Иван Жагель - В стиле «фьюжн»
Один бомж рассказал, как его чуть не забрали в милицию, но все обошлось ударом ногой под зад — милиционеры не хотели пачкать свою машину. Эта история очень всех развеселила. Другой, словно пытаясь урвать кусочек общего внимания и восхищения, тут же поведал, как стянул что-то на рынке и за ним долго гнались. И опять компания покатилась от хохота.
Наконец бомжи стали успокаиваться. Насытившись, они откинулись на свои тряпки. Их грязные, заросшие, обветренные лица, пустые рты освещались всполохами затухавшего костра, отчего они были похожи на вурдалаков.
Только сейчас женщина решила покормить Чернова. Она взяла бумажный стакан с супом-лапшой, залила его кипятком, прижала сверху большой краюхой хлеба и, тяжело поднявшись, пошла в сторону Федора.
— Эй! — грозно окликнул ее бомж с бельмом. — Куда?!
Однако чувствовалось, что он просто дурачится.
Он был сыт и пьян, поэтому пребывал в хорошем расположении духа. Не случайно женщина, тонко уловив его интонацию, лишь досадливо отмахнулась.
Чернов не ел уже больше суток. Приподнявшись на локте, он стал жадно, обжигаясь, глотать суп прямо из картонного стаканчика, что в очередной раз вызвало у бомжей смех — самодовольный и покровительственный. Им редко приходилось видеть людей еще более несчастных и беззащитных, чем они, и это был как раз такой случай.
Однако Федору на реакцию бомжей было наплевать. Ему сейчас необходимо было любыми способами выжить, чтобы отомстить своим обидчикам — не этим, а другим, неизмеримо более могущественным. Тем более теперь он знал, как это можно сделать. И шлифовкой плана мести он мысленно занимался большую часть времени, когда оставался под мостом один.
Вскоре костер, испустив струйку дыма, окончательно погас. Бомжи быстро заснули, храпя и что-то бормоча во сне. Очевидно, они были довольны прожитым днем, а будущее их не беспокоило. Уснул и Чернов, и на свежем воздухе сон его был крепким, исцеляющим.
Следующий день оказался примерно таким же, как и предыдущий. С утра бомжи разбрелись на поиски всего необходимого им для жизни. Появились они лишь к вечеру, опять притащив кучу различного хлама.
Все это время Федор лежал на своем матраце, практически не поднимаясь. Женщина оставила ему полбуханки хлеба и пластиковую бутылку воды этого было достаточно, чтобы не чувствовать голода. Он все еще был очень слаб и периодически проваливался в глубокий сон, а просыпаясь, смотрел, как плывут по небу облака, как вороны пытаются украсть у него хлеб, слушал шум проезжавших по мосту машин.
Было просто удивительно осознавать, что совсем рядом бьет ключом совсем другая жизнь, что фактически в одном городе существуют два мира, никак не пересекающиеся между собой. Федор пролежал под мостом двое суток и за это время никто не спустился вниз, чтобы поинтересоваться, что он здесь делает и не нужно ли ему чем-нибудь помочь. И трудно было сказать определенно, какой из этих двух миров более гуманен, более разумно устроен.
Вечером женщина опять дала Чернову поесть: тот же суп-лапша быстрого приготовления и кусок хлеба. Заметив, что он зябко кутает босые ноги, она принесла ему и какие-то рваные, грязные ботинки. Теперь это не вызвало нарекания других бомжей, даже шутливого. Чувствовалось, к Федору уже начинают привыкать, он становится такой же частью этой странной общины, как и все остальные. Впрочем, пока и особого расположения к нему не проявлялось.
Без заметных отличий прошел и третий день. А утром четвертого Федор проснулся очень рано. Рассвет только-только начинал подсвечивать небо на востоке, над рекой стоял густой туман, опускавшийся на росшую на берегу траву, на бетонные плиты обильной росой. Как ни странно, и в этот час сверху слышался ровный гул машин.
Чернов почувствовал себя практически здоровым, и это проявилось в том, что ему больше всего захотелось немедленно хорошенько вымыться и съесть громадную отбивную. Впрочем, не отказался бы он и от кукурузных хлопьев с молоком.
Бомжи еще спали, с головой завернувшись в свои лохмотья. Федор испытывал к ним в этот момент двоякое чувство: с одной стороны, они ограбили и едва не убили его, а с другой — помогли выжить. Без них он точно бы умер или, вконец изголодав, сдался милиции. Ему хотелось как-то отблагодарить их, но в то же время именно эти люди уже отобрали у него все деньги, так что они были квиты.
В конце концов он решил, что его сентиментальность — всего лишь остаточное явление пережитой им болезни. В данном случае не имело смысла распускать слюни. У него и этих людей были совершенно различные жизненные ценности, и как бы он ни пытался их отблагодарить, вряд ли у него что-нибудь получилось бы. Со дна их уже не вытащишь, жить нормальной жизнью, работать они уже не смогут, а деньги просто пропьют.
Постояв немного над спящими бомжами, Чернов грустно вздохнул и полез по склону наверх, придерживая сильно болевший бок.
Глава 25
Уже четвертый день Рита не могла найти себе места. Все ее существо сковывала парализующая тревога, вызванная тем, что Федор внезапно куда-то исчез. Бесследно! Он не только не звонил, но и сам не отвечал на телефонные звонки, хотя она набирала его номер чуть ли не через каждые пять минут. Да и как Чернов мог ответить, если, отправляясь в тот злополучный вечер в магазин за продуктами, он оставил трубку в квартире старушки и больше туда не возвращался?
Утром Рита предприняла еще несколько попыток дозвониться, но все с тем же результатом. К десяти часам нервы у нее были на пределе. Она рисовала в своей голове всякие кошмарные картины — одна страшнее другой. Ей представлялось, что Федор уже арестован и сидит в тюрьме, и она даже хотела связаться со следователем Павленко, чтобы выяснить: так это или нет? Однако, во-первых, майор не обязан был информировать ее, а во-вторых, ей трудно было бы объяснить, почему это она вдруг так забеспокоилась. Не могла же Рита сказать, что ее беглый шеф и любовник не отвечает по мобильному телефону, хотя тот явно включен и исправно посылает длинные гудки.
В конце концов она решила наведаться в Братеево на квартиру бабушки, хотя Федор категорически запретил ей там появляться, даже если она уверена, что за ней нет «хвоста». Быстро собравшись, Рита сбежала вниз по лестнице — ждать лифт у нее не было сил — и вышла на улицу. Перед подъездом были вкопаны в землю две деревянные лавочки, на которых по вечерам обычно сидели старушки. Но сейчас на одной из них, растянувшись во весь рост, лежал какой-то бомж.
Несмотря на лето, этот человек был в длинном пальто и надвинутой на лоб шапке — как и большинство бездомных, все свое имущество он, видимо, вынужден был таскать с собой. Пальто было настолько грязным, потертым, что определить его первоначальный цвет не представлялось возможным, а облезлая шапка буквально блестела от жира.
Девушка постаралась пройти от бомжа подальше, но вдруг услышала негромкий, но четкий оклик:
— Рита!
Не узнать этот голос было невозможно. Она остановилась как вкопанная.
— Не поворачивайся ко мне, — упредил Чернов движение ее головы. — Сделай вид, что ищешь что-то в сумочке. За тобой могут наблюдать.
Рита послушно открыла сумочку и стала рыться в ней, словно проверяя, не забыла ли, выходя из дома, ключи от офиса или деньги. Одновременно она украдкой оглядела улицу, однако ничего подозрительного не заметила: по другой стороне пожилая женщина вела за руку маленького мальчика, почему-то плакавшего навзрыд, метрах в трех от подъезда стоял голубой микроавтобус, но в нем никого не было, да на одном из балконов курил какой-то мужчина в белой майке.
— В Братеево меня выследили, — вполголоса продолжал Федор. — Пока не знаю кто, но это точно была не милиция. Мне надо хотя бы ненадолго у тебя укрыться. Я боялся, что твои родители дома, и не стал подниматься…
— Их нет. Они тоже уехали на дачу, к бабушке, — едва шевеля губами, сказала Рита.
— Так мне к тебе можно?
— Конечно!
— Раз ты уже вышла из дома, сходи в какой-нибудь магазин, а потом возвращайся.
По соседству находилась булочная, и Рита пошла туда. В голове у нее гудело от мыслей. С одной стороны, она была рада, что с Черновым ничего не случилось, с души свалился огромный камень, но с другой — была ошарашена новостью, что кроме милиции за Федором охотится кто-то еще. Теперь ей кругом виделись враги и она старалась быть естественной, не привлекать к себе внимания.
Купив батон хлеба, Рита поспешила домой. У подъезда уже никого не было, но, поднявшись по лестнице и открывая свою дверь, она услышала, что сверху кто-то спускается. Это был Чернов. Он проскользнул за девушкой в квартиру и в прихожей облегченно прислонился к стене.
— Что все это значит?! — взволнованно спросила Рита. — Где ты взял эту ужасную одежду?! И почему пропадал целых четыре дня?! Неужели нельзя было позвонить?! Ты — бессердечный! Ну что, разве не так?!
