Кирилл Казанцев - Мажорный поцелуй
— Вот вы говорите — неизвестный дал вам деньги. А сможете описать, как он выглядел? Рост, телосложение, лицо, цвет глаз.
— Вообще-то сама я его не видела, — на ходу лихорадочно принялась придумывать Яна. — И деньги он давал не мне лично в руки.
Девушка не знала, что еще сказать, чтобы версия выглядела убедительной. Она никак не могла сосредоточиться — ей мешали мысли о Маркеле. О том, не о нем ли пришел вынюхивать информацию этот следователь. Как только Горецкий вошел в палату, Яна сразу же почувствовала к нему неприязнь. Его улыбка и тон, каким он разговаривал, казались неискренними и даже агрессивными.
— Погодите, что-то я не пойму, — Горецкий, увидев, что девушка в растерянности и путается в ответах, пошел в наступление. — Сначала вы сказали, что деньги вам дал благодетель. А теперь — что не видели его и давал он не вам, а кому-то другому.
— Максим Петрович, вот зачем вы на нее так давите? И что это за грубая форма вопросов? Вы что, не видите, в каком Яна сейчас состоянии? — встряла в разговор Маша и подошла к ним.
Горецкий с удивлением посмотрел на нее. Он не ожидал и никогда не сталкивался с тем, чтобы какая-то медсестричка упрекала его, одного из лучших следователей города, да еще и указывала, какие вопросы задавать, а какие нет.
— Я, конечно, сильно извиняюсь. Как вас — Маша зовут? Так вот, Маша, по-моему, Яна вполне в состоянии осознанно отвечать на мои вопросы.
— По поводу денег я могу вам все рассказать. Это я принесла их Яне в палату.
— А откуда они появились у вас? — Горецкий заинтересованно посмотрел на медсестру.
— Сначала кто-то позвонил на телефон дежурной медсестры — как раз моя смена была. Такой глубокий приятный голос, у меня сложилось впечатление, что это мужчина в годах, может, даже пожилой, — врала и не краснела Маша. — Он спросил — здесь ли лежит Яна Галчинская, которая попала под машину и которой нужны деньги на лечение. Я сказала, что да. После чего собеседник сразу же положил трубку. А буквально через несколько часов деньги уже были тут. Мне их принес какой-то мальчишка, посыльный. Сказал, что его попросили передать этот пакет Яне Галчинской и пожелать ей скорейшего выздоровления. Я попыталась расспросить, кто дал деньги, но мальчик молча развернулся и убежал.
Когда Маша закончила рассказ, в палате на некоторое время воцарилась тишина. Покусывая губы, Горецкий обдумывал услышанное.
— Интересная история. Прямо какое-то рождество. Чужой человек вот так запросто, увидев по телевизору сюжет, жертвует сумасшедшие деньги девушке, которую не то что не знает, но даже вживую не видел.
— Ну, не все люди такие, как вы, — поддела полицейского Яна. — Будь у вас хоть миллиард долларов, вас бы, наверное, жаба задушила пожертвовать пару тысяч и спасти чью-то жизнь.
— А вот теперь вы мне грубите. С чего вы взяли, что я жадный и бесчувственный?
— Я сужу по тому, с какой кислой миной вы слушали Машу. Вам легче поверить в какую-нибудь гадость, чем в историю о человеческой доброте.
— В чем-то, Яна, вы правы. Поработайте на моем месте хотя бы годик, и у вас тоже много иллюзий относительно добра и сострадания поубавится. Ладно, не буду больше утомлять своими вопросами. Скорейшего вам выздоровления. До свидания.
Горецкий поднялся из кресла, похлопал Яну по руке, кивнул Маше на прощание и покинул палату.
Следователь был зол на них обеих, но ничего поделать не мог — официально прицепиться было не к чему. Никто не запрещал благотворительность, никто не обязан отчитываться о подарках. Но верить в услышанную только что чушь Горецкий ни за что не хотел. То же мне, начитались девчонки сказок и навешали лапшу на уши. Покажите, где в нашем в городе живет хоть один сердобольный толстосум? Да их в принципе не может быть. Человек, заработавший сотни тысяч евро, априори лишен чувства жалости. И добровольно делиться своим баблом он будет только, если его крепко прижмут еще более влиятельные, чем он, люди. Горецкий носом чуял, что Яне деньги принес именно Маркел. Иначе и быть не могло. Что ж, придется копать дальше. Рано или поздно тот допустит ошибку, и тогда посмотрим, кто победитель, а кто — проигравший.
Как только следователь вышел из палаты, Маша присела у кровати Яны, взяла ее за руку и принялась успокаивать. По глазам Яны и выражению лица было видно, что она сильно взволнована визитом полицейского и его вопросами.
— Яна, все в порядке. Ему не к чему прицепиться. Если он еще раз заявится и начнет опять расспрашивать, не говори ему ничего. Просто молчи. В конце концов ты ничего противоправного не совершила. Да и вообще — по закону не обязана отвечать.
— Да я уже поняла. Просто растерялась, разволновалась. Он как-то так неожиданно сюда заявился и с ходу начал засыпать вопросами.
— Мне он таким гадким показался. Глазки бегают. Волосы жирные, немытые, грязь под ногтями. Если у него есть жена, то я ей не завидую.
— Слушай, Маша, а я за Маркела сильно переживаю. Раз полицейские заявились сюда и вынюхивает что-то, то, вполне возможно, что они подозревают Маркела в краже этих денег. У них точно есть на него досье, я раньше даже несколько раз замечала, как за нами следили люди, наверняка из полиции. Вот они и решили выйти на него через меня.
— Не беспокойся, твой Маркел в надежном месте. Там его никто не найдет. А этот Горецкий пусть сколько угодно бегает вокруг тебя — у него ничего нет. А когда полицейский чувствует свое бессилие, он начинает злиться и беситься. Так что не обращай на этих ментов внимания. Ладно, побегу я. Нужно взять кое-какие медикаменты, чтобы обработать Маркелу рану.
— С ним точно все хорошо? — с тревогой переспросила Яна.
— Да, на нем заживает как на собаке, — улыбнулась Маша. — Пока.
Медсестра зашла на этаже в свой дежурный пункт, села за стол и открыла выдвижной ящик. Там уже лежал сверток с необходимыми для обработки и лечения Маркела лекарствами и хирургическими инструментами. Только она собралась переложить сверток в сумочку, как к столу подошла ее сменщина Лариса Евгеньевна, женщина лет пятидесяти довольно крупной комплекции. Маша быстро положила сверху на сверток стопку старых женских журналов и закрыла ящик.
— Привет, Маша. Как смена прошла?
— Все как обычно. Скука смертная.
— Журнальчики новые прикупила почитать? — спросила Лариса Евгеньевна, кивнув на ящик стола.
— Нет, это все те же, старые.
— Машенька, можно тебя попросить посидеть еще десять минут — хочу сбегать в кулинарию у нас внизу, взять птичьего молока двести граммов — я так обожаю эти конфеты! А то потом все раскупят.
— Да, конечно, я побуду тут.
Как только та исчезла из виду, Маша переложила сверток в сумку.
— Вот тебе угощеньице, — вернувшись, сменщица протянула Маше несколько конфет.
— Спасибо. До свиданья.
Спустившись вниз, она остановилась в холле у зеркала поправить прическу и накрасить губы. К ней тут же подскочил дежуривший у входа полицейский.
— Привет, Маша. Отлично сегодня выглядишь. Есть минутка?
— Руслан, мне некогда, я спешу.
Руслан был самым противным из всех дежуривших в больнице полицейских. При каждом удобном случае он делал ей недвусмысленные намеки, приглашая к себе в гости. Маша сначала вежливо отказывалась от его ухаживаний, пока в конце концов однажды не послала его прямым текстом, когда тот обнаглел до такой степени, что начал ее лапать. Маша тогда влепила Руслану пощечину. После этого он умерил свой пыл, но, видимо, затаил на девушку то ли обиду, то ли злобу, то ли все вместе.
— А я хотел пригласить тебя в кино. Никаких приставаний, честное слово. Хороший фильм — про инопланетян и про любовь. Я в Интернете читал, что интересный.
— Я не люблю кино про инопланетян, — сухо ответила Маша.
— Ну тогда давай на любой другой сходим.
— Руслан, ты что, глухой? Я же русским — языком сказала, что мне некогда. Все, свободен.
Руслан после этих слов резко переменился в лице. Вместо заискивающей улыбки появилась угрюмая мина, а в глазах на мгновение блеснула ненависть.
— Ага, значит, ты вот так. Я к тебе со всей душой, а ты мне грубить? Спешишь, говоришь? А если я тебя задержу ненадолго?
— Руслан, пожалуйста, оставь меня в покое.
— Нет уж. Проведу-ка я досмотр личных вещей. Выкладывай вот на тот стол все, что у тебя в сумочке.
— Тебе что, делать нечего?! Какой еще досмотр? Ты не имеешь права.
— Очень даже имею.
— Руслан, я тебя прошу. Отпусти меня, — как можно более вежливо попросила Маша и с мольбой посмотрела в глаза полицейскому. — Что ты хочешь увидеть в моей сумочке? Косметичку, расческу и кошелек?
— Поздно, Машенька, пить боржоми. Тебе не хотелось со мной общаться, вот ты и отказывалась от кино. А теперь мне хочется досмотреть тебя — и ты отказать мне в этом не имеешь права. Давай, шевелись!
