Михаил Попов - «Нехороший» дедушка
Лола встала и пошла в ванную. Она была высокая, плоская, в длинном застиранном халате. В институте ее дразнили «вешалка». При этом доброе, умное, грустное, наверно, даже красивое лицо.
Я слушал, надеясь, что Лола не догадывается, как я далек от ее проблем. Мне бы со своими разобраться. Нина и дедушка. Кто меня заботит сильнее? Наверно, все же дедушка. Потому что с нею все ясно, а с ним — не ясно ничего. Представил, как опять приезжаю в «Аркадию». Представил физиономию Модеста Михайловича — и понял, что не смогу снова сунуться к нему все с теми же подозрениями. Человек мне все так внятно, по-человечески объяснил. Заявить ему, что он врет? Но откуда я знаю, что это так? Кто может гарантировать, что дед не безумен? Страшная сила — чувство неловкости. Я вспомнил какой-то старый английский детектив, где муж во время церемонного приема дает жене бокал, она знает, что в бокале яд, но вынуждена выпить, дабы не создать своим отказом чудовищную неловкость.
Не знаю, как там яд, но напрямую, через главный вход, к Модесту я войти не посмею.
Остается подполковник.
Безумец номер два, или, наоборот, та сверхчувствительная особь, что первая в стаде чует гул приближающейся опасности.
Я взвесил. Вроде бы к подполковнику ехать менее невыносимо, чем к Модесту. Перепроверим свои выводы утром.
Лола на секунду вышла, но тут же вернулась на кухню. Положила передо мной тонкий коротенький шприц. Лицо у нее было белым, губы — бледно-розовыми.
— Я подозревала. Но надеялась, что они меня все же как-то ценят!..
— Подожди. Поуже выводы! Нашлась, скорей всего, одна паршивая овца. Вычисли и выгони. Одну виноватую. Не может быть, чтобы все были наркоманки.
Я говорил и очень отчетливо понимал, что не верю ни единому своему слову.
По лицу Лолы текли медленные, бледные слезы.
— Ты понимаешь, последнее время все стало не так.
Я задержал чашку у рта, спросил безразличным тоном, стараясь не спугнуть ее:
— Ты о чем?
— Я даже не о девчонках, то есть не о своих. Хотя и среди них случаются случаи. Одна тут замуж вышла. Говорят, за менеджера.
— Средней руки?
— Не знаю, но вышла. Познакомились самым обычным образом, на вокзале: она воровала, попалась, он договорился с милиционерами, чтобы ее отпустили. Ну, роман, а дальше — фата, кольца, свадьба. Ее Дина зовут.
— Ее Золушка зовут.
Лолита вяло кивнула.
— А другая, я даже имени не знаю, выиграла в какую-то лотерею что-то очень много, мешок денег…
— Но кончила плохо?
— Я не знаю, как она кончила.
— Лола, все такие удачливые кончают плохо, исключений почти не бывает. Только у одного негра получилось в Штатах. Он работал лифтером в огромном доме, выиграл сколько-то миллионов, купил этот дом, но никому не сказал, и остался там на прежней работе. Говорил — теперь меня никто не уволит. Умный человек, очень. Вот с кем бы поболтать за жизнь. Впрочем, я и не миллионер, и не лифтер, нет общих тем. Извини, ты начала рассказывать про то, что все изменилось.
Лолита улыбнулась.
— У меня есть брат. Умный, прямо как негр. Занимается структурной лингвистикой, преподает, и вот к нему на курс вдруг повалили просто толпой красивые, молодые, богатые — меха и брильянты — девушки. Уже примерно восемь человек. Всем вдруг до зарезу стала нужна структурная лингвистика, понимаешь? И немедленно!
Некоторое время мы смотрели друг на друга. Я думал о том, стоит ли ей сейчас выложить все о взрывающихся автобусах, о саркофагах за кольцевой дорогой, о новых веяниях в потустороннем мире, о больничных охранниках беспредельной честности. Нет. Нет сил.
Она почувствовала, всегда была очень чуткой:
— Я постелю тебе здесь.
* * *Сагдулаев бросил на свой роскошный стол мои листки. Взгляд его говорил: ну что мне с тобой делать?
— Да я и не рассчитывал, что ты это так вот возьмешь и напечатаешь.
— Тогда зачем ты мне это принес?
— Хочу разобраться.
— В чем, Женечка?
— Что-то происходит, знаешь, вал непонятных событий. Похоже, я бы сказал, на метеоритный дождь.
Он заметно поморщился.
— Ты когда-нибудь видел метеоритный дождь?
Он продолжал морщиться. Я продолжал развивать свою метафору:
— То там, то здесь вспыхивают вдруг в небе яркие искры. Никогда нельзя предугадать, где это произойдет. И если увидел искру, значит — поздно.
— Что поздно?
— Ты уже позади события. Бегая так за отдельными событиями, никогда не поймешь, что происходит. Надо взяться по-другому. Найти телескоп, изучить участок неба, откуда все это летит, и понять в конце концов, что это и почему оно. Комета, не комета. Ладно-ладно, не смотри на меня, как я не знаю…
— У тебя метеоризм сознания.
Я кивнул и закрыл глаза.
— Сам понимаешь, Женя, если бы я не знал, в какой-то степени ты профессиональный человек, какой еще недавно обладал хваткой, то не стал бы слушать этот бред.
— Я все понимаю, и сам бы так же отнесся к подобным рассказам, если бы ко мне кто-то явился… Но у меня, кажется, есть возможность добраться до телескопа. В переносном смысле, конечно.
— Хочешь выпить? — спросил редактор.
— Нет.
— Представляешь, и мне последнее время совершенно не хочется. Тоже, понимаешь ли, странный факт, нуждающийся в изучении. Тоже, говоря твоим языком, — метеорит.
Я решил не реагировать на иронию, я все хуже разбираюсь — на что надо реагировать, а на что не надо. Предъявил слабый и последний свой аргумент:
— Но согласись, это я первый заметил.
Он отрицательно помотал головой.
— Нет. Первым был «МК» с тем дурацким Вивальди. И скажу тебе по секрету, хотя и мне это говорили по секрету, они так и остаются первыми. Не плюнули на эту тухлую, на мой взгляд, темку, а стали раскапывать.
— И раскопали?
Сердце у меня заколотилось, и так сильно, что я удивился.
— Можно сказать, да.
— А что именно раскопали, ты, конечно, сказать не имеешь право?
— Не имею. Но скажу.
Он все-таки встал, налил себе чего-то из бутылки, напоминающей грушу, сделал большой глоток.
— В нашем родном мегаполисе за последние пару недель действительно зарегистрировано большое количество событий, которые трудно объяснить, исходя из ранее сложившихся представлений о том, что может происходить в городской жизни. От самых мелких, как эти избиения уличных музыкантов, до крупных. Ты ведь, наверно, еще не знаешь, что никто ведь не закрывал Черкизовский рынок?
— В каком смысле?
Сагдулаев вдруг показал мне язык, как будто ему было приятно меня уесть.
— Я ничего об этом не слышал.
— Не слышал, что закрыли Черкизон?
— Нет, это да, но про то, что ты говоришь, — впервые.
— Все мои люди там, Женя. Менты сбились с ног, китайцы лупают глазами, что-то лопочут. Найти того, кто отдал команду, и зачем это сделал — невозможно. И, главное, абсолютно не просматривается: кому это выгодно? Римское право летит к черту. Такое впечатление, что этот нарыв на теле и так не вполне здорового городского организма сам себя пожирает.
— Вылезет в другом месте или местах.
— Может быть, может быть.
Он встал и прошелся.
— А ты говоришь — дедушка тебе по телефону позвонил. Метеориты.
— Но не могу же я его так вот взять и бросить. Я хотел от тебя какой-нибудь «командировки», чтобы выглядело вроде как журналистское расследование, а то я слишком сам по себе. Такого сразу пошлют.
— Пошлют-пошлют.
Я не успел заметить, когда он вызвал секретаршу, а может — телепатия: она появилась с бутылкой минеральной воды.
— Дай хлебнуть.
— А тебе это не нужно, это наше — горское. Равнинному человеку пить бесполезно.
— Ну и как, помогает?
Сагдулаев налил стакан и придвинул ко мне.
— Помогает. Я, знаешь ли, тоже кое до чего додумался. Очень красивая версия.
— Какая?
Он еще пару секунд колебался.
— Да не бойся, я не ворую версии, — наклонился я вперед — думаю, с самым воровским видом.
— Все воруют версии, Женя, иногда даже этого не замечая. Искренне считая, что сами придумали. Надстраивают, развивают. Чердак презирает фундамент.
— Не хочешь — не говори.
— Да скажу, все равно завтра утром уже выскочит на полосу.
— Ну, не томи.
— Флэш-моб.
— Что?
— Ты не знаешь, что такое флэш-моб?
— Я знаю, что такое флэш-моб, не понимаю только здесь он к чему.
И только я это сказал, как мне стало ясно к чему.
— Так ты хочешь сказать…
Сагдулаев опять наполнил стакан, теперь уже свой.
— Только не простой флэш-моб, а модифицированный. Люди не просто собираются в одном месте и выкидывают какую-нибудь глупую массовую выходку, раздеваются до гола, ныряют толпой с моста, а совершают осмысленный, целенаправленный, как правило общественно полезный акт. То отлупцуют мошенников у трех вокзалов, то дурных скрипачей проучат на Арбате. Понимаешь, такой Смоктуновский коллективный.
