Владимир Колычев - Бандитская Голгофа
— А ты хотел быть хуже? — Лариса неспешно смахнула с тумбочка бокал с шампанским.
Она сама позвонила Годовикову, назначила ему встречу, приехала к нему на квартиру. Хотела, чтобы он показал мастер-класс, и он с лихвой оправдал ее ожидания.
— Я хочу быть лучше!
— Тогда ты на верном пути, — улыбнулась Лариса, вынимания из пачки сигарету. Покурить после секса — святое дело.
— Я не понял, ты приехала, чтобы сравнить нас в постели? — догадался он.
— Так я тебе в этом и призналась, — с лукавой усмешкой ответила она.
— Я лучше!
— В чем?
— Во всем!
— Твоя скромность зашкаливает, — засмеялась Лариса и, пожав плечами, добавила: — Может, ты и лучше, но спать я буду с Никитой.
Ей нравилось наблюдать, как обычно сдержанный Миша выходит из себя. Значит, не на шутку его зацепило.
— Я не хочу, чтобы ты с ним спала!
— Он мой муж.
— Какой он тебе, к черту, муж?
— Я живу с ним в гражданском браке.
— А ты живи со мной!
— В гражданском браке?
— Можно и так, — успокаиваясь, кивнул он.
— Никите это не понравится, — усмехнулась Лариса.
Она симпатизировала Мише, но почему-то совсем не прочь была посмотреть, как Никита набьет ему морду.
— Да плевать я на него хотел!
— Пережогов тоже плевать на него хотел…
— Пережогов… — скривился Миша. — Пережогов хотел тебя убить, а я хочу тебя любить…
— А чем ты сейчас занимался? — засмеялась она. — Именно за это Никита тебя и убьет!
— Он не узнает, — занервничал Миша.
— Ты его боишься?
— Нет.
— В таком случае он должен узнать.
— Пусть узнает! Пусть!!!
— Может, тогда ты женишься на мне?
— Это предложение? — съязвил Годовиков.
Лариса молча поднялась с постели, сходила в ванную, оделась, привела себя в порядок.
— Прости! — не выдержал напряжения Миша.
— За что?! — сухо удивилась она.
— Я должен был сделать тебе предложение.
— Не должен…
— А я сделаю… Не сейчас, но сделаю. Обязательно сделаю.
— Ну, тогда и поговорим.
Не для того Лариса сравнивала Мишу с Никитой, чтобы отказываться от такого предложения. Никита хорош во многом, и она даже любила его, но ей с ним не по пути. Другое дело — Миша. Он и в постели хорош, и в приличном обществе с ним не стыдно будет показаться. Из них бы вышла блестящая пара…
Преступникам свойственно возвращаться на место преступления, и Никита мог бы подтвердить это. Во-первых, он преступник, а во-вторых, нелегкая занесла его в дачный поселок, где был убит Пережогов.
Никита убивал, защищаясь, но ведь он предполагал, чем может закончиться встреча с Пережоговым, и все равно не свернул с тропы войны. И убил. И мог получить пожизненный срок за свое преступление…
Но суд миловал его, и он вернулся туда, куда его давно уже тянуло. Неосознанно тянуло и не так сильно, как к Ларисе, но все-таки он разволновался, нажимая на клавишу звонка.
Двор деревянного дома занесен снегом, но от калитки к веранде протоптана дорожка, дым валит из труб. Из двух труб — из газовой и печной.
Не было в доме газового отопления, когда Никита был здесь в прошлый раз, видимо, новый хозяин позаботился о тепле. Но, может, все-таки газ провела Ульяна. Может, она и откроет ему дверь… Никита хотел надеяться на чудо, ведь случилось же оно тогда, на опознании.
Дверь открылась, и на веранду вышла женщина. Все тот же белый пуховый платок на голове, темное болоньевое пальто. Слишком уж холодное пальто для мороза. Неужели Ульяна не в состоянии справить обнову?
Это действительно была она. Подслеповато прищурилась, рассматривая Никиту, пугливо подалась назад, узнав его, и скрылась в доме, закрыв за собой дверь.
Но Никита не уходил. Возможно, Ульяна позвонила в полицию, а, может быть, связалась со службой безопасности «Совгоснефти»… Но ему все равно. Он хотел увидеть эту женщину, и она никуда от него не денется. Не сегодня увидится, так завтра. Времени у него много, и дома никто не держит. Да и нет у него дома, по большому счету.
Прошло не меньше часа, прежде чем дверь открылась снова. Осуждающе качая головой, Ульяна все-таки вышла на крыльцо, но калитку открыть не решилась.
— Так ведь и замерзнуть можно!
Мороз на дворе, а у него куртка нараспашку, и голова не покрыта.
— Раньше так обвиняемых на мороз выставляли, — улыбаясь, сказал Никита. — Если околеет, значит, виновный, если нет, то не виноват.
— Где такое делали? Сами придумали? — с упреком покачала головой Ульяна.
Она ничуть не изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. На суде виделись, летом прошлого года.
— А как было?
— В воду, знаю, бросали…
— В какую, в ледяную?
— Тоже скажете! — поежилась она.
Никита и сам замерз, но его согревал ее мягкий солнечный взгляд и теплый, невероятно приятный голос.
— Я готов.
— Куда готовы?
— В прорубь.
— Зачем?
— Поверьте, я не утону.
— Хотите сказать, что вы ни в чем не виноваты?
— Перед вами — нет. Или да? Может, вы собирались за Пережогова замуж?
Ульяна от возмущения хватанула ртом студеный воздух.
— Я не хочу об этом даже говорить!
— Так я и не настаиваю…
— Зачем вы пришли?
— Дом хочу этот купить.
— Ну да, так я вам и поверила! — Ульяна завороженно смотрела на него.
— Я хочу сказать вам спасибо за все, что вы для меня сделали.
Ульяна потупила взгляд, открыла калитку, повернулась к нему спиной и, опустив голову, направилась к дому.
И в доме у нее почти ничего не изменилось — все те же чистота и порядок, знакомая обстановка. В камине, как в и прошлый раз, горел огонь, но, помимо этого, комнату грели и отопительные батареи. Тепло в доме, уютно, а то, что Ульяна чуралась гостя, так это временно. Глядя на нее, Никита понимал, что при всем своем желании уже не отступится от нее.
— Тепло у вас, — встав перед камином, сказал он.
— Д-да, т-тепло…
Ульяну вдруг залихорадило изнутри. Ну да, мороз на улице, а она была там в пальто на рыбьем меху.
— Замерзли?
— Сейчас согреюсь…
Она тоже встала у камина. Но этого было мало. Ей срочно нужен был горячий чай под крепкую клюквенную настойку. И еще неплохо было бы натереть гусиным жиром. И в баньку к раскаленной докрасна каменке…
Но бани во дворе не было, и его идею с растираниями Ульяна вряд ли одобрит. А горячий чай в доме точно найдется. Настойку Никита мог бы заказать на дом, если у нее ничего такого нет.
— Даже неудобно, из-за меня все…
У него вдруг возникло желание обнять Ульяну, согреть ее своим телом, только вряд ли она обрадуется этому. Он это понимал, только все равно не смог сдержать свой порыв и прикоснулся левой рукой к ее плечу. Ульяна неожиданно прильнула к нему. Инстинктивно прильнула, как женщина, нуждающаяся в мужском тепле. И он так же инстинктивно повернул ее к себе лицом. Она пугливо взглянула на него, зажмурилась и, как в омут с головой, нырнула к нему в объятия…
В себя он пришел уже в постели. Он лежал на спине, а она — на боку, с жадностью обняв его сразу двумя руками. Глаза закрыты, носик тихонько и уютно сопит, спина все еще мелко подрагивает, но холод здесь ни при чем.
Он смутно помнил, как они, срывая друг с друга одежды, переместились в спальню, как Ульяна вдруг оказалась под ним. Тело у нее поджарое, гибкое, невероятно приятное на ощупь, и столько в нем было скрытой страсти, которую Никита смог выжечь своим огнем. Ульяна, казалось, сама была удивлена, что способна на такое безумие. Стыдно ей, поэтому и прячет она глаза. Но это приятный стыд, потому на губах у нее теплится нежная улыбка.
— Ты, наверное, думаешь, что я со всеми такая, — вдруг сказала она.
— Я сейчас вообще ни о чем не могу думать, — улыбнулся он.
— Думаешь, думаешь… Герман же ко мне приходил, и ты знаешь зачем… Только до сих пор не пойму, что он во мне нашел?
— Это ты зря, — покачал головой Никита. — В тебе столько всего, что мужчине трудно устоять.
— Чего всего?
— Красивая ты, добрая, нежная… — эти слова дались ему легко, и он готов был продолжать, но она закрыла ему рот ладошкой и прошептала:
— Совсем и не красивая.
— Кто тебе такое сказал?
— Сам знаешь.
— Я тоже когда-то думал, что солнце вокруг земли вертится, а потом вдруг оказалось, что все наоборот…
— Не знаю, меня никто никогда не любил. Ну, разве что мама с папой. Сначала мамы не стало, потом папа ушел. Остался только Гена, но он меня бросил. Я тебя, сказал, никогда не любил. Я тебя только терпел…
— Кто такой Гена?
— Мой муж.
— Бывший?
— Ну, в принципе, да.
— В принципе?
— Он не хочет разводиться, его все устраивает.
— Что устраивает?
— Квартира моя устраивает. Он в квартире живет, а я здесь. С женщиной сошелся, она ему ребенка родила. Мне рожать не разрешал… — Ульяна замолчала, вспомнив, похоже, все унижения, боль и прочие мерзости, которые выпали на ее долю.
