Гэвин Лайл - Венера с пистолетом
Мы уже почти наполовину справились с тонкими, как бумага ломтиками ветчины – в «Гритти» всегда готовы вам помочь; при их ценах они просто обязаны это делать, – когда она сказала:
– Ну что же, теперь вы почти заполучили пару прекрасных пистолетов. Думаю, что должно было быть что-то такое, почему вы так стремились их заполучить.
Я удивленно посмотрел на нее.
– Тут не было никакого обмана. Во всем мире не найдется ни продавца, ни коллекционера, который повел бы себя в этой ситуации иначе.
– О, конечно. Но я просто считала, что за этим должно было скрываться что-то еще.
– Боже мой, вы думаете, все, что я делаю – сплошной обман?
– Ну, – мягко заметила она, – по крайней мере, большей частью, разве не так? Вспомните, как мы впервые встретились: вы сразу начали с того, что я должна подтвердить подлинность подделанного полотна старинного художника – и мы бы разделили выручку пополам.
– Черт возьми, я просто попытался вас проверить. И если бы вы проявили заинтересованность, я вас разоблачил бы перед Карлосом.
Она задумчиво жевала ветчину.
– Да, думаю, весьма возможно, вы именно так и делали. И то же самое – с Анри в Амстердаме, верно? Я знаю, он был чертовски зол на вас.
– Он не слишком любил меня. Но, понимаете, это определенная часть моей работы. Всего лишь определенные меры предосторожности, вот и все.
– Да, похоже, это так. – Она положила нож и вилку и отхлебнула глоток вина. – Скажите, вам приходится сталкиваться с большим количеством подделок? Я имею в виду старинные пистолеты?
– Сейчас их не слишком много. Вы можете ошеломить кого-то старинным седельным пистолетом, выточенным на токарном станке в гараже, но, строго говоря, это штучки для профанов. Изготовление таких роскошных пистолетов, как эта пара от Вогдона, которая стоит настоящих денег, требует для подделки такого же высокого мастерства, как и изготовление подлинников. Откуда взять такое мастерство в наши дни? Осталось лишь несколько мест вроде Пердью – и там они делают ружья по тысяче фунтов стерлингов штука. Черт возьми, это больше, чем стоит большинство старинных пистолетов, и кроме того, из них можно стрелять дичь.
Я покончил со своей ветчиной и добавил:
– Конечно, вы можете внести целый ряд улучшений. Понимаете, если пистолет разбит или сломана пружина, можно это исправить и сделать вид, что он никогда не ломался.
– Вы это делали, хотите сказать?
Я пожал плечами.
– Этого еще никто не доказал.
Она неловко улыбнулась.
– О, я уверена. Но вы сказали «сейчас». Означает ли это, что прежде было много подделок?
– В конце прошлого века это была почти целая отрасль промышленности. Тогда очень много было высококвалифицированных и низкооплачиваемых мастеров и половина из них оказалась без работы. За последнее столетия оружие изменилось куда сильнее, чем за все предыдущие – и изменится еще больше, пока не изобретут лучевой пистолет или что-то в этом роде. Все началось с кремневых пистолетов, сотню лет спустя был изобретен ударный замок, потом патроны, затем револьверы и автоматы – потом началось массовое производство.
Создание фабрик выбросило всех умельцев на улицу. Но все эти изменения превратили довольно новые пистолеты в старинные. Я хочу сказать, что прежде вы могли воспользоваться пистолетом столетней давности, и он мало чем отличался от современного. Ну, представьте, что сегодня все рисуют как Леонардо да Винчи, только немного лучше, так как краски, кисти и холсты стали гораздо лучше. Я хочу сказать, что в этом случае вы не смогли бы отличить Мону Лизу от коробки с кукурузными хлопьями, не так ли?
– Ну… не уверена, что это достаточно верная параллель.
Я пожал плечами.
– Может быть. Но именно так случилось с пистолетами. Пистолеты, которым было меньше сотни лет, неожиданно стали ценными историческими памятниками и множество квалифицированных мастеров, оставшихся без работы, естественно, стали их подделывать. Одна команда в Лондоне приспособилась каждый год выпускать по личному карабину Наполеона. Они делали его целый год, но это окупалось; итак, каждый год очередной карабин. Боже мой, уж я-то должен знать: однажды я купил один из них. И действительно думал тогда, что заработал хорошие деньги. В то время я был молод.
Она усмехнулась.
– И сколько же вы потеряли?
– Ну, в самом деле, насколько я знаю, это все еще единственный известный карабин Наполеона…
– Но тот, кто купил его – разве он не обнаружил подделку?
– Вполне возможно, но позже. Но именно он нашел карабин. Я хочу сказать, что тот стоял в шкафу на задворках моего магазина вместе с кучей обшарпанных старых мушкетов и «маузеров», и все это было покрыто пылью и грязью. Он сам обнаружил на нем герб Наполеона; я ему этого не говорил.
– Боже мой, – поразилась она. – Это так легко?
– Легко, черт возьми? Я потратил целую неделю, нанося на него всю эту грязь.
Она вздохнула и покачала головой. Но именно в этот момент прибыло наше скампи и мы занялись им.
Некоторое время спустя она сказала:
– Вы правы, лучше в мире не бывает. Мне тоже это приснилось.
После этого мы посидели в баре, я посасывал «стрега», а она занялась кофе. За большими окнами паровые катера и водные такси гудели и рычали в тумане.
– Я просто не понимаю, – сказала она, – как вы можете это пить. У меня сразу образуется сахарная корка на губах.
– Действительно, у меня то же самое. Но если я много пью после ужина, то отвратительно себя чувствую на следующее утро. Поэтому я пью что-нибудь такое, что мне не нравится.
– Полагаю, это логично, – заметила она, а потом спросила: – Берт, вы женаты?
– Я? Нет. Был однажды.
Она не спросила «А что случилось?» – но весь ее вид показывал, что это ее интересует.
Поэтому я объяснил.
– Обычная вещь. Я ведь владелец небольшого магазина – это не слишком впечатляет. И когда мне приходилось путешествовать, я не мог себе позволить брать с собой ее. Пришлось ей выбирать из того, что оставалось. Так что… – Я пожал плечами. Просто сучка. Но продолжал ли я и сейчас на самом деле так думать? Прошло пятнадцать лет. Вы меняетесь, вероятно и она изменилась. Во всяком случае это уже не причиняет больше боли, по крайней мере, не такой сильной. Думаю даже, что это может быть предметом гордости, – то, что однажды вы уже потерпели неудачу.
Сучка.
Элизабет неожиданно спросила:
– Вы и впредь собираетесь заниматься этим, я хочу сказать, контрабандой?
– Я бы предпочел заняться магазином. Но вы же понимаете, что нужен капитал, чтобы покупать такие вещи как пистолет Вогдона, или держать их, пока не подберете им пару. Только таким образом можно что-то сделать.
Она кивнула.
– Но как вы начали этим заниматься? Это не такая уж очевидная карьера. Вам приходилось прежде заниматься каким-то другим мошенничеством?
– Боже упаси!
– Простите. – Казалось, она искренне удивлена тем, как я отреагировал на ее слова.
Я успокоился.
– Ну, когда я начал этим пробавляться, то сам в какой-то мере занимался искусством…
– Вы? – Она откровенно рассмеялась.
– Да, я, черт бы меня побрал.
– Простите, – снова повторила она. – Но кстати, вы же всегда говорили, что ничего не понимаете в искусстве.
– Ну, это я выяснил потом, – проворчал я. – Как бы то ни было, это было связано с парнем по имени Чарли Гуд. Он был немного мошенником… – и посылал своих парней, чтобы удвоить ставки, если слышал, что ставлю я. Я не случайно говорю «немного» – он хотел вложить деньги в какие-либо произведения искусства, поэтому купил кое-что у меня, а потом начал покупать в Париже, но неожиданно столкнулся с законами об экспорте произведений искусства. Ну, он не хотел быть пойманным на контрабанде, – тогда бы потерял лицо; все равно, как если бы Аль Капоне застукали на воровстве в магазине – поэтому решил использовать меня. И, разумеется, продавцы в Париже узнали об этом и начали предлагать мне других клиентов и…вот так это и получилось. Так я сделал свой первый миллион.
Она усмехнулась, потом добавила:
– Но это безумие, вы же понимаете. Заниматься контрабандой произведений искусства.
– Вы хотите сказать, что это их обесценивает?
Она снова казалась несколько удивленной.
– Вы знаете об этом?
– Конечно. Вы вывозите картину контрабандой, значит как бы клеймите ее и ставите в положение вне закона. По крайней мере в одной страна вы не можете вновь продать ее, не нажив себе неприятностей. Отрезав возможных покупателей, вы вынуждены снизить ее цену. Но это уже их проблема, а не моя.
– Да. Странно, что они никогда об этом не думают. – Она поднялась. – Берт, позвольте мне заплатить за половину ужина.
Я покачал головой.
– Нет. Купите мне пиццу, когда приедем во Флоренцию.
Она начала было спорить, но потом просто кивнула.
Мы пошли обратно. И когда мы были уже возле ее отеля, она тихо сказала: