Виктория Платова - Победный ветер, ясный день
И подходили они скорее к комнате общежития чулочно-носочной фабрики, чем к жилищу преуспевающего балетмейстера.
В платяном шкафу балетмейстера висели смокинг, кашемировое черное пальто и черный, отлично сшитый костюм. Судя по материалу — очень и очень недешевый. Весь остальной гардероб тоже был удручающе дорогим и удручающе однообразным: пятнадцать одинаковых кожаных жилеток, родных сестер жилетки, в которую был облачен покойный. Пятнадцать пар черных джинсов; пятнадцать пар туфель — точно таких же, какие красовались на Роме-балеруне.
Черных футболок тоже оказалось немерено, в отличие от рубашек, которых не было вовсе. А если нет рубашек, то зачем тогда смокинг, скажите на милость?.. Подбор одежды наталкивал на простую мысль: педантизм Романа Валевского и его рабская привязанность к определенному стилю граничат с идиотизмом. Или с определенной фобией, прояснить которую вряд ли удастся. Конечно, попытаться можно, тем более что в рукаве у Бычьего Сердца имелся джокер с колокольчиком — Лу, распротак его, Мартин.
Бычье Сердце так озадачился проблемами туалета Романа Валевского, что не заметил старикашку, вот уже добрых пятнадцать минут отиравшегося поблизости.
Старикашка был одним из понятых, приглашенных в квартиру. И раздражал Бычье Сердце не меньше апартаментов Ромы-балеруна хотя бы потому, что был тем, кем был, — слабосильным старикашкой, а не грешницей детородного возраста.
— Вы ко мне? — отрывисто бросил Бычье Сердце.
— Вы старший? — Старикашка взглянул на майора с достоинством Людовика Шестнадцатого, взошедшего на гильотину.
— Ну, я. Майор Сивере.
— У меня глаз наметан, — старикашка удовлетворенно хихикнул. — А по батюшке вас как?
— Антон Александрович.
— А я — Пупышев Иван Трофимович.
Сам в прошлом имел отношение.., к органам. Вышел в отставку в чине капитана.
— У вас ко мне дело, Иван Трофимович? — Перспектива выслушивать бредни отставника вовсе не грела Бычье Сердце.
— Имею сообщить следствию. Важную информацию, — раздельно произнес Пупышев.
— Сообщайте.
— Только для начала один, вопросик.
Если вы уж здесь… Что с хозяином? Порешили?
Проницательность старого шелудивого пса была достойна куска сахара, но с сахаром Бычье Сердце решил повременить.
— А вы знакомы с ним?
— Лично знаком не был, он тут недавно появился, года два назад. А я в этом доме, почитай, с пятьдесят третьего года. В двадцать четвертой квартире проживаю, этажом ниже. А здесь коммуналка была, пять семей, он их и расселил…
— Ближе к делу, Иван Трофимович.
— А ты не торопи меня, сынок. Что нужно сказать, я скажу. В свое время. Стало быть, порешили хозяина? Если бы не порешили, он бы сейчас здесь присутствовал, правильно я понимаю? Все-таки обыск с понятыми — дело серьезное. Сам в органах работал.
— Ну, допустим, — сломался Бычье Сердце. — И что?
— Он здесь с конца недели носа не кажет, а так я его часто видел. И машина у него всегда под цирком стоит. Большая такая, черная. — Пупышев раздул щеки, усеянные склеротическими прожилками. — А0280А. Правильно?
— Правильно. — Бычье Сердце был не сколько удивлен цепкой памятью старика. — Вы наблюдательный человек.
— В маразм еще не впал, хотя некоторые намекают. И в богадельню меня впихнуть не удастся, хотя некоторые очень стараются. Они стараются, а я им — вот! — Пупышев потряс перед носом Бычьего Сердца высохшим маломощным кукишем.
Бычье Сердце отвел кукиш от лица и попытался вернуть старикашку к магистральной теме.
— Значит, хозяина квартиры вы не видели с прошлой недели?
— Ни хозяина, ни машины, — подтвердил старик. — Зато в понедельник, утречком, из его квартиры выходили.
Это был неожиданный поворот, и Бычье Сердце мысленно благословил милицейского архангела, принесшего такую благую весть.
— Кто выходил?
— В пять двадцать я вывожу свою собаку. — Пупышев не торопился выкладывать карты на стол. — Каждый день — в пять двадцать, как бы некоторые по этому поводу ни изгалялись. Собака моя им, видите ли, спать мешает, когтями по коридору цокает.
А я ему когти лично постригаю! Лично!..
— Иван Трофимович!
— Лифт у нас останавливается на площадке между этажами, как вы заметили. Но я не спускаюсь вниз, я наверх поднимаюсь, совершаю моцион. Опять же для сердца полезно. Ровно одиннадцать ступенек, можете сами посчитать. Я и в то утро поднялся. На площадку между нашим этажом и вот этим. Вызвал лифт, стою, жду. И что бы выдумали… — Старик надолго замолк.
— Что? — выдохнул Бычье Сердце.
— Может, поговорите с соседями? Они смерти моей хотят, пакости подстраивают…
Третьего дня дымовую шашку под дверь бросили. Почтовый ящик подожгли, пакет перловки украли… Я уж и к участковому обращался, а у него одно: такие дела не рассматриваем, решайте сами, по-соседски…
Поговорите?
— Поговорю. Так что с лифтом?
Старикашка выдержал мхатовскую паузу.
— Ну, так вот. Стою у лифта и вижу, что из этой квартиры выскакивает девчонка. И несется по лестнице сломя голову.
В лифт она не зашла…
— Девчонка каких примерно лет?
— Каких еще лет? Может, ваших. Молодая и молодая. Для меня все, кто после целины в рост пошел, — молодые.
— Значит, говорите, что видели ее в понедельник рано утром?
— Да.
— Вы точно запомнили?
— У меня с памятью все в порядке, хотя некоторые и намекают, — обиделся старик. — Мол, свет я за собой в туалете забываю погасить…
Показания старого пня могли оказать следствию неоценимую услугу. Ведь в понедельник утром Роман Валевский был уже мертв. И не исключено, что женщина, побывавшая в квартире, знала об этом. Более того, не исключено, что она и пришла туда именно потому, что Ромы-балеруна не было в живых. И Бычье Сердце дорого бы дал, чтобы женщиной оказалась Лика Куницына.
— Опознать ее смогли бы?
— А чего ее опознавать? Стриженая, в штанах с лямками, они сейчас все на одно лицо.
— И никаких особых примет?
— Носок торчал из кармана, это было.
Белый носок. А сама рыжая. Я еще подумал, что за мода такая — носки в карманы запихивать…
Белый носок! Уж не родной ли братец носка «адидас», найденного в прихожей?
Носок в кармане неизвестной посетительницы несколько озадачил Бычье Сердце.
Трусики, в крайнем случае бюстгальтер — еще куда ни шло, но носок!.. И почему второй «адидас» оказался брошенным в предбаннике? Оплошность, непростительная для криминального визита. Да еще помноженная на бутылку из-под грузинского вина!..
— Как вы сказали, Иван Трофимович?
Рыжая и стриженая?
— Коротко стриженная, — уточнил Пупышев. — Почти как ты, сынок. Только еще короче. И два пейса по бокам.
— Каких пейса?
— Обыкновенных, длинных. Как у раввина.
Не далее как вчера вечером Бычье Сердце имел беседу с одной рыжей стильной дамочкой. И дамочка эта активно ему не понравилась. На фотографии с покойным реагировала неадекватно и вообще вела себя слишком подозрительно для случайной свидетельницы. А две длинные, узкие, как листья ириса, пряди дамочки и сейчас стояли у майора перед глазами. Сходства с пейсами в них было немного, но капитану в отставке простительно не разбираться в модельных женских стрижках.
— Я, как вышел, сразу же к цирку направился, где этот парень.., хозяин.., свой автомобиль ставит. Может, думаю, приехал вечером. Или ночью, вместе с девчонкой.
Но машины не было. А девчонка — была.
Вот я и думаю, что она могла там делать в отсутствие хозяина? Может, воровка?
— Почему вы так решили?
— А зачем тогда бежать сломя голову?
Зачем, я вас спрашиваю? Она из квартиры как пробка выскочила, как будто за ней гнался кто…
Бычье Сердце засопел. Он почти не сомневался, что парфюмерная мамзель и ночная гостья Валевского — одно и то же лицо.
Точнее, морда. Рыжая наглая морда. Но если Куницына вошла в преступный сговор с продавщицей, польстившись на ее дельтапланеристское прошлое, то она поставила явно не на ту лошадь. Дамочка оказалась на редкость впечатлительной и могла бы запросто разрушить самую хитроумную комбинацию. А если Куницына в преступный сговор с продавщицей не входила и продавщица действовала на свой страх и риск?
То есть была самостоятельной фигурой?
Или, в худшем случае, пешкой в руках кого-то другого. Тогда в игре могут быть задействованы не два участника, а больше, как в старинных индийских шахматах. Эта мысль заставила Бычье Сердце инстинктивно прикрыть рукой пах: побочных версий он боялся ничуть не меньше, чем удара в драгоценную мошонку. Побочные версии он ненавидел. Так же, как и новых фигурантов, всплывающих, подобно утопленникам, в самых непредсказуемых местах.
— Ну что ж, Иван Трофимович, вы нам очень помогли, — ловко скроил дежурную фразу Бычье Сердце. — Будем разбираться.
— А со мной что? Пособишь старику, сынок?,.
