Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества
— Что он мог забрать? Почему их убили? Боже, и мы ничего не смогли сделать. Совсем ничего. — Катя закрыла лицо руками. — Никита, ты видел, как падал самолет? На мосту этот тягач с Гришенковым, тут Поповы. В один вечер еще три трупа. Что это за дело такое, а? Что происходит?!
В ответ уже совсем близко тревожно запела сирена.
Глава 19. ЗА СТОЛИКОМ КАФЕ
Прошло три дня. И все вроде бы вошло в привычную колею. Словно и не падал с неба на ваших глазах самолет…
— Клин, Катя, вышибают клином, — сказала Анфиса. — Такие впечатления надо чем-то закрыть — ну, словно занавес задернуть. Надо нам с тобой как-то отвлечься, что ли. — Последний, правда, совет прозвучал не совсем уверенно. Кате звонил муж — Драгоценный В.А., но она и словом ему не обмолвилась о происшедшем. А вот Сергею Мещерскому выложила все. Мещерский выслушал, не перебивая, а спустя час перезвонил и… предложил Кате и Анфисе пойти вместе с ним вечером в театр: «Я сейчас заказал по Интернету билеты на „Лес“ Комеди Франсез».
Но именитые зарубежные гастролеры, увы, не стали для Кати лекарством от… Впрочем, от чего ей было лечиться? От того, что составляло саму суть ее профессии? От тревожных мыслей, прогоняющих сон? От предположений и догадок, которые пока ничего толком не предполагали и не разгадывали?
В театре было яблоку негде упасть — несмотря на разгар летнего «несезона» на спектакль Комеди Франсез собралась, как говорится, вся театральная, и околотеатральная, и совсем-совсем не театральная Москва.
Катя смотрела на сцену, теребила в руках сумочку, расшитую пайетками. Пошлая сумочка. И зачем она только купила ее? На сцене двигались фигуры. Представляли «Лес» Островского. Наверху пульсировала, светилась бегущая строка с переводом. А где-то там, в темноте, на фоне тусклых театральных декораций падал самолет. Он по-прежнему падал, падал, и с этим ничего нельзя было поделать…
Она помнила каждое мгновение того вечера. Помнила тот лес возле аэродрома Басманово. Помнила и то, как вечером уже следующего дня к ней зашел Никита Колосов. Положил на стол толстую папку документов.
— Вот, ознакомься. Это результаты дактилоскопической экспертизы. Отпечатки пальцев Глеба и Михаила Поповых идентичны тем, что обнаружены нами на надувной кровати в бассейне сауны. Но это еще не все. Мы сравнили их и с отпечатками, изъятыми на месте убийства Алексея Неверовского. Так вот, их отпечатки совпали с изъятыми там, на кладбище, с надгробья и с канистры…
— А с ножа? — спросила Катя.
— Там, к сожалению, ни одного отпечатка, пригодного для идентификации. Видимо, Неверовский в агонии хватался за рукоятку ножа, пытался вытащить его из себя, поэтому там все наслоилось, смазалось, но… Лично для меня это уже неважно. Я знаю, что Поповы были в ту ночь не только в сауне, но и в Мамонове на кладбище. На аэродроме в ангаре обнаружен их «Форд». Следы его протекторов те же, что обнаружены нами на дороге, у подножия холма возле захоронений.
Со сцены грянула музыка — бойкий такой мотивчик. Катя вздохнула и… вернулась в театр. Посмотрела на Мещерского — тот сидел с невозмутимым лицом, как маленькая буддийская куколка с усиками. Посмотрела на Анфису — на ее сильно напудренном лице было написано изумление и…
— Да что же это такое?! — громовым шепотом спросила она вдруг. — Сережа, ты только не обижайся, ты хотел как лучше, поэтому и пригласил нас, но…
— Анфиса, ты что? — спросила Катя. А ушлый французский мотивчик так и кружил над партером этакой меровингской пчелкой с остреньким галльским жалом…
— Я сейчас или закричу, или укушу кого-нибудь, или умру! Это ж просто сил нет никаких!
— Анфиса, тебе нравится спектакль? — вежливо осведомился Мещерский.
Позорно было сознаваться, но по щучьему ли велению, по своему ли хотению, под давлением ли разгневанной Анфисы — они встали и ушли, улимонили дружно со спектакля Комеди Франсез!
— Да что же это такое? — вопрошала в фойе под недоуменными взглядами старушек-билетерш Анфиса. — Дожили! Сподобились. Что это такое, я вас спрашиваю? Вот десять лет назад по дурости своей пропустили «Медею» на Таганке — теперь сиди, смотри вот это.
— Девочки, на вас прямо не угодишь, — хмыкнул Мещерский. — Ну, раз не желаете приобщаться к новейшим тенденциям, тогда пойдем в кафе.
Сплоченной компашкой они покинули Камергерский переулок. Мещерский поймал такси. Через полчаса они уже сидели на открытой веранде на крыше уютного кафе на Сретенском бульваре, смотрели на ночные огни.
— Ночь-полночь, а этот миленок, — Анфиса любовно указала на свой живот, — требует своего. Сережа, ты не удивляйся и не обращай внимания — просто я патологически прожорлива и не умею этого скрыть даже на людях. И потом, я так счастлива, что мы смылись с этой «Комеди»! Вы пейте, как пижоны, свой мартини, а я перекушу чем бог послал. Эй, официант!
— А я тоже голодный как волк, — нашелся Мещерский. — Катя, а тебе что заказать? Что-нибудь сладкое?
Славно было вот так сидеть на вольном воздухе в плетеном кресле за крахмальной скатертью, смотреть на ночной город, пить ледяной мартини, лениво болтать ложечкой в креманке с ананасовым шербетом, радоваться теплому вечеру, радоваться Анфисе, постепенно обретающей свое прежнее буйное жизнелюбие. И хоть на короткое мгновение забыть про тот лес, про кувыркающийся в небе смертельно раненный «кукурузник»…
— Катюша, эй, ты где опять? — тихо окликнул ее Мещерский.
— Я тут. — Катя закуталась в шелковую шаль, поежилась от ночной прохлады. — Я все спросить тебя хотела — как насчет той фотографии?
— Ой да, — подхватила Анфиса. — После таких-то событий!
— Я звонил в Париж Петьке Кабишу, — ответил Мещерский, — и послал ему отсканированный снимок по электронной почте.
Катя покачала головой — звонил в Париж. Как все это просто у Сереги! Про Кабиша она слышала не раз — его предки со времен революции жили во Франции. Он работал в Фонде русского зарубежья, издавал сборник по истории Белого движения. «Там же на фотографии — офицеры, поэтому Серега и начал с него наводить справки, этот Петя парижский — настоящая ходячая энциклопедия», — подумала она.
— Петюн прямо в осадок упал, как снимок увидел. — Мещерский подлил в их бокалы вина. — Звонил, интересовался, где я его раздобыл.
— И что дальше? — спросила Катя.
— А ничего, — Мещерский вздохнул, — или почти ничего. Я-то надеялся, что он мне сразу даст полный отчет, кто есть кто на фото, а он смог точно назвать мне лишь двоих. Некоего барона Шиллинга — это тот, что в белой черкеске и папахе на снимке, и Викентия Мамонова.
— Мамонова? — переспросила Катя.
— Кабиш справился в русском военном архиве — барон Шиллинг был убит в августе двадцатого года в Крыму. Значит, снимок был сделан до этого времени. Викентий Мамонов, по данным архива, в Первую мировую служил в Персидской казачьей Его величества Шаха бригаде. Было тогда такое войсковое подразделение на Кавказском фронте. В девятнадцатом-двадцатом он был в Добровольческой армии, служил начальником личного конвоя командира Таманской дивизии генерала Бескровного. Когда того убили красные, Врангель взял его в свой штаб. После сдачи Крыма он эмигрировал во Францию.
— А этот твой Петя не знает, кем мог быть тот жуткий мертвец на столе? — спросила Анфиса.
— Этого он, к сожалению, не знает. Не знает он и человека в черной маске, сидящего среди офицеров. Но он рассказал мне вот что. — Мещерский помолчал секунду. — Про Викентия Мамонова — как тот погиб в сорок первом.
— Погиб? — про Мамонова Катя слушала очень внимательно. Эта фамилия… Эта старая дворянская фамилия… Знаковая фамилия?
— Во время оккупации Парижа он вдруг вроде бы без всякой причины был арестован гестапо. Его страшно пытали. И он умер от пыток в тюрьме.
— Он что, был в Сопротивлении?
— Ни в каком он Сопротивлении не был. В том-то все и дело. Петя Кабиш говорит — он был вообще странной, одиозной фигурой в эмигрантских кругах. Его чурались, с ним не очень-то общались. Одни утверждали, что от перенесенных в Гражданскую лишений он тронулся умом. Другие подозревали его в связях с польской, румынской разведками и с ЧК — якобы он торговал информацией направо и налево. Вроде бы он постоянно изыскивал пути для нелегального вояжа в СССР. А уже после Второй мировой войны в Париже в среде эмиграции ходили упорные слухи о том, что его арест и пытки были как-то связаны с доносом, полученным гестапо, о том, что Мамонов в свое время встречался с Алистером Кроули, когда тот приезжал в начале тридцатых в Париж.
— Кроули — это ведь какой-то черный маг? — спросила Катя. — Что-то я читала… А что, он действительно реальная фигура?
— Очень даже реальная. — Мещерский вздохнул. — Вот только что могло быть общего у него с бывшим адъютантом генерала Бескровного? И что могло так заинтересовать гестапо?
