно – РАдищев. Радищев, переделанный в Родищева. Ты только что описал мне детей. Знаешь, почему Родищев и Исенин выглядели туповато, и вы всей группой их за это прессовали и насмехались над ними? Потому что, Метлицкий, они были младше вас по возрасту! Я думаю, что на год! А почему Котаев держал «шишку»? Потому что он старше вас! И я думаю, что тоже на год. В вашу группу, дорогой майор милиции, вместе с обычными сиротами попадали дети, защитить которых можно было, лишь переделав им документы и спрятав в детдоме. А сейчас я тебе скажу, почему их не определяли в группы, соответствующие возрастам. У тебя в детдоме в начальных классах был классный руководитель?
– Степан Николаевич Чеботарев, – заученно и ошарашенно пробормотал Рома.
– Так вот, Коломиец мог договориться лишь с ним. Если бы об этих рокировках узнал человек, находящийся в дурных с Коломийцем отношениях, последнему грозил бы немалый по нынешним временам срок! Теперь ты понял? Пока дети у одного воспитателя младших классов, все шито-крыто. Потом, когда они переходят в старшие классы, их знания и физическое состояние немного уравнивается, и разница не так заметна. Получается, что Лешу Родищева бил Игорь Котаев, который на два года старше его. Ну, и вы с Гулько постарались.
Немного помолчав, не особенно ожидая реакции Ромы, Андрей Петрович докурил сигарету и размял ее в оставленной вдовой пепельнице.
– Их старые документы уничтожались, и документы переделывались под новые фамилии. Чтобы не ходить далеко, Коломиец и еще кто-то брали самые известные фамилии и трансформировали их. Твой Сергей Борисович и еще кто-то, узнать которого теперь уже вряд ли удастся, творили добро, рискуя собой. Вот так, Рома. Был Артур Мальков – стал Леша Родищев. А теперь поехали в больницу. И перестань делать глупое выражение лица…
