Евгений Сухов - Веселый Роджер – знамя вора
Стараясь не отстать, следом вышел Джон, а уже за ним, словно выполняя нешуточную и обременительную повинность, пошел охранник. Его лицо выглядело невероятно унылым: весь его вид кричал о том, что он мечтает о том крае, где растут рощи из ката.
Уверенно распахнув дверь, Мунк вошел в помещение. Слегка потеснился, пропуская подошедшего Джона и охранника.
Помещение оказалось унылым. Окон здесь почему-то не оказалось, единственное отверстие для света находилось на потолке, через него можно было увидеть лишь кусок неба.
– И что это значит? – нахмурился Джон, посмотрев на нежданно повеселевшего Митхуна Мунка.
Подкрепляя его нехорошие предчувствия, у дверей застыла стотридцатикилограммовая туша охранника. Сдвинуть ее будет нелегко. А потом, какой от этого прок, даже если это и удастся? Не бежать же через африканскую пустыню без запаса воды и пищи.
Мунк широко улыбался: за всю свою жизнь Джон Эйрос не встречал более любезного человека.
– Джон, а вы ведь не тот человек, за кого себя выдаете, – произнес он весело.
Эйрос нахмурился.
– Что-то я не пойму, вы затащили меня в эту глушь специально для того, чтобы сказать мне такую глупость?
Он постарался сохранить хладнокровие: чего-то подобного он ожидал с самого начала, вот только никак не мог предположить, что неприятности начнутся в тот самый момент, когда их уже не ожидаешь.
– Вовсе нет, просто в этом поселке у меня имеются кое-какие дела. Вот я и решил совместить. Так что вы скажете?
– Мне очень жаль вас разочаровывать, господин Мунк, но я не тот человек, за которого вы меня принимаете. Я – не шпион!
Улыбка прилипла к лицу Мунка. Хотелось сорвать ее; в какой-то момент Джон даже поднял руку, чтобы ухватиться за нее кончиками пальцев, но скрестил руки на груди: не самая удачная идея.
– Вы знаете, где мы находимся? – Джон Эйрос подавленно молчал – не было смысла разговаривать, за него уже давно все решили. Не дождавшись ответа, Мунк глубокомысленно продолжал: – А мы находимся в Африке. Здесь человеческая жизнь совершенно ничего не значит: ни белого, ни черного. Все дело в менталитете, это в Европе человек представляет собой целую вселенную, там он личность, центр мироздания, если хотите, созидатель, венец природы. А здесь он испокон века был соперником и конкурентом за лучшую долю, за кусок мяса, за женщину. А от соперника, как известно, всегда нужно избавляться. Даже скажу так: сомалийцы убьют вас с радостью, в этом присутствует некий антагонизм по отношению к каждому белому человеку. Ведь африканцы считают, что белые живут очень хорошо. Здесь у нас завидуют даже самому пропащему бродяге из Европы. А знаете, о чем мечтает большинство парней в Сомали? – Митхун Мунк был необычайно весел. – Уверяю вас, ни за что не догадаетесь. Хотя бы попробуйте!
Затянувшийся спектакль раздражал, устал даже охранник: Джону показалось, что, прислонившись к косяку, тот малость задремал.
– Я не гадалка.
– А я вам скажу... Чтобы однажды их сцапало за пиратство английское судно и чтобы потом их судили где-нибудь в Лондоне. А когда кончится срок заключения, у них появится возможность остаться в этой стране и приобщиться ко всем ее благам. Европейская тюрьма, в сравнении с теми условиями, в которых они проживают здесь, кажется просто санаторием. Заключения они не боятся, зато будет возможность есть всегда досыта. Кажется, в европейских тюрьмах имеется даже меню?
– Мне не приходилось сидеть в кутузках, – сквозь зубы процедил Джон.
– Возможно... Сейчас самое время быть искренним, Джон. Или как вас там называть? Я бы не хотел пугать вас Африкой, но для белого человека, такого, как вы, это страшный континент. Неподалеку отсюда течет тихая спокойная речушка. Она частенько пересыхает в это время года. Но ее безмятежность весьма обманчива: в самой глубокой части русла живут два милых крокодила. Как вы думаете, что с вами будет, если мы вас свяжем и оставим на берегу? – Джон молчал. – Не хотите отвечать? Так я вам растолкую: для крокодилов это будет приятный сюрприз и отменный ужин. А для нас – всего лишь небольшое развлечение... Продолжаю дальше: если мы свернем от дороги хотя бы метров на двести, то повстречаем стаю гиен. Весьма мерзкие животные, – поморщился Мунк. – Вы знаете о том, что их челюсти не уступают по силе челюстям льва?
– Понятия не имею.
– Их подводят только ноги – они несколько слабы. Но для вас это не будет иметь никакого значения: гиены вас все равно догонят и сожрут. А в океане имеются рифовые акулы. – Митхун Мунк непроизвольно передернул плечами. – Редкостные твари!
В этот самый момент в нем проснулся генетический страх потомственного рыбака перед акулами-людоедами. Джону Эйросу даже показалось, что кожа негра стала немного белее.
– Расскажите о себе. Кто вы?
– Мне нечего добавить к тому, что я уже сказал.
Митхун Мунк, раздраженно махнув рукой, перебил:
– В МИ-6 у нас имеются свои люди. Человека под таким именем там никто не знает.
Джон Эйрос усмехнулся:
– Как это понимать? Психологическая атака? Но у меня крепкие нервы, или вы хотите сказать, что знаете всех агентов разведки?
– Ха-ха-ха! В остроумии вам, конечно же, не откажешь, но это только подчеркивает, что вы достойный противник. Хотя мы и живем в Африке, но уверяю вас, мы не такие дикие, как может показаться на первый взгляд. У нас имеются деньги и связи, а уж они позволяют открывать многие двери.
– Повторяю, я секретный агент, а такого могут знать всего лишь два человека в управлении. Или вы хотите сказать, что вам удалось подкупить самого директора, который тоже в курсе? – сощурился Джон.
– Ход хороший, но как тогда мне расценить ваше любопытство? Почему вы интересовались именно этой местностью, почему вам важно знать, где находится штаб береговой охраны? Что вы на это скажете?
Джон молчал.
– Ну, хорошо... Мы оставим вас здесь немного подумать. Надеюсь, что когда мы вернемся, то у вас будут готовы ответы на наши вопросы.
Развернувшись, Мунк пошел к двери. Его белая рубашка пропотела, и на спине между лопатками отчетливо выделялось влажное пятно.
Самый подходящий момент для нападения: достаточно всего лишь одного удара в основание черепа, и на свете одним неприятным человеком станет меньше. Охранник неуклюж и в тесном помещении будет лишен преимущества в весе. Так что на разбирательство с ним уйдет не более тридцати секунд. А уж завладеть машиной не составит большого труда.
Вот только что потом делать с добытой свободой?
Ехать будет некуда. Самое большее, на что он может рассчитывать, так это добраться до Могадишо, где его немедленно арестуют, как шпиона и убийцу, а разгневанные родственники погибших будут добиваться для него смертной казни. И что самое скверное, помощи не дождаться. Ведь никто даже не знает, в какую глухомань он попал.
Охранник отстранился от косяка, продолжая внимательно наблюдать за Джоном, словно ожидал, что пленник предпримет отчаянную попытку пробиться на волю. А когда Мунк вышел, он скривил губы в приветственной улыбке и вышел следом.
Дверь тяжело ахнула, а потом снаружи вжикнул засов.
Джон внимательно осмотрел камеру и только сейчас заметил, что на стенах видны какие-то неразборчивые надписи. Выходит, что в этой тюрьме до него были и другие узники. Хибара на окраине поселка – банальная тюрьма, возможно даже, место последнего пристанища, и теперь понятен проявленный к нему интерес со стороны местного населения: еще один пленник, вот радость-то! Развлечений в африканской глуши немного, а тут, глядишь, еще и голову ему отрубят. Хоть какое-то развлечение.
Некоторые надписи находились чуть ли не под самым потолком. Очевидно, в камере была лавка, с которой можно было дотянуться до верха. Вот только зачем им писать так высоко? И тут Джона осенила неприятная догадка: очевидно, внизу было такое огромное количество надписей, затертых впоследствии глиной, что каждая последующая просто терялась. И чтобы как-то выделиться среди прочих посланий, следовало взобраться на самый верх.
Из этого следует вывод: импровизированная тюрьма существует уже не один месяц, а может быть, даже и год, и повидала на своем веку целую толпу узников. Вот только непонятно, что же стало с ними впоследствии.
И живы ли они еще?
Джон Эйрос внимательно принялся вглядываться в написанное, пытаясь рассмотреть даты. Лишь в одном месте он увидел нечто похожее на календарь: судя по зачеркнутым дням, узник прожил здесь двадцать один день. А что с ним стало потом? Его отпустили? Заплатили за него выкуп? Или скормили акулам?
Вариантов не так уж и много, из них девяносто процентов не самые благоприятные.
Вместе с одиночеством пришло осознание своего удручающего положения. На мозги давила жара, исходившая от стен, и неопределенность: совершенно непонятно, когда к нему зайдут в следующий раз. Или это произойдет, когда он превратится в мумию?
