Андрей Троицкий - Крестная дочь
– Я не понимаю твой поганый язык. Говори по-узбекски, собака грязная.
– А это ты понимаешь?
Суханов появился из темноты, прыгнул на мужика, толкнул его пятерней в лицо. Узбек ослабил хватку, бросил Зубова. И в следующую секунду получил справа кулаком по уху, шапка слетела с головы и исчезла в темноте канавы. Суханов, держа пистолет в левой руке, ткнул узбека стволом в нос с такой силой, что разорвал ноздрю, из раны брызнула кровь, но это только распалило Суханова. Он, вложившись в удар, снова съездил противнику в уху, когда тот согнулся пополам, ударил его коленом в голову. Мужик схватился ладонями за лицо, сел на землю.
– Ты старый козел, – Суханов направил ствол на бородатого. – Ты тоже по-русски не понимаешь.
– Понимай, как же… Понимай. Моя твоя…
– Тогда, садись за руль колымаги и съезжай, к едрени матери в канаву. А то моя твоя немного убивать будет. Немного стрелять.
Через полминуты дорога оказалась свободной, Тайм выжал сцепление и газ, рванул с места, покачал головой.
– В городе нельзя больше оставаться, – сказал он. – Этот толстый тут всю масть держит. Он, как бы это сказать, в авторитете… Его слушают, если он соберет народ, нам точно головы открутят.
– Да пошел он со своим народом, – процедил Зубов. – Сколько времени потеряли из-за этого долболоба.
* * * *Держа Панову за руку, Карим провел ее через длинный коридор. На ходу посоветовал:
– Не смотри налево.
Там на гладильной доске второй день лежал труп пятнадцатилетнего подростка, который вырастил в своем сарае какие-то особые дурные грибы, съел весь урожай. Двое суток бредил, а третьи завернул ласты. Отец парня, такой же наркоман, как и сын, наотрез отказывается забирать труп из больницы, мол, нет денег его хоронить.
На дворе пахло не цветущим миндалем, нечистотами из близкого сортира. Городок спал, люди ложились рано, потому что свет давали не везде, а если и давали, то берегли как воду. Из степи дул холодный ветер, дышалось тяжело, на зубах скрипел песок.
Темное пространство освещал яркий месяц и еще возле главных ворот ветер раскачивал фонарь на высоком столбе. В душу Лены закралось первое беспокойство и тревога. Она остановилась, перевела дух. Карим вытащил сигареты, Лена прикурила от его зажигалки, заметив, что пальцы санитара подрагивают. Огонек высветил напряженное лицо Карима. Лена затянулась дымом, табак паршивый, но голова сладко закружилась. Она бросила сигарету, чувствуя, что ноги становятся ватными. Теперь в темноте виднелось светящееся окошко, заклеенное газетами, и домик с плоской крышей, слева и справа саманный забор. Карим все тянул ее за руку к дому. Зашли на порог, Карим толкнул дверь, потянув Лену за собой.
– Сейчас посидим, чаю выпьем, – повторял он, как заклинание. – Зеленый чай любишь? Вкусный…
Пановой уже не хотелось ни прогулок при луне, ни свежего воздуха, ни зеленого чая. Она хотела вернуться назад, в душную палату, лечь на койку и, отвернувшись к стене, задремать, но не чувствовала в себе сил к сопротивлению. Голова кружилась, а ноги сделались тяжелыми. Карим подтолкнул Панову в спину, пропуская вперед, переступил порог и повернул ключ в замке.
На письменном столе, стоявшим между двух лежаков, не было ни чайника, ни стаканов, только банка с окурками, колода карт и пистолет ТТ. Два плохо одетых парня, при виде женщины встали с койки. Еще один мужик, в майке без рукавов остался сидеть на другой кровати. Лузгая семечки и сплевывая шелушу на пол, он склонил голову на бок, прищурил глаз, разглядывая застывшую на пороге комнаты девушку. Кажется, все ждали он этого человека какого-то жеста или слова. И дядя Гоша сказал:
– А-а-а, землячка пришла… Проходи, присаживайся.
Лена хотела ответить, что чувствует себя плохо, ей надо вернуться, от слабости она едва на ногах держится. Но от сладковатого дыма канабиса в горле запершило, а все слова куда-то пропали, будто растерялись дорогой. Карим подтолкнул ее к кровати, дядя Гоша схватил за руку, заставив сесть рядом. Парни уселись напротив и, раскрыв рты, наблюдали за ней жадными глазами, будто никогда не видели женщин.
– Ты пиджак-то расстегни, тут у нас жарко. У нас тут все по-простому.
Дядя Гоша проворно, стащил с Пановой пиджак. Положил на плечо руку, провел ладонью по спине.
– Мне сказали, что ты из Куляба, – он придвинулся ближе, дыхнул свежим перегаром. – Значит, мы вроде как земляки.
– Я из Москвы… Приехала…
Лена заговорила хриплым шепотом, она догадалась, что случится дальше. С ненавистью посмотрела в глаза Карима, ерзавшего на противоположной койке. Надо постараться встать и уйти, но тяжелая рука дяди Гоши, лежавшая на плечах, не давала подняться.
– Ух, как далеко ты забралась, – то ли удивился, то ли обрадовался дядя Гоша. – Ну, я в столице тоже бывал. Ну, давай познакомимся что ли. А то сидим, как неродные.
Дядя Гоша крепче сжал плечо Лены, стал валить ее на кровать. Панова ухватилась за край стола. Парни переглядывались и перемигивались.
– Если вы меня хоть пальцем тронете, я обращусь в милицию. Я вас…
Лена хотела что-то добавить, но при упоминании милиции парни заржали, будто она сказала что-то очень прикольное. А Карим, отсмеявшись, подался вперед, заглянул ей в глаза.
– Жалуйся, – сказал он. – Только знай, что мой старший брат заместитель начальника городской милиции. Если только пикнешь, заткну тебя в палату для психов. Будешь там торчать, пока не вперед ногами не вынесут.
– Да уж, – кивнул дядя Гоша. – Ты, землячка, тут особо не выделывайся… Ты сама в гости пришла. Это понимать надо. А восточное гостеприимство это…
Он не закончил мысль, резко дернул Панову за шею, повалил на лежак. Задрал майку и приказал парням, чтобы те помогли спустить с женщины джинсы. Через две минуты Панова видела только морду дяди Гоши, от натуги покрывшуюся пятнами румянца. Пот блестел на его щеках, на носу висела мутная капля. Дядя Гоша дышал тяжело, будто на лесоповале бревна ворочал. В легких что-то свистело и шипело, глаза блестели, изо рта торчали стальные зубы. Позвякивали пружины матраса.
Панова закрыла глаза от омерзения, она пыталась высвободить руку, чтобы ударить эту сволочь в морду, но на плечи кто-то навалился, намертво прижав ее к топчану. Кто-то держал ее за ноги, Лена вертелась, стараясь освободиться, но дыхания не хватало, а силы кончились слишком быстро. Каким-то чудом она все же освободила правую руку, попыталась ударить дядю Гошу кулаком или расцарапать его морду. Но ствол пистолета ткнулся ей в губы. Она увидела Карима, стоявшего над койкой.
– Не дергайся, сука, – прошипел санитар. – Лучше не шевелись… Может быть, живой отпустим.
Глава шестая
«Уазик» остановился возле одноэтажной постройки. Тишина, как на кладбище, даже собачьего лая не слышно. Ворота, сваренные из листов жести, заперты, пудовый замок обмотан ржавой цепью. Больные уже спят, потому что время позднее, неурочных визитеров здесь никто не ждет. Только в ближнем окне горел свет, через решетку и запыленное стекло виден человек в камуфляжной куртке, лежавший на письменном столе посередине комнаты, точно под лампочкой. Подложив под голову стопку газет и прикрыв ноги коротким одеялом, он заливисто храпел.
Зубов, сообразив, что на столе спит охранник или вахтер, постучал в дверь кулаком. Но мужик только перевернулся на спину, закрывая лицо от света. Зубов постучал настойчивее, носком тяжелого башмака. Охранник разлепил веки, сладко зевнул, доплелся до окна, прижался щекой к стеклу, стараясь разглядеть, что происходит на улице. Суханов, подскочив к окну, развернул крупную купюру и показал пальцем на дверь.
Через минуту вся компания оказалась в помещении. Зубов вел переговоры с вахтером, то ли тупым по жизни, то ли плохо понимавшим чужой язык. Суханов и Тайм стояли у входной двери, дожидаясь, когда узбек проблеет что-то вразумительное.
– Журнал регистрации у вас есть? – второй раз спросил Зубов. – Ну, тетрадка такая, куда записывают имена поступивших больных.
– Тетрадка? – взгляд вахтера блуждал по темным углам. – Чего такое?
Суханов потеряв терпение первым, он подтолкнул вперед Тайма и сказал:
– Переведи этому хрену собачьему, охраннику этому, что нам нужна больная по фамилии Панова. Русская женщина. Поступила сюда два дня назад.
Тайм что-то сказал по-узбекски. Охранник отрицательно помотал головой.
– Он говорит, что русских женщин к ним не привозили уже полгода. Врет, конечно. Тут только одна больница на всю округу.
– Тогда пусть отдает деньги.
Охранник, уже спрятавший рублевую купюру в подштанники, все понял без перевода. На этой работе ему никогда не перепадали чаевые, а таких денег он в руках не держал с прошлого года, когда продал соседу двух баранов. Закладывать санитара Карима не хотелось, этот парень конченый псих, он запросто может порезать или избить до беспамятства, но расставаться с деньгами – это хуже тяжелых кулаков, это выше человеческих сил. Охранник распахнул дверь в темный коридор, махнул рукой и сказал по-русски почти без акцента:
