Евгений Сухов - Замануха для фраера
Поздними вечерами на городских погостах благостно и спокойно. Посетителей крайне мало, а шум большого города здесь не слышен даже днем. Только высокие березы шепчутся в кронах о чем-то своем, чего большинству людей знать не положено и о чем они никогда не узнают. Они, но не он. Он знает, о чем шепчутся березы.
Деревья всегда секретничают о вечном.
Тишина благоговейная. Даже звук шагов глохнет в густом вязком воздухе, а шуршания шин по тропинке не слышно совсем.
Машина едет почти бесшумно. Педали не скрипят, цепь лоснится от масла, а на колесах самосмазывающиеся каретки и втулки. Вот уже тридцать два года ему служит этот велосипед (правда, с тридцать седьмого по сорок седьмой год «Apollo» простоял в коридоре у соседа, но все же), а он все, как новый. Это потому что у него такой хозяин. А еще потому, что сама машина английского производства, фирмы «Singer». Сделана на совесть. Как-никак, а это трехскоростной «Apollo-sport» выпуска одна тысяча девятьсот шестнадцатого года. Это вам не какой-нибудь там, «Паук» «Сафети» или даже «Дукс». До революции «Apollo» была лучшая машина, которую можно было купить в России. Теперь такую не достать даже за большие деньги.
До большевистского переворота в Казани было не более двух десятков настоящих циклистов. Велосипедистов, по-нынешнему. Остальные были так себе, любители. Воскресные ездоки.
Самыми фанатичными циклистами были, конечно, Кирюха Карпов и он, Петя Самохин. Правда, «Apollo-sport» у Карпова появился раньше, зато у Пети была более поздняя, трехскоростная модель, заменившая, наконец, поднадоевший «Дукс». Каждый день он и Кирюха, служившие в Сыскном у Савинского полицейскими надзирателями, приезжали на службу на своих велосипедах и на задания тоже ездили на машинах. Скажем, вести наружное наблюдение иногда на «циклах» было сподручнее, чем на своих двоих, и можно было больше успеть. В Сыскном поначалу над ними посмеивались, но прошло время, и насмешки кончились, сменившись пониманием и уважением. Фигуранты от такой слежки на колесах не могли оторваться даже на трамваях, да и проколов у Карпова и Самохина было меньше, чем у иных. Ведь на велосипедах гоняться за поднадзорными легче, чем на ногах…
А началось все с одного памятного воскресенья, когда они с Кирюхой попали на манеж Юнкерского училища. Вернее, привели их отцы, которые по воскресеньям катались там на циклах. В выходные манеж превращался в циклодром, где, заплатив за аренду «Сафети» или «Паука» двугривенный, можно было целый час гонять на них по манежу вдоль и поперек.
Поначалу они с Кирюхой сидели на скамеечке, наблюдая, как солидные дяди в костюмах со штанами чуть ниже колен крутили педали машин с огромным передним и маленьким задним колесами. Бывало, что циклисты сталкивались друг с другом, но вместо разбирательств они лишь извинительно приподнимали друг перед другом кепи и котелки и продолжали кататься.
Изредка, в сопровождении мужчин, на манеж приходили покататься и дамы, которые выбирали «Сафети» с одинаковыми колесами и низкой рамой. Они тоже с удовольствием крутили педали, делая круги по манежу, после чего мужчины, приведшие их, уводили разрумяненных дам пить кофий и ликер в кондитерскую при манеже.
Отец Кирюхи все время ездил рядом с одной молодой дамой, а отец Пети предпочитал ездить на скорость. «Сафети» для этого подходили больше, чем прогулочные «Пауки», и он всегда арендовал «Сафети».
Однажды, сидя на скамеечке в манеже, они с Кирюхой увидели девочку примерно их возраста. Она пришла вместе с родителями, и они, выбрав себе новенькие машины марки «Дукс», взяли велосипед и для нее. Он был трехколесный, с большим передним колесом с педалями, двумя маленькими колесами сзади и треугольным кожаным сиденьем. Целый час мальчики не сводили с нее глаз, лихо крутящей педали тонкими ножками и ловко управляющейся с машиной.
В этот день, возвращаясь с манежа домой, Петя заявил отцу, что тоже хочет стать циклистом и выудил у него обещанье взять в следующий раз велосипед и для него. Очевидно, то же самое отец Кирюхи обещал своему сыну, и в следующее воскресение, благо штанишки на обоих мальчиках были как раз до колен, им были предоставлены на целый час великолепные трехколесные машины, после чего целый день сильно болели ноги. С тех пор и Кирюха и Петя буквально заболели велосипедами и каждое воскресенье напрашивались с отцами на манеж. Позже, когда они немного подросли, они стали ходить в манеж Юнкерского училища самостоятельно, вскоре пересели на двухколесную «Россию», а потом отец купил Пете взрослую машину «Дукс». Кирюха, обучаясь уже в старших классах гимназии, подрабатывал репетиторством и сам купил себе свой первый «Apollo» английской фирмы «Singer». С ним вместе он поступил на службу в только что образованное Сыскное отделение при Городском полицейском управлении, куда чуть позже пришел служить и Самохин.
В девятьсот девятом Кирюхе поручили вести наблюдение за неким гастролером Родионовым, известным медвежатником и фигурой, как говорили в Сыскном, весьма значительной даже в масштабах империи. Сам Петр Иванович Самохин в это время «вел» одного громилу, который, по сведениям их шефа Савинского, был связан с фальшивомонетчиками. Пете необходимо было выследить, куда наведывается громила, дабы потом сыскари могли бы заявиться в эти адреса на предмет нахождения в них печатного станка для производства фальшивых денег. Он честно поводил громилу несколько дней, выявил его связи и доложил обо все Савинскому. Тот похвалил Петю и поручил ему Родионова.
– Он проживает с супругой в отеле «Франция». В двадцать шестом нумере. Кирилла я отпустил сегодня на похороны, так что Родионова пока попасешь ты.
Самохин занял место возле галантерейного магазина прямо напротив отеля. Окна нумера, который снял знаменитый медвежатник, были отсюда хорошо видны. Несколько раз в окно выглядывала женщина с очень красивым лицом. Наверное, жена Родионова. «И почему это у воров всегда такие красивые жены? Что такого находят они в мужчинах, сделавших противузаконные деяния своим жизненным ремеслом?» – удивлялся Самохин.
В этот день медвежатник никуда не выходил. Так и доложил Савинскому Петя, когда его сменили. Он увидел лицо Родионова всего раз, когда тот выглянул в раскрытое окно. Взгляды их на секунду встретились, и этого было достаточно, чтобы Самохин запомнил его лицо на всю жизнь. Ведь у него была феноменальная память. Именно из-за такой памяти его взяли в Сыскное надзирателем. А иначе не быть бы ему сыскарем и прозябать в управлении, перекладывая бумажки с места на место.
Правда, служба в Сыскном отделении ему аукнулась.
В марте после отречения государя ему дали отставку.
После того, как власть в стране взяли большевики и эсеры, его дважды арестовывала Губчека, и он вдоволь насиделся в ее подвалах, ожидая самого худшего.
Потом его отпустили и надолго забыли.
А в тридцать седьмом вспомнили.
Суд, да какой там суд – судилище, состоялось прямо в здании бывшей ЧК на Черном озере. Три человека за столом в четверть часа определили его вину – а Сыскное отделение, кроме уголовного, занималось еще и политическим сыском, хотя Самохин к нему не имел никакого отношения за весь период службы – и наказание: десять лет лагерей, и он был отправлен туда, куда Макар телят не гонял. В далекую Сибирь. Валил лес, голодал, умирал от цинги, но – выжил. Поздней осенью сорок седьмого вернулся. С застуженными почками и волчьим билетом, с которым не так-то просто было устроиться на работу.
Как он прожил зиму, ведает один только бог. И еще сосед по квартире, которому он отдал на сохранение свой «Apollo-sport» и который иногда подкармливал Петра Ивановича, хотя сам был беден, если не нищ. Когда Самохин вернулся и получил свою машину в целости и сохранности, это было единственное его имущество, кроме ватной телогрейки, зековских портов и сапог, драной рубахи и армейской шапки без звездочки.
Весной сорок восьмого года ему все же удалось устроиться на работу. Сторожем на дальнее от центра города Архангельское кладбище. Прежний сторож помер, вот и случилась вакансия. Вместе с работой появилось жилье – сторожка с нарами и печуркой – и новое имущество: демисезонное пальтишко и теплые ватные штаны с валенками. Теперь можно было жить. Хотя не очень-то и хотелось…
Шины велосипеда тихо шуршали по тропинке, некогда посыпанной гравием. Вот тоже: обход кладбища пешком занял бы часа два, не меньше, а так, на колесах, потребовалось всего-то минут тридцать-тридцать пять. Все-таки вещь этот «Apollo».
Уже подъезжая к сторожке, он заметил пожилую пару, шедшую по аллее к выходу. Мужчине было за семьдесят, и он даже со спины был, как это называлось раньше, импозантен. Женщина, что держала его под руку, выглядела не хуже, хотя ей тоже было за шестьдесят с хвостиком. Словом, пара, несомненно, из «бывших». Таких в Казани можно было сосчитать по пальцам. Но это были наверняка не местные. И одежда на них была справная – такую здесь не купишь просто за неимением. Оглянувшись, они посторонились, и он проехал мимо, лишь на мгновение встретившись взглядом с мужчиной в бородке и аккуратных усиках. Но этого мгновения Петру Ивановичу вполне хватило, чтобы узнать мужчину. В отличие от почек, которые он застудил на лесоповале в Сибири, и сердца, которое в последнее время стало что-то пошаливать, с памятью его ничего не сталось. Она была такая же, как и сорок лет назад, когда он увидел этого человека, выглядывающего в окно двадцать шестого нумера отеля «Франция».
