Сергей Зверев - Прирожденные аферисты
Глава 37
Дом в Шаталовске всегда был для Марии Илизаровны и ее пристанью, и ее крепостью. Она всегда возвращалась сюда. С неохотой, часто потерпев поражение. Но это была ее последняя линия отступления. Ее муж и учитель Тудор Савойский не любил эти места. Он считал это владение кладбищем надежд. И был здесь всего пару раз. Притом второй раз приехал после войны, чтобы вернуть свою супругу к привычной жизни, полной мишуры и блеска.
Годы идут, и она все чаще вспоминает его. Тудор был родом из Бессарабии. По крови наполовину цыган, он в молодости якшался со своими соплеменниками, от которых приобрел склонность к театральщине, постиг веками наработанные этим народом навыки мошенничества, а также уверенность, что мир – это пастбище, а люди – бараны, которых необходимо периодически стричь.
Он был большим мастером постановок. Собирал целые труппы мошенников и устраивал гастроли по всей стране. В НЭП создавал фальшивые конторы и предприятия. Позже объегоривал органы власти, выдавая себя за родственника важных людей.
В двадцатые годы, во времена возвращения частников-мироедов и колоссальной безработицы, многие находились на грани выживания. Тогда Тудор пожалел изящную, как балерина Большого театра, девушку – гордую, державшуюся как принцесса, но очень голодную. Пригласил ее в свою «труппу» на «подтанцовку», при этом горячо заверив, что не посягнет на ее девичью честь. Девичью честь она блюла строго. И все равно лишилась ее однажды с Тудором. Но перед этим они хорошо поработали, у нее открылся талант, она набиралась опыта и профессионально стала вполне самодостаточна. У нее было главное качество мошенницы – она не видела ничего плохого в том, чтобы обирать презренных плебеев. Она считала, что ей все должны за испорченную жизнь и разрушенный тихий мирок ее безмятежной юности.
Однажды они обвенчались в церкви, потом официально зарегистрировали свой брак, и Перпедюлина прибавила к своей фамилии вторую часть – Савойская. Затем появился на свет маленький Лилиан.
Конечно, такая семья не могла являться достойной ячейкой социалистического общества. Отец семейства был то в бегах, то в тюрьме, то на «гастролях». Он приносил чемоданы денег, а через некоторое время был гол как сокол – все проигрывалось в карты, шло на новые аферы. Тудор денег не жалел и не делал из них культа. Они средство к существованию и свидетельство его успешности, но не более. Он никогда не трясся над ними в отличие от жены, для которой денежные знаки даже ненавистной ей советской страны были понятием сакральным, божественным. А ее многочисленные подвиги были как бы служением этому божеству.
После отсидки за эксплуатацию памяти Чапаева и его соратников Мария Илизаровна поняла, что не сможет поднять сына, ведя прежний образ жизни. В воздухе пахло грозой грядущей большой войны. Прокатился и спал вал репрессий. В стране все стало жестче. И она предпочитала затаиться. С мошенничествами завязала – не считать же работой те случаи, когда деньги сами плыли ей в руки. Она знала, что когда-нибудь ее время еще придет.
А Тудор Савойский продолжал гнать лошадей. На афере по закупкам зерна у колхозов он спалился, получил приличный срок и встретил войну в лагерях. Понял, что умрет там от тоски и голода, совершил побег – в безжалостную колючую зиму, в неизвестность. Выжил чудом. Его нашли вохровцы – уже почти не дышащего, обмороженного. И доставили в лазарет.
Хирург оттяпал ему левую руку и правую ногу по колено. Обмороженное лицо приобрело жутковатые черты. После такого лучше сразу повеситься. Но Тудор выжил. Слишком он любил жизнь, чтобы наложить на себя руки.
Отсидев свое, вышел в 1946 году, через год после Победы, когда страна праздновала отмену продуктовых карточек, а из пепла, как по волшебству, восставали города и заводы.
Быстро сориентировавшись, Тудор прошелся по корешам – специалистам по подделке документов. И вскоре в наркоматах в Москве появился дважды Герой Советского Союза, инвалид войны, горевший в танке под Сталинградом.
Савойский, конечно, был большим артистом и искусным выдумщиком. Ему поверили железные сталинские наркомы, к которым он без труда проникал на прием – кто остановит дважды Героя! Вскоре он получил квартиру в центре Киева. Туда пригласил жену и взрослого сына, к тому времени ставших Савоськиными, и уже раздумывал, как вновь зарегистрировать брак на его новое имя – тогда открывались возможности по расширению жилплощади.
Наркоматы упразднили, появились министерства. Но Савойский с упорством обивал их пороги, выторговывая себе все новые льготы. Это длилось годами, пока один министр не засомневался в его легенде и не попросил ответственных товарищей присмотреться к Герою. Те присмотрелись. Удивились. Потом разозлились. Вследствие чего Тудору впаяли по всей строгости советских законов. Он так и сгинул в лагерях.
Его семье повезло, что бывшая гимназистка Перпедюлина-Савойская всегда чувствовала, когда надо сделать ноги. Иногда это ощущение опасности отказывало ей, и кончалось это отсидками. Но чаще это чувство спасало ее. Поэтому, как только начались нехорошие движения вокруг мужа, Мария Илизаровна снялась с квартиры в Киеве и отправилась в Запорожскую область, в свой покосившийся нищенский домик, приютивший ее перед войной, когда она вышла из тюрьмы. Он стал родным домом ее сыну. Конечно, трудно возвращаться в убожество и бедность после центра Киева с его лимузинами, блеском витрин столичным лоском. Но выхода не было.
Сына она вовремя отослала в институтское общежитие. Унаследовавший от отца броскую внешность киноактера, склонность к артистизму и ощущение безмерной легкости бытия, он тогда учился в Киевском педагогическом институте.
Подсуетились Савоськины вовремя. Поэтому, когда Тудора арестовали, то обстоятельство, что кто-то жил с ним на полученной незаконно жилплощади, следствие не взволновало.
Все-таки гены – великая вещь. После того как в школе Лилиан надул одноклассников с общественными деньгами, он не упускал случая извлечь выгоду с помощью вранья. В детстве чаще врал, чтобы скрыть шалости. С годами в нем крепла уверенность, что главное в жизни – денежные знаки. Мать вбила в него свое трепетное отношение к ним.
Нетрудно было спрогнозировать, что с таким воспитанием и способностями он станет аферистом. Так и произошло. В студенчестве жульничал по мелочам. К пятому курсу, оставшись без родительского присмотра, занялся чистой уголовщиной. Обворожительная внешность и манеры аристократа в изгнании позволили ему быстро сделать карьеру брачного афериста. Попался он случайно. Обиженные женщины в милицию на него никогда не заявляли. Но однажды подруга потерпевшей, мечтавшая раздуть скандал и насладиться публичным унижением приятельницы, под видом заботы о ней обратилась в органы.
Лилиан получил срок. Приняли его в зоне как родного – нашлись люди, помнившие его родителей. Оценили и его способности. Так что вышел он с некоторым авторитетом и связями в криминальном мире. С того времени после каждого удачного дела он отсчитывал долю в общак в Киеве – известному вору в законе Алмазу, оказывавшему ему покровительство. Так что, когда Лилиан на разборке в Шаталовске утверждал, что заносит на благо воровское, душой не кривил.
После отсидки Лилиан вернулся в Шаталовск и понял, что его дом убог, непрезентабелен, что ему в нем тесно. Душа просила полета. А тело мечтало об уюте и комфорте.
Мать, оценив, что сын окончательно встал на магистральный путь их семейки, кивнула:
– Один пропадешь. Учить тебя надо.
И они стали совершать аферы вместе. Постепенно дом обновлялся. Однажды деревянные стены были сломаны, на их месте вознеслась крепкая кирпичная коробка. Пришли водопроводная вода и отопление. Это стал дом-крепость, своеобразный островок благоденствия, выпавший из всего остального мира, отгородившийся высоким забором. Место, где Мария Илизаровна могла ощутить себя в своем прошлом – тихом и защищенном от всех бурь, а Лилиан – тешиться красивыми вещами и комфортом.
На территорию этого дома еще не ступала нога следователя. Его не оскверняли уголовно-процессуальными действиями. И вот теперь ковры топтали казенные сапоги. А на люстру из богемского стекла, буфет красного дерева и цветной телевизор завистливо глазели понятые.
Сердце у Марии Илизаровны болезненно ныло. Сначала ее терроризировали злобные горцы, теперь – следователи. Возраст у нее все же солидный, такие переживания могут угробить.
Да, это было очень неприятно. Это было катастрофически неприятно. Но ее всегда отличала способность быстро переключаться и воспринимать новую реальность как данность, с которой нужно что-то делать. Поэтому она собрала волю в кулак.
Сначала попыталась исполнить старый трюк – представиться деревенской недотепой, которая обслуживает богатый дом:
– Ой, милки, да не знаю, где сын. Он же мне не докладывается.
